– У них ещё девушки такие есть: подходят к туристам, узнают, что по деньгам, а потом пыльцу эту с ладошки – шух! – и только через полгода опомниться можешь.
Три зека́ Колымского Дальстроя сидели на корточках, курили «Беломор» и смотрели на серую природу, неохотно просыпавшуюся от белого сна.
Горы в Верхней Балкарии супятся как настоящие дрема́нные драконы: щетинистые, зелёные, горбатые – дышат своими туманами на домики и на поля...
В прокопчённой в снегу чёрной яме бился костёр: трескался, подпрыгивал искрами. А в этом прыгающем свете – вымывались предметы из бездны: Шаман (якут), Пихто (русский), мордастый ПАЗик, неумытая телега, чашки чая, миски с налипшей гречкой, навостривший уши лес – и райской гармонью льётся запредельный женский голос:
старые глаза, усталые морщины, бесцветные волосы. А когда-то в приглашали…
– Под Хабаро́й ГЭС видал? Так вон она вся на Китай этот сраный идёт... Эти желтожопые уже под Иркутском, бля, под Улан-Удэ, нах: им воевать-то уж не надо – мы им за так восток весь отдадим. – Морщась, мужик хлопнул рюмку, выдохнул с гримасой отвращения и закусил благодатным лучком. – Не, ты не подумай, что я нацист какой-то. Ты-то наш парень.
Горепопыхательно-ажурное присутствие у цэнтры великорусской чухни потопопогибельно для знатного ***-го духа в сей редькин час – ей-ей. Во года обстоятельны, егда имплицитное высказа́нье бытийных тютелек старопредков ***-ых имело место иметь место – горы сигали в окияны как огого, воды, чьто твои жалюзи, налевонаправо отбегались, зверь маш-мэргий отзывался разумно, наоборотдерево подвигалось да советуплётствовало, а предкопредки в головокружный рука-нога-тело-лёт вздымались – достаточе Слова ***-родящего. А ноне – ***-е никакусики, слёзы раньшао плакают утро-вечером весеместно по велию предкопредков какнувшемуся, да крепкохватаются в морозны ***-и на ресницах звон-хрустом карико танцующий-дождь-под-ду-ду одноразно. У пульса-де-нура...
Восток – дело тонкое. Южно-Сахалинск – ни фига. Город нефти, портов, рыбзаводов, кранов, чаек, тчк.