Арифметика истощения

Введение

В потоке информации о войне на Украине есть комментаторы, которых читаешь с интересом. Artjockey [https://t.me/artjockey], без сомнения, один из них. Его разборы военной обстановки, как правило, отличаются глубиной, опорой на источники и взвешенностью — качествами, которые встречаются нечасто. Тем интереснее и важнее разбирать моменты, когда его выводы вызывают не просто несогласие, а ощущение внутреннего противоречия.

Недавняя заметка о дипломатических событиях середины октября стала именно таким случаем [http://telegra.ph/Itogi-Vashingtona-10-17]. Из этих событий автор делает далекоидущий вывод: Россия близка к экономическому истощению, а Трамп, уловив эту слабость, готовит «хитрую сделку». Этот тезис не просто спорен по своей сути. Он, что примечательно, противоречит тому системному подходу к «войне на истощение», который сам artjockey неоднократно и убедительно развивал. Когда в качестве одного из аргументов приводится гипотеза о том, что Путин верил в возможность взять Донбасс за два месяца, возникает вопрос: в какой момент системный анализ войны на истощение подменяется оценкой выполнения предполагаемых, но не подтверждённых, краткосрочных планов?

Этот сбой — характерный пример распространённой аналитической ловушки. Она заключается не столько в «эпизодическом мышлении», сколько в попытке объяснить сложные процессы простыми причинами. Реальность же такова, что решения, кажущиеся со стороны нелогичными или ошибочными, могут быть результатом целого комплекса факторов: от наличия у актора скрытой от нас информации и иных критериев оптимальности до банальных просчётов и системных пороков исполнительской вертикали. Признание этой сложности — первый шаг к трезвому анализу.

Эта статья — попытка применить именно такой, комплексный, подход. Используя заметку artjockey как отправную точку для дискуссии, я последовательно разберу ключевые аспекты войны на истощение, стараясь отделить факты от риторики и системные тренды от информационного шума.

Структура анализа будет следующей

Часть I. Экономический фронт: Война ресурсов

Сначала будет дан сравнительный анализ ресурсной базы сторон. Мы рассмотрим кадровые, энергетические и финансовые потоки России и Украины, чтобы оценить реальный запас прочности каждой из систем и их фундаментальные уязвимости.

Часть II. Военно-стратегический фронт: Логика истощения

Далее мы проанализируем, как экономическая реальность диктует военную стратегию. Будет показано, почему ставка на «чудо-оружие» не работает, а асимметричные удары по инфраструктуре, напротив, становятся ключевым инструментом в войне на истощение.

Часть III. Политический фронт: Война интересов и паттернов

В заключительной части будет разобран самый сложный уровень — прагматика политических решений. Мы рассмотрим реальные цели и предсказуемые поведенческие модели ключевых лидеров, чтобы объяснить, почему их действия, несмотря на все ошибки и сбои, ведут к затягиванию, а не к быстрому разрешению конфликта.

Цель этого разбора — не просто оспорить частные выводы, а предложить более надёжный и сложный инструмент для понимания происходящего.

Часть I. Экономический фронт: Война ресурсов

1. Кадровый поток: Комплектование армии РФ

Прогнозы о скором истощении России часто опираются на тезис о кадровом голоде в армии. Утверждается, что желающие служить по контракту заканчиваются, а финансовые стимулы работают всё хуже. Эти наблюдения имеют под собой реальные основания: проблема с набором действительно существует. Однако её причины и следствия гораздо сложнее, чем кажется на первый взгляд, и не ведут к неминуемому коллапсу фронта в краткосрочной перспективе.

Главный инструмент и его предел: «длинный рубль» и кризис доверия

Основным инструментом, поддерживающим приток людей в армию, остаются прямые финансовые выплаты. Система, включающая федеральные оклады от 200–250 тысяч рублей в месяц и региональные «подъёмные», которые в ряде субъектов могут достигать 3–5 миллионов рублей, создаёт на рынке труда мощное экономическое предложение. Однако эффективность этого «длинного рубля» постоянно снижается. Чтобы привлекать людей, государству приходится непрерывно повышать ставки.

