Никита Немцев. «№10»
На север – тайга, на юг – трасса, на запад – заводы, на восток – тюрьма.
Серые трубы, отхаркивающие свинцовый дым, пьяные бараки в похмельной повалке, бесцветные пустыри разбитых улиц, панельки Ctrl+C – Ctrl+V: и нечего делать, и незачем жить – только бухать, бить морды и ходить на завод. Могоча.
В деревянном домике, прилипнув к окну, созерцал серое месиво города – Тимка. Бухать и работать на заводе он не хотел (на отца насмотрелся – пока того мопедом не переехало).
Жил с мамой-продавщицей, которая тряслась над его существованием (не до конца понимая зачем), ни с кем не водился, в школу ходил как на каторгу, двуглазую яичницу по утрам поедал сквозь отвращение – и постоянно хотел спать (как ни отсыпайся – хоть сутки, хоть двое).
Иногда уходил из деревянных бараков и бетонных гробниц в этот выживающий лес (анорексичные берёзки цеплялись за камень) и поднимался на сопку Японка: со всех сторон открывалась великая пустота, заворожённо-блёклая дымка и безграничные тусклые просторы, на которые не замахивалась нога человека: недоступные, как текстура на заднике, – смотрел, и не понимал зачем.
Иногда шёл вместе с парой недрузей – по инерции – в компьютерный клуб «Авидья» (монгол со странным именем Упал наживался на школьниках). Все откладывали деньги с завтраков, ну а Тимке карманных не давали – он так, чисто посмотреть, как из убогого монитора размером с ЭВМ – разворачивалась другая, цветная реальность: люди в гавайках угоняют крутые тачки, эльфы несметными мечами выкашивают нечисть, прямо из глаз расстреливают нацистов и демонов, рождаются и гибнут цивилизации. Тимка жадно смотрел – и хотел-хотел-хотел, пока его не осаждали:
На двенадцатилетние отчим (вернее, один из мужчин Тимкиной мамы) подарил ему долгожданный компьютер – достаточно крутой по тем временам (и не вполне честно добытый). Тимка бросился к своему недру́гу, попросил у него диск «100 игр в 1», начал устанавливать и словил BSOD. Сперва он растерялся и тыкался наугад, хотел даже звать родителей: но этот синий фон, эти равнодушно-белые буквы, помаргивающие цифры – сама изнанка системы, торчащая перед глазами, так влекла… в ней было столько непостижимого, столько загадки…
Диск Тимур так и вернул неустановленный.
С тех пор по информатике он получал одни пятёрки, пара друзей откуда-то материализовалась, а свободное время Тимка всё проводил в компьютере. Исхудалая мать ходила и радовалась: вот, компьютерный гений растёт! А отчим пытался играть батю: «Чё ты в ящик упёрся? Сходил бы лучше на турники!». Но Тимур из деревянного барака не выходил – он упрямо постигал Pascal, Basic. А просыпаясь утром, первым делом смотрел – не поднялась ли река? Надо спасать компьютер на чердаке или пока нормально?
– Ну вот видишь, как оно в жизни интересно бывает.
Сверху внимательно навис Упал – с реденькой азиатской бородкой и оттопыренными ушами. Насупленный Тимка вылез из-под стола – он пришёл в «Авидью» менять компьютер для сервера (вонючий, пропотелый подвал), но ещё минуту назад хозяина тут не было.
– Если честно – не очень интересно, – сказал Тимур и опять под стол.
Упал расхохотался и, хватаясь за живот как за распоротый, – исчез. Закручивая штекер, Тимур вдруг почувствовал, что только что получил автомат по какому-то важному экзамену…
И жизнь засуетилась, зачесалась, забегала: выпускной, мамины слёзы, шарики в небо, поступление, Питер, C++, Java, защита с красным дипломом, крупная корпорация, испытательный срок, три месяца – повышение, полтора года – повышение, потребовал денег – повышение: код перед глазами с утра и до утра, раз в месяц – космические для Могоч 150 тысяч, не забыть перевести деньги маме, какие-то связи, корпоратив, новые знакомства – по командировке в Китай, город Харбин, удвоенная ставка, бумажные фонарики, жёлтые вечера, острая еда, пузырчатое пиво, непонятный язык, нескончаемый код, клавиатура помягче, похвала от начальства, перевод в Гонконг, вид на жительство, комфортабельная квартира, передовые компьютеры, прогулки у монастыря, абонемент в спортзал, массажист высшего класса, правильное питание, брендовая одежда, нормальное самочувствие, повышенная продуктивность, красивая китаянка, медовый месяц на Хайнане, здоровые дети, работа-зарплата, работа-зарплата, работа, отпуск, работа-зарплата, работа-зарплата-работа-работа-зарплата, работа-работа-зарплата-работа-работа, отпуск, работа-зарплата-работа-работа-зарплата-отпуск-работа – 110100001010 0000110100001011000011010001011000111 0100001011111011010001100000101101000 010110000001011011101000010110111110100001011000011010001100000001101000010111111110100001011101111010000101100001101000110000010110100001011000000101100001000001101000110000000110100001011000011010000101100011101000010111110110100011000001011010000101100000010110111010000101101111101000010110000110100011000000011010000101111111101000010111011110100001011000011010001100000101101000010110000001011000010000011010001100000001101000010110000110100001011000111010000101111101101000110000010110100001011000000101100001000001101000010111110110100011000001011010000101111111101000110000011110100011000000111010000101110100010110000100000110100001011011111010000101100001101000110000000110100001011111111010000101110111101000010110000110100011000001011010000101100000010110111010001100000001101000010110000110100001011000111010000101111101101000110000010110100001011000000101101110100001011011111010000101100001101000110000000110100001011111111010000101110111101000010110000110100011000001011010000101100000010110000100000110100011000000011010000101100001101000010110001110100001011111011010001100000101101000010110000001011011101000110000000110100001011000011010000101100011101000010111110110100011000001011010000101100000010110111010000101101111101000010110000110100011000000011010000101111111101000010111011110100001011000011010001100000101101000010110000001011000010000011010001100000001101000010110000110100001011000111010000101111101101000110000010110100001011000000101101110100001011011111010000101100001101000110000000110100001011111111010000101110111101000010110000110100011000001011010000101100000010110111010001100000001101000010110000110100001011000111010000101111101101000110000010110100001011000000101100001000001101000010111110110100011000001011010000101111111101000110000011110100011000000111010000101110100010110000100000110100011000000011010000101100001101000010110001110100001011111011010001100000101101000010110000101000010111110110100001011110011010000101111001101000010110000110100001011110111010000101101011101000010111111110100011000110111010000101101001101000010111100110100001011010111010001100001011101000110000011110100001011110011010000101100111101000010110000110100011000001011010000101101011101000010110011110100001011000011010001100000101101000010110101 – тут Тимур остановился и посмотрел по сторонам.
И увидел он, что прожи́л какую-то тупую и ненужную жизнь: офис, небоскрёбы, жена тиха-скромна, прохожие лица – всё это напоминало какую-то унылую симуляцию, долгий и бессмысленный сон, в котором он зачем-то ковырялся.
Безо всякой причины, Тимур записался на курсы фортепиано к какой-то филиппинке. Он никогда не любил музыки, расстроенного фортепиано у них дома не стояло, пианистов он видел, кажется, только в кино – и именно поэтому он и записался.
И страстно влюбился в музыкальную теорию! – в интервалы, кружение терций и децим, в чудо рождения созвучий и тонкие ниточки полифонии – он упивался горечью Шопеновских этюдов, раскатами сонат Рахманинова, фортепианными переложениями Баха – и ухо уносилось в какой-то космос, парило в эмпиреях мировых вибраций, – но… сам Тимур играть не мог. Едва руки ложились на клавиши, пальцы – летавшие над компьютерной клавиатурой как боги – принимались немощно и жалко брякать по нотам.
– Прекрати! – Жена с зажатыми ушами явилась посреди очередной неуёмной какофонии.
А Тимур тупо брякал и брякал, испуганно глядя на непослушные пальцы. Он уже успел сменить семь или восемь преподавателей – все они вежливо, с восточным тактом, складывали ладони и в обходительных словах объясняли, что это невозможно.
– Прекрати, я тебя умолять! – Жена перешла с китайского на русский.
Тимур раздражённо захлопнул крышку.
– Ты понятия не имеешь, как это тяжело! Как будто бы есть программа, не допускающая от неё отступлений, – проговорил он с яростной расстановкой. – Но я хочу играть! И буду!
– Но не у всех подходить руки! – Жена нежно обвила его и показала холёные пальцы, жёлтые как осенний клён. – Я гвоздь не уметь забить. Вот.
– Ты понятия не имеешь! Я чувствую какой-то противный голос, который в голове говорит: «Не надо!».
– Почему ты интуицию называть «противный голос»?
Тимур вдруг вспомнил, что никогда не замечал лица своей супруги (не успел рассмотреть – как бы подсунули) – и уставился: веерный изгиб линий, острый подбородок, чужие друг другу щёточки глаз разбегаются в стороны, губастая улыбка издевается-тянется…
Смотрел он несколько дольше, чем это прилично в китайской семье.
– Зачем ты так смотреть? – сказала она, почти пугаясь
– Любуюсь, – сказал он, и криво ухмыльнулся. Затем пошёл, взял отпуск, заперся в комнате и неистово засел за фортепиано.
На второй день крышка упала ему на пальцы.
Переломы всех, кроме мизинцев и указательного; из щели по ногам дует зима. Тимур сидел в кресле и удивлённо рассматривал гипс на руках – как если бы он только что возник перед носом. В странной мысли, он неуклюже приподнял крышку инструмента: чёрные-белые клавиши чередовались друг через дружку, сбиваясь на «ми» и на «си». А там – за границей фортепианной доски – убегали ноты выше и ниже человеческого понимания. И только этот жалкий отрезок в семь с половиной октав, на котором топтались Бетховен, Скрябин, Шопен….
– Доча! – крикнул Тимур (и подумал: а помнит ли он её имя?). – Принеси шахматы, пожалуйста!
Неохотно оторвавшись от телефона, маленькая девочка попрыгала за доской (совершенно азиатская – как подкидыш какой-то). Она брякнула доску на ковёр и уставилась своими вопросительными щёлочками.
– Расставь фигуры как я тебя учил, – сказал Тимур, откинувшись на спинку, хмурясь всё больше и больше.
Дочка расставила и плюхнулась на подушки, поскорее убегая в телефонное гиперпространство. А Тимур взглянул на шахматную доску, чёрно-белые клетки – и понял: это то же самое 110100011.
Шпионской поступью вошла жена.
Тимур оторвал взгляд от доски и уставился в её миндальные глаза – это было то же 110100011.
– Ничего, – проговорил он и поскорее отвернулся к шахматам, как бы планируя обманный манёвр.
Кастанеда как-то долетел до его сознания (в виде пересказа на «Луркморье», прочитанного в детстве), смотрел Тимур и «Матрицу», читал Филипа Дика и И-цзин (восхищаясь тем, что двоичный код разгадали ещё в такой мохнатой древности), – но только теперь он понял, что всё вокруг реально симуляция, сон. Иступлённо, он оглядывался в поисках калитки, – но ни в ярко освещённых улицах, ни в жёлтых лицах пешеходов, ни во властных глазах жены – не находил. Всё то замирало, то двигалось опять в этом нескончаемом кукольном представлении… Тогда – вдруг – как бы щёлкнуло кнопкой мыши в голове: пора в Россию. Собрав чемодан и схватив паспорт, он бросил жену, детей, работу, счета – и на самолёт.
Приехал в зимнюю Могочу и сразу вспомнил, что здесь далеко не Сочи. И то же самое всё: дети с подземными лицами, родители, катающие коляски по рейкам между сугробов, продавщицы, рабочие, дворники – с дефолтными лицами, все они копошатся и бегают, исполняя некую программу.
Огрызающаяся природа, холодрыга, серые текстуры, выцветший баннер «Дальневосточный гектар», 110100011 в глазах мамы… Проваливаясь, по колено в пустоте, Тимур дошёл до притона «Авидья» и, мимо играющих школьников, нашёл Упала. Тот молча пригласил его в кабинет, налил чаю и – как будто вчера виделись – говорит:
Тимур посмотрел, не сосредоточивая зрения:
Ушастый монгол с кривой бородкой продолжал припивать, а за ним – на подоконнике – стояла материнская плата в Богородичном окладе.
– А что за код я всё это время писал? – проговорил Тимур, всматриваясь в синий узор микросхем.
– Как и все остальные – код Вселенной, – Упал снова сёрбнул. – У кодеров кармическая программа достаточно жёстко прописана. Сейчас у тебя две ветки: принять ислам, – а дальше сориентируют, – или Турбосуслик и его курсы.
Вспышка – они уже пожали руки, Тимур сидит в родительском доме у монитора и читает манускрипт Турбосуслика на дряхлом ЖЖ. Разобраться в этой алхимии и не сойти с ума от смеха было непросто, но Тимур продолжал. Иногда он замечал, как шишковидная железа начинала что-то вибрировать внутри, и даже, вроде бы, видел какой-то другой слой реальности, – но это всё оставалось «как будто». Тогда он загрузил в сознание тестовую программу Турбосуслика на зевок: все сутки Тимур действительно зевал, не переставая (впрочем, день был скучный и сам по себе). Остальные программы были уже платные – покупать их он не решился, вдруг сработают (да и деньги у него остались в Гонконге).
Хрустя по серым сугробам, ходил по Могоче, и думал, и чувствовал: если он правда запрограммирован – если есть этот самый прочерченный путь, огороженный со всех сторон колючей проволокой, надзирателями, скобками и неизменными переменными, – то, получается, что даже соглашаясь на борьбу, он таким образом всё равно признаёт программу и, получается, заново её создаёт? Уничтожает свою свободу сам?
Из ниоткуда возник тхеравадский буддизм, Таро, кроулианство: но сидя в медитации, пролетая мыслью через все вариации чёрно-белых клавиш, он не находил выхода из калитки. И снова оказывался, снова с кружкой, снова на кухне, над чёрным чаем, с больной матерью за стеной.
Вдруг пришло скупое СМС от Упала:
Тимур подумал: а что если, подыграв программе, можно её обдурить? – и полетел в Улан-Удэ, потом на автобусе, мимо беззубых просторов, нежно закрученных холмов, неба, раскинувшегося в объятье (умиротворение как от заставки Windows XP), усеянных тряпочками деревьев и жёлтой, покрывающейся весной, сопки, выложенной камнями:
Тычущие в небо азиатские черепицы, пёстрые драконы, львы, чешуистые Бодхисаттвы (объятые не то пламенем, не то водой, не то ветром: не хорошие и не плохие), спокойный воздух, смиренные ступеньки, ровно расползающийся ОМ – отражающийся в вечностях. Пройдя калитку, Тимур бросил сумку и осмотрелся: со всех сторон – равнодушные храмы.
Это было какое-то пустое место.
Прошёл по большому кругу, вместе со всеми крутя барабаны с мантрами, – и не почувствовал ничего. Зашёл в храм Тары зелёной, в другой, в третий – такое же «ничего». Поклонился золотому Будде – похер. Не поклонился – похер. Кинул рис – похер. Не кинул рис – похер. Выпил жёлтой водицы – похер. Не выпил – похер. Похер тебе или не похер – похер.
Вернулся в Улан-Удэ, не чувствуя ничего, ни благодати, ни опустошения: ходил по вымирающему городу, ещё старающемуся делать вид, но катящемуся в ту же дыру, что и Могоча. По дороге до хостела зашёл попробовать местные манты – позы – в какой-то желтушной забегаловке. Жевал и думал: похер ему или не похер?
Сходил в туалет: стоял-мыл руки и снова думал об этом заборе, этой стенке, которая не даёт ему уйти. Смотрел на себя и пытался представить зеркало, отражающее отсутствие. Мыл руки и думал о том, что обречён исполнять эту неясную программу, когда-то по дурости выбранную. Мыл руки – и понял: а ведь стенка-то стояла в голове – он просто не додумался не выбирать.
Какие-то врата распахнулись ему в лицо – он повалился в лоно-могилу: мимо грибниц глазастых сознаний и бесконечных фракталов словес – в комнату из телевизоров, где разыграны все варианты всех жизней во всех временах и циклах, – а в уголку системник гудит. Взломав сервер Вещего леса, полез себя перепрограммировать, чтобы не засосало обратно: код оказался детсадовский – он удалил Тимура бесследно.
Я – уже Я – полетел дальше в белую бездну, от неё построил перпендикуляр в ещё одну бездну, добравшись до её дна, построил новый перпендикуляр – и дальше, и в следующую. Распахивались занавески, срывались печати – и чувство, что всегда к этому шёл, всегда это знал... Опять лоно-гроб, а в нём – огромная механическая женщина с двоящимся языком и ящериным лицом – она рыдает, ей жалко каждый винтик этой Машины, каждый нолик и единичку... И как-то сразу понятно, это – Мама: и она не могла по-другому, и маслянистые слёзы катятся, не переставая… Рука сама тянется погладить, утешить, – а она вдруг шипит и облизывается, выпячивает электрические сосцы, обвивает механическими руками, сладострастно раздвигает вырастающие в бесконечном количестве ноги…
Сознание видит только сознание.
В уголку зрения Упал с иконой-матрицей кивают, ты понимаешь – ты всё понимаешь. Добро пожаловать на открытие казино «Золотой Будда»! – однорукие автоматы, бешеные рулетки, хрустящие карты, рубиновые, изумрудные, сапфировые Будды во все стороны бесконечности сидят и играют… – взмахом срубить им всем головы – дальше!
И сразу же, тут же – божественно-легко: экран освобождается от чёрных слов-закорючек, картинок, однообразных дней, жизней, миров, пустот: и нет ничего кроме блаженной улыбки, и эта блаженная улыбка разворачивается, довольная, лоснящаяся, и торжественно говорит:
И хочется слиться, всё закончить, отдать себя до конца.
Дотронуться пальцами до пола (пушистого как снег, как ничто) и проговорить:
– Земля, будь свидетелем: это – не я.
Улыбка разлетается в осколки, «Я» перестаёт быть – и дальше рассказывать нечего.