Никита Немцев. «Детина тчк»
Горы в Верхней Балкарии супятся как настоящие дрема́нные драконы: щетинистые, зелёные, горбатые – дышат своими туманами на домики и на поля...
А один – с Каяшки-субаши – там, за серыми громадами – в село даже наведывается: белый как марля, с пурпурной мишурой гривы да без крыл – мечется по небу как по океану и мреет своими усищами горящими. Ужастенная сволочь! Прилетит, набьёт десяток овец себе в пасть, баню переломает, колодец обгадит, а потом вьётся себе в небе – языки показывает.
Богатырь на селе у них, конечно, был – Илюха звать: круглый как самовар в хохлому, с прищуром половца. Лет пять ещё назад он каждый день вставал, брал мотыгу и дубасил этого змиюку – чешуя только летит! Да жёнка у Илюхи – того, умотала с грузином каким-то, а сына с дочей малолетней бросила. Ну горюшко Илюхино, сталбыть, тоже богатырское – в запой ушёл он на три полных года: потом перевернулся на другой бок – и ещё два года запоя. Змей Каяшкинский уж и летает-то невесть зачем: курам жрать нечего, не то что людям – впроголодь сидят, лапоть прадедушкин дожёвывают. Ну а сын Илюхин – Алёша, десяти лет – знай, в райцентр бегает за хлебом и водярой для бати (пособие какое-то им посылали, стало быть).
Раз Алёша с двумя вёдрами и шлёпает вниз по камням (а горы –извиваются немыслимым узором) – видит, у серой буйны-реченьки костерок горит, а у костерка – карапуз трёх лет: кирзачонки у него, рубашонка чёрная, головушка светлая, реснички – просто ангельские. Отпятя пальцы по-блатному, из алюминиевой кружки чай пьёт – да покуривает.
– Ты кто? – Алёша подошёл, спросил.
– Блатной странник. – И губы ехидной бякой.
Алёша подумал было спросить про родителей, но у этого лысого ма́лого были такие матёрые глаза, что идея как-то сразу отвалилась.
– Тут очень опасно, – сказал Алёша и ведром взмахнул. – За той горой дракон живёт, страшный-престрашный!
– А богатырей нешто не осталось?
– Остались. Батя мой, – сказал Алёша (робко немножко).
– Ну вот и познакомишь – порешаем.
Завязав свои кирзачонки, Блатной странник залил костёр кружкой.
Когда вместо водки Алёша привёл трёхгодовалого Блатного странника – сперва батя бешено матерился. Но тут младенец достал из-за пояса литруху коньяка, Илюха улыбнулся, с печи слез, за промасленный стол сел, а Алёше наказал идти сестрёнку прогулять.
– Ну чего расскажешь, малой? – Илюха сел могучей кучкой, растекаясь (из-под майки-алкоголички титька торчала).
Блатной странник молча разлил.
Разговорились за жизнь, за смерть, за колхозы, за зону, за горы:
– Да затрахал дракон этот уже! Ладно, у меня горе – так совсем мужиков не осталось. Одни бабы на селе! И сын бабой растёт. Тьфу ты!
– Понимаю, – говорит Блатной странник да рюмочку подливает.
А Илюха выпивает, перчённым лимончиком закусывает и смотрит – Блатной странник над полной рюмкой сидит, лимон голый ест.
– Ты чё это? – Илюха взгляд вскинул. Встал.
– Ты – пьяный мастер, я – трезвый мастер.
Блатной странник убедительно моргнул своими ангельскими ресничками (а лицо-то всё в рытвинах, в колдобинах, шрам на брови раскуроченный) и губы – ехидной бякой.
– Ты это к чему?.. – Илюха пошатнулся как неуверенный валун.
– Сейчас дракона пойдём валить.
Змей к ним наведывался только что – позавчера, что ли, – так что отлёживался теперь в Каяшкинской берлоге, отсыпался. Ну, по́лночи дождавшись, мотыгой вооружась, шелом на Илюху напялив и коньяка прихватив, – под серебряной луной да по камням по обсыпающимся и покарабкались. Долго ли карабкались, коротко ли – кто его разберёт? коньяк вещь весёлая! – да только взлезают на снежную макушку Каяшкинскую, а там Змей этот – спит: спиралью свернувшись.
Взглянули на него богатыри, кивнули друг другу со знанием дела – и под хвост ему пенделя дали. Ну Змей в небо, вьётся, языки показывает, а Блатной странник его снежками сбивать давай – там и Илюха подбегает, лупит мотыгой от души…
Всю ночь продубасились они – употелись в край, шапки посымали, расстегнулись все (а метель-то рассвистелась!). А потом видит Блатной странник: берёт Илюха из снега мотыгу свою и с горы куда-то потихоньку – того.
– Ты куда?? – крикнул Блатной странник. – Мы ж его почти завалили!
Дракон шипел своими усищами – там, на взгорке, белый на белом: дыша паром горючим, истекая густой чёрной кровью…
– Ну ухандохаем мы его – и чё дальше? И какой я тогда богатырь? – Илюха стоял, откинув мотыгу: метель захлёстывала его пузатый силуэт.
– А как же деревня, брат? – Блатной странник поднялся и отряхнул снег. – Ладно – закинь меня.
– Кто-то ж мужиком должен быть.
С этими словами Блатной странник схватился за мотыгу пухлыми ручонками. Ну Илюха всё понял, размахнулся хорошенечко и зашвырнул Блатного странника Змею прямо в лоб. Пламенем взвился Дракон – метался и корчился он, выписывая художественные зигзаги в безумной пурге, точно бумажный, – а Блатной странник вцепился в жирный рыбий ус и колошматил по черепушке прокоптелой алюминиевой кружкой.
Утаскивая небо за собою, Змей тяжело рухнулся за гору – Илюха, сдирая дыхание, побежал вдогон. Там, на пушистом склоне, Дракон кувыркался, извивался в агонии, – страшно занеся пасть на матёрого карапуза…
Удар мотыги. Змей упал. Всё было кончено.
Они сидели, упёршись, в кроваво-чёрный бок: дышали жгучими ноздрями, смотрели в налитое рассветом ослепительное ожерелье гор.
– Слушай, а коньяк остался? – спросил Илюха, утирая рукавом лицо.
Дня четыре всё село пировало (дети и старухи включительно), – а потом слух пронёсся: будто бы какая-то там инспекция едет, что ли, арестовывать кого-то – и пляски попрятались.
– Этого я и боялся, – сказал Илюха, навалившись на подоконник локтями.
– В чём дело? – Блатной странник взял пачку со стола, закурил
Тут из-за печки показался Алёша с динозавром:
– А драконы ж все чипированные – за ними «Гринпис» следит! Их только ракетницей шугать можно, и то если разрешение…
– Эй, умник! Дуй в магазин! – Илюха треснул по столу.
Послушно хлопнув дверью, Алёша исчез.
– Суки государственные. Левиафаны, мля! – Илюха уставился в бледное окно.
А Блатной странник, с крепкой сигаретой в уголку рта, затянулся и сел на стол. Покачал ножкой, похмурился ангельскими ресничками.
– Я возьму всё на себя, – сказал он.
– Не вопрос. Я сяду за тебя. – Блатной странник долго посмотрел. – У тебя дети, Илюх. Ну кем твой сын за эти десять лет станет? Бабой. К тому же – мало ли, вдруг ещё какой Змей забредёт.
Илюха долго-предолго смотрел на карапуза в кирзачонках.
– Спасибо, брат, – проговорил он, пряча слёзы. – Ты настоящий мужик.
– Ты тоже ничего, – сказал Блатной странник с губой-бякой.
И пожал руку ему так крепко, что хоть в травмпункт записывайся.