Причина этого — не столько демография, сколько глубокий кризис доверия между обществом и властью. Как показывает подробный анализ, проведённый на основе опросов в профильных сообществах, финансовое предложение всё чаще разбивается о стену негативного опыта, транслируемого через неформальные каналы.

Анатомия недоверия: ключевые демотивирующие факторы

Исследование, обобщившее мнения потенциальных и бывших контрактников, выявляет несколько системных проблем, которые «сарафанное радио» доносит гораздо эффективнее официальной пропаганды [https://t.me/fluunt/6429]. Среди них

Несоответствие условий контракта реальности. Обещания годичной службы на деле часто оборачиваются бессрочным контрактом до конца мобилизации, а специалистов узкого профиля могут использовать в качестве штурмовой пехоты.
Приоритет тактических задач над сбережением личного состава. В комментариях регулярно звучит тема так называемых «мясных штурмов», когда для достижения локальной цели командование может идти на неоправданно высокие потери. Это формирует у солдат ощущение, что их воспринимают как возобновляемый ресурс.
Отсутствие ясных целей войны. Размытость официальной идеологии и ощущение «странной войны» с закулисными «договорняками» подрывают нефинансовую мотивацию. Деньги не могут компенсировать отсутствие убедительного образа победы.
Низкое качество подготовки и самообеспечение. Короткие сроки подготовки новобранцев воспринимаются как прямой путь к гибели, а необходимость тратить значительную часть зарплаты на базовое снаряжение — от дронов до аптечек — сводит на нет финансовую привлекательность контракта.

Системные корни проблемы

Эти операционные проблемы являются лишь симптомами более глубоких дисфункций самой системы управления. Их можно свести к трёхуровневой модели [https://t.me/fluunt/6434]

Фундаментальный уровень: природа политической системы. Система, выстроенная на принципах личной лояльности, а не эффективности, воспринимает компетентного и популярного в войсках командира, вскрывающего проблемы, как угрозу. Предсказуемый и лояльный, пусть и неэффективный, исполнитель для неё безопаснее.
Производный уровень: конфликт «экономики власти» и «экономики войны». С точки зрения долгосрочной «экономики войны» опытный солдат — ценнейший актив, который нужно беречь. Но с точки зрения «экономики власти» сохранение лояльности некомпетентного командира и круговой поруки важнее, чем сбережение личного состава. Система выбирает то, что обеспечивает её собственную стабильность.
Практические следствия: атрофия обратной связи. Вертикаль, не терпящая критики, законодательно подавляет её (статьи о «дискредитации»). В результате система перестаёт получать адекватную информацию с мест, что ведёт к принятию решений на основе искажённых, «причёсанных» отчётов.

Внешний буфер и итоговый баланс

Несмотря на эти глубокие внутренние проблемы, система сохраняет устойчивость. Во-первых, за счёт постоянного повышения финансовых ставок. Во-вторых, за счёт привлечения внешних ресурсов. Наиболее яркий пример — сотрудничество с КНДР, которое обеспечивает не только колоссальные объёмы артиллерийских снарядов («более 3 миллионов 152-мм снарядов», по оценкам Южной Кореи), но и создаёт потенциальную возможность для привлечения иностранного персонала в будущем [https://www.reuters.com/world/north-korea-has-sent-6700-containers-munitions-russia-south-korea-says-2024-02-27].

Вывод: устойчивость через компенсацию

Проблемы с комплектованием российской армии реальны и серьёзны. Но их корень лежит не в том, что «закончились люди», а в глубоком кризисе доверия, порождённом системными пороками госаппарата. Государство пытается «залить» эту проблему деньгами, и пока у него это получается. Кадровый поток не останавливается, а поддерживается на минимально необходимом для ведения войны на истощение уровне. Система демонстрирует способность компенсировать свою внутреннюю неэффективность ценой огромных бюджетных расходов и долгосрочных демографических потерь. Это дорогая, но в среднесрочной перспективе работающая модель.

2. Энергетический поток (внутренний): Топливный кризис в России как кейс управляемого шока

Ничто так не убеждает в приближении коллапса, как пустые полки магазинов или очереди на заправках. Осенью 2025 года картина с дефицитом бензина и дизеля в ряде российских регионов стала для многих в медиапространстве зримым доказательством того, что экономика России не выдерживает давления.

Важно отметить, что анализ artjockey, как и наш, является более многофакторным и не сводит всё исключительно к ударам по НПЗ. Популярной стала цифра о потере чуть ли не 40% нефтеперерабатывающих мощностей. Однако, как показывает анализ эксперта по нефтегазовому рынку Сергея Вакуленко, реальность оказалась сложнее, а сам кризис — идеальным примером того, как важно отличать острый, но управляемый шок от необратимого системного слома.

Анатомия кризиса: «идеальный шторм» августа 2025-го

То, что произошло на российском топливном рынке, было не просто следствием ударов по НПЗ, а результатом совпадения нескольких негативных факторов.

Во-первых, изменился сам характер украинских атак. Если в 2024 году это были разрозненные удары, то с августа 2025-го, по словам Вакуленко, Украина перешла к тактике массированных и регулярных налётов, нацеленных не на временное выведение из строя, а на нанесение максимального ущерба и замедление ремонта [https://storage.googleapis.com/crng/russia-war-gasoline-problem.html].

Во-вторых, эта новая волна атак пришлась на август-сентябрь — традиционно самый уязвимый период для российского топливного рынка. Именно в это время сезонный спрос достигает пика (сельхозработы, сезон отпусков), а предложение сокращается из-за плановых ремонтов на НПЗ.

В-третьих, к этим факторам добавился чисто экономический. Как отмечает Вакуленко, высокая ключевая ставка ЦБ сделала для оптовых трейдеров невыгодным традиционный арбитраж — закупку дешёвого весеннего топлива для продажи на пике летнего спроса. В результате к началу кризиса сезонных запасов на рынке оказалось меньше, чем в предыдущие годы.

Миф о «38%»: почему реальность сложнее

На фоне этих событий завирусилась цифра о том, что в России якобы простаивает 38% мощностей нефтепереработки. Однако, как показывает Вакуленко, эта цифра является результатом некорректной методики подсчёта [https://t.me/sergeyvakulenko/130]. Она была получена простым сложением паспортных мощностей всех атакованных заводов. Это не учитывает нескольких ключевых моментов

Паспортная мощность — не равно реальная загрузка. Значительная часть (около 22%) паспортных мощностей российских НПЗ не используется и простаивает всегда.
Атаки не всегда останавливают завод целиком. Часто повреждается лишь одна из установок, что ведёт к снижению, а не к полной остановке производства.
Огромные скрытые резервы. Россия производит дизельное топливо с почти двукратным избытком для внутреннего рынка. Кроме того, она экспортирует огромные объёмы нафты — полуфабриката, из которого, при необходимости, можно производить бензин, пусть и не самого высокого качества. Это создаёт колоссальный буфер прочности [https://t.me/sergeyvakulenko/126].

Таким образом, реальное сокращение производства бензина было значительно меньше пугающих цифр, тиражируемых в СМИ.

Реакция системы и цена стабильности

Столкнувшись с кризисом, правительство задействовало свой привычный арсенал «ручного управления»: запрет на экспорт и «демферный механизм». Последний, как подробно объясняет Вакуленко, является сложной системой субсидий, которая в долгосрочной перспективе сама создаёт искажения на рынке, но в краткосрочной позволяет административно стабилизировать цены [https://storage.googleapis.com/crng/russia-gasoline-politics.html]. Эти меры, подкреплённые импортом из Беларуси, позволили купировать острую фазу кризиса.

Вывод: шок для потребителя, но не для системы

Топливный кризис осени 2025 года был реален и болезнен, но в первую очередь для рядовых потребителей. Как заключает Вакуленко, «до ощутимого недостатка топлива для армии, транспорта, промышленности и сельского хозяйства» было ещё очень далеко. Этот кейс продемонстрировал не столько хрупкость российской экономики, сколько её специфическую модель устойчивости. Система готова жертвовать интересами населения и долгосрочной рыночной эффективностью ради сохранения стабильности своих ключевых — в первую очередь, военных — функций. Это был управляемый шок, который показал наличие у системы значительных скрытых резервов и работающих, пусть и дорогих, механизмов самосохранения.

3. Финансовый поток (Россия): Анализ устойчивости российской экономики в разных временных горизонтах

Тезис о быстром экономическом сломе России под бременем санкций и военных расходов регулярно звучит с 2022 года. В своей недавней заметке artjockey также опирается на идею о нарастающих издержках и приближении к порогу неустойчивости, что, по его мнению, толкает Путина к поиску скорейшего выхода из войны. Однако реальная картина финансовой устойчивости России оказывается сложнее и парадоксальнее. Экономика действительно больна, но умирать в обозримой перспективе не собирается.

Три столпа устойчивости

Способность России финансировать затяжную войну держится на трёх фундаментальных основах.

Низкий государственный долг. По оценкам МВФ, совокупный государственный долг России остаётся на крайне низком по мировым меркам уровне, составляя около 20,5% ВВП (согласно данным IMF DataMapper на октябрь 2025 года) [https://www.imf.org/external/datamapper/GGXWDG_NGDP@WEO/RUS]. Этот крайне низкий по мировым меркам показатель даёт государству огромное пространство для манёвра. При этом, как сообщает Reuters, МВФ понизил прогноз роста ВВП России на 2025 год до 0,6%, что свидетельствует о замедлении экономики [https://www.reuters.com/business/imf-downgrades-russias-2025-gdp-growth-forecast-06-2025-10-14/].
«Суверенный» внутренний рынок заимствований. После ухода иностранных инвесторов рынок госдолга (ОФЗ) полностью контролируется внутренними игроками. Это позволяет правительству надёжно финансировать дефицит бюджета (на 2025 год — около 5,7 трлн рублей) [https://www.kommersant.ru/doc/8121058], не опасаясь бегства капитала.
Адаптировавшийся сырьевой экспорт. Вопреки ожиданиям, экспорт сырья не рухнул, а успешно перестроился. Как показывает анализ Сергея Вакуленко на примере торговли с Индией, российская нефть не просто нашла новые рынки, но и заняла на них прочную позицию. Она торгуется в привязке к азиатским маркерам, а её цена практически сравнялась с ценами на аналогичные по качеству ближневосточные сорта [https://svakulenko.substack.com/p/russian-indian-oil-trade-in-five]. Это говорит не о «продаже за бесценок», а о выстраивании новой, устойчивой модели экспорта. Этот поток выручки дополнительно стабилизируется переходом на расчёты в юанях, что снижает зависимость от западной финансовой инфраструктуры.

Цена стабильности

Эта конструкция устойчивости не бесплатна. За неё приходится платить высокой ценой, которая ложится на всю экономику.

Во-первых, это высокая ключевая ставка (17% годовых) [https://www.cbr.ru/hd_base/keyrate/]. Она не только подавляет инфляцию, но и душит частный сектор. Как отмечает Вакуленко, именно высокая стоимость кредитов сделала невыгодным для оптовиков создание сезонных запасов топлива, что стало одной из причин осеннего кризиса. Это идеальная иллюстрация того, как макроэкономическое решение напрямую бьёт по реальному бизнесу.

Во-вторых, это рост прямого государственного вмешательства («дирижизма»). Механизм «демпфера», который используется для стабилизации цен на бензин, является хрестоматийным примером. Как объясняет Вакуленко, это сложная система субсидий, которая в краткосрочной перспективе позволяет достичь политической цели (стабильные цены на заправках), но в долгосрочной — создаёт экономические искажения и обходится бюджету всё дороже.

Наконец, это растущая налоговая нагрузка. Для покрытия расходов государство напрямую повышает налоги, изымая ресурсы из экономики для нужд войны.

Прогноз по горизонтам

В перспективе 1 года: Система абсолютно устойчива. Крах в этот период возможен только в случае «чёрного лебедя» — например, резкого и затяжного обвала мировых цен на нефть.
В перспективе 1–3 лет: Модель сохраняет свою работоспособность. Издержки (стагнация, технологическое отставание) будут накапливаться, но не приведут к автоматическому коллапсу.
В перспективе 3+ лет: Не следует ожидать неминуемого обвала. Скорее всего, произойдёт окончательное оформление экономики «гарнизонного типа» — низкий уровень жизни, технологическая деградация, высокая доля госсектора, но при этом способность долго поддерживать военный аппарат.

Вывод: устойчивость — не значит здоровье

Российская экономика демонстрирует не здоровье, а специфическую форму устойчивости — устойчивость мобилизованной системы, готовой жертвовать развитием ради выживания. Путать эту суровую выносливость с хрупкостью и ожидать скорого краха — значит допускать фундаментальную аналитическую ошибку. У Кремля есть финансовые ресурсы для ведения долгой войны, и этот факт необходимо учитывать в любых прогнозах.

4. Финансовый поток (Украина): Анализ зависимости от внешних вливаний и системных уязвимостей

В картине мира, где Россия экономически слабеет, логичным зеркальным отражением выглядит тезис об «экономической победе» Украины. Однако эта конструкция, кажущаяся прочной на поверхности, при ближайшем рассмотрении оказывается моделью выживания, а не доминирования. Её устойчивость носит совершенно иной, гораздо более хрупкий характер, чем у её противника.

Анатомия зависимости: почему «военная экономика» невозможна

Экономика Украины с 2022 года функционирует в режиме «внешней капельницы». Собственные доходы страны покрывают лишь часть расходов. Практически вся военная составляющая бюджета и значительная часть социальных выплат финансируются за счёт внешних вливаний. Как показывает глубокий анализ, проведённый в том числе и самим artjockey, причина этого не просто в масштабах войны, а в самой структуре украинской экономики.

За годы независимости страна прошла через стремительную деиндустриализацию. Доля обрабатывающей промышленности в ВВП упала до уровня постиндустриальных стран Запада, при этом Украина не стала эмитентом резервной валюты. Её экономика стала сервисной и критически зависимой от налогов на потребление импорта (НДС, пошлины, акцизы). В такой модели лозунг «всё для фронта, всё для победы» не работает. Перевод миллионов людей из сферы услуг на военные заводы (которых к тому же нет в нужном количестве) привёл бы не к росту, а к коллапсу: налоговая база бы рухнула, и государству стало бы нечем платить даже имеющимся солдатам. Именно поэтому, столкнувшись с дефицитом финансирования собственного ВПК, Украина вынуждена полагаться на внешние вливания даже для производства своего оружия, как в случае с САУ «Богдана», производство которых было кратно увеличено только после прямого финансирования со стороны Дании, закупившей для ВСУ 18 новых гаубиц [https://www.ukrinform.net/rubric-ato/3905852-ukraine-receives-18-new-bohdana-howitzers-purchased-by-denmark.html].

Гамбит с активами: рискованная идея

Понимая, что политическая воля западных налогоплательщиков не бесконечна, союзники Украины перешли от старой схемы, при которой обсуждался кредит G7 на ≈ 50 миллиардов долларов, к новому, гораздо более масштабному плану. Сейчас речь идёт не о прямой конфискации активов, а о своеобразном «репарационном кредите»: Европейская комиссия и страны G7 обсуждают займ для Украины на сумму до €140 миллиардов (≈ $150–160 млрд), который должен обслуживаться и погашаться за счёт прибыли, генерируемой замороженными российскими активами, размещёнными прежде всего в системе Euroclear [https://www.theguardian.com/world/2025/oct/20/european-leaders-near-deal-to-use-frozen-russian-assets-for-ukraine].

По данным RFE/RL (октябрь 2025 г.), общий объём замороженных российских средств оценивается примерно в €176 миллиардов (≈ $204 млрд), из которых около €140 млрд — в бельгийской системе Euroclear. «Guardian» уточняет, что новый кредит фактически станет залоговым — Запад формально не конфискует активы, но использует будущую прибыль от них как обеспечение займа для Киева [описание схемы: https://t.me/fluunt/6375].

Такой вариант — компромисс между странами ЕС, которые опасаются юридических последствий прямой конфискации, и теми, кто настаивает на ускорении финансовой помощи Украине в условиях иссякающей внутренней поддержки.

Этот план, поддержанный такими политиками, как канцлер Германии Фридрих Мерц [https://www.bloomberg.com/news/articles/2025-09-25/merz-backs-eu-plan-for-140-billion-interest-free-ukraine-loan], сталкивается с ожесточённым сопротивлением внутри ЕС. Бельгия, на территории которой хранится основная часть активов, требует от партнёров разделить юридические и финансовые риски, опасаясь судебных исков и оттока капитала из своей финансовой системы [https://www.reuters.com/sustainability/boards-policy-regulation/belgium-says-eu-leaders-must-share-risk-use-frozen-russian-assets-ukraine-2025-10-02/]. Этот «легальный» фасад не отменяет главного: для незападных стран это опасный прецедент, подрывающий доверие к евро и доллару как к резервным валютам.

Ответ России: угроза симметричной конфискации

Россия не остаётся пассивным наблюдателем. В ответ на действия Запада был создан юридический механизм, позволяющий ускоренно продавать активы иностранных компаний из «недружественных» стран. Под удар могут попасть сотни западных компаний, продолжающих работать в России [https://www.bloomberg.com/news/articles/2025-10-01/russia-drafts-plan-to-seize-foreign-assets-if-eu-acts-on-funds]. Учитывая, что объём западных активов, «застрявших» в России, сопоставим с объёмом замороженных российских, угроза зеркального ответа является мощным сдерживающим фактором.

Прогноз по горизонтам (в сравнении с РФ)

В перспективе 1 года: Выживание Украины полностью зависит от ритмичности западной помощи. Любая задержка траншей на 2–3 месяца способна вызвать каскадный кризис: невозможность закупать газ для отопительного сезона, задержки выплат военным, валютная нестабильность. В то время как Россия в этом горизонте абсолютно устойчива.
В перспективе 1–3 лет: Для Украины это период максимального риска. «Усталость доноров» на Западе будет нарастать. Механизм с активами, даже если будет запущен, может не покрыть всех потребностей. Система будет существовать в режиме перманентного кризис-менеджмента. Россия в этот период сохраняет работоспособность своей мобилизационной модели.
В перспективе 3+ лет: Без коренного перелома на фронте или заключения мира эта экономическая модель для Украины является фатальной. Накопленный долг, разрушенная инфраструктура и демографические потери делают самостоятельное выживание невозможным. Риск превращения в «несостоявшееся государство» (failed state), полностью зависимое от внешнего управления, становится критическим.

Вывод: экзистенциальная уязвимость

Финансовая система Украины находится не просто в зависимости — она находится на внешнем жизнеобеспечении. Её устойчивость — это не внутреннее свойство, а функция политической воли, принимаемой в Вашингтоне и Брюсселе. В отличие от России, которая платит за войну своим будущим развитием, Украина платит за неё своим настоящим суверенитетом. Каждый день войны делает эту зависимость всё более тотальной, а горизонт самостоятельного существования — всё более туманным.

Часть II. Военно-стратегический фронт: Логика истощения

5. Поток вооружений: «Чудо-оружие» и его реальное место в войне на истощение

История этой войны — это, помимо прочего, сага о последовательных надеждах на «Wunderwaffe», чудо-оружие, которое, по мнению многих комментаторов, вот-вот изменит правила игры… Осень 2025 года не стала исключением: на роль «серебряной пули» в публичном дискурсе были назначены крылатые ракеты Tomahawk. (Стоит отметить, что в анализе artjockey они рассматриваются в первую очередь как политический рычаг, а не как абсолютное оружие победы.)

Сага о «Wunderwaffe»: от Javelin до F-16

Вспомним хронологию. Сначала надежды возлагались на Javelin и NLAW. Затем настал черёд HIMARS, которые действительно изменили тактическую обстановку летом 2022 года, но не привели к стратегическому коллапсу [https://www.reuters.com/world/us-send-four-more-himars-ukraine-pentagon-chief-2022-07-20/]. Далее были дальнобойные ATACMS и Storm Shadow/SCALP-EG, нанёсшие болезненные удары по аэродромам и штабам, но так же не изменившие общую картину [https://www.reuters.com/world/europe/ukraine-says-it-strikes-russias-military-equipment-near-luhansk-2023-10-17/]. Потом была ставка на западную бронетехнику — танки Leopard, Challenger, Abrams и БМП Bradley/Marder, которые усилили ВСУ, но не обеспечили прорыва. Наконец, системы ПВО Patriot и IRIS-T критически важны для обороны, но их количество ограничено, а цена запредельна [https://www.reuters.com/business/aerospace-defense/what-is-patriot-missile-system-how-is-it-helping-ukraine-2025-07-14/]. Каждая из этих систем была полезна тактически, но ни одна не стала стратегическим решением.

Кейс «Томагавка»: анатомия блефа

Угроза поставок «Томагавков» была не военным планом, а классическим ходом Дональда Трампа в рамках его паттерна «рык — откат — торг». Это был инструмент давления, а не реальное намерение. Во-первых, если бы он действительно хотел передать ракеты, он мог бы использовать схемы с участием союзников (например, Великобритании), как это делалось ранее. Во-вторых, его финальная риторика не оставляет сомнений в его истинных целях. После встречи с Зеленским Трамп публично выступил за заморозку по линии фронта и опубликовал свой знаменитый пост: «Make a DEAL… They should stop where they are. Let both claim Victory» [https://www.cbsnews.com/news/trump-zelenskyy-meeting-white-house-after-conversation-putin/]. Это язык торга, а не эскалации.

Три «нет»: почему «Томагавки» не сработали бы

Даже если бы политическое решение было принято, «Томагавки» столкнулись бы с тремя фундаментальными проблемами.

Нет носителей. Откуда их запускать? Морские платформы (корабли и подлодки США/Великобритании) означали бы прямое вступление НАТО в войну. Единственный вариант — наземные пусковые установки Typhon (MRC). Но это штучные, экспериментальные системы, которых у США единицы. Их развёртывание на Украине сделало бы их приоритетной и уязвимой целью.
Не неуязвимы. «Томагавк» — это дозвуковая крылатая ракета, цель, к борьбе с которой российская эшелонированная ПВО (С-300/400, «Бук», «Панцирь») готовилась десятилетиями. Как показала практика, российские системы ПВО и РЭБ со временем адаптировались к перехвату и HIMARS, и Storm Shadow. Нет никаких оснований полагать, что с «Томагавками» было бы иначе.
Не бесконечны. Для нанесения стратегического ущерба такой огромной стране, как Россия, требуются не десятки, а тысячи ракет, применяемых на протяжении многих месяцев. Россия сама использовала тысячи «Калибров» против гораздо меньшей по территории и плотности инфраструктуры Украины и не добилась её коллапса. У Запада просто нет такого количества «свободных» «Томагавков» для передачи.

Главный ограничитель: лестница эскалации

Даже если представить массированное применение конвенциональных «Томагавков» по критическим объектам в глубине России, это неминуемо ведёт к эскалации. В российских «Основах государственной политики в области ядерного сдерживания» прямо зафиксирована возможность применения ядерного оружия не только в ответ на ядерный удар, но и в случае «воздействия на критически важные государственные или военные объекты», вывод из строя которых «приведёт к срыву ответных действий ядерных сил», или «агрессии с применением обычного вооружения, когда под угрозу поставлено само существование государства» [https://en.kremlin.ru/events/president/news/75598]. Массированная атака на систему управления или стратегическую промышленность может быть интерпретирована как пересечение этой черты.

Трамп, при всей своей экстравагантности, прекрасно осознаёт этот риск. Он неоднократно называл Россию единственной страной, способной уничтожить США, и именно этим объяснял свою осторожность.

Для полноты картины стоит упомянуть ещё про одну важную вещь. У «Томагавков» нет ядерной версии. Любые спекуляции на тему ядерной эскалации со стороны Украины разбиваются о простой факт: ядерные «Томагавки» (TLAM-N) были сняты с вооружения ВМС США много лет назад, что подтверждено официальными документами и анализом Федерации американских учёных (FAS) [https://fas.org/publication/tomahawk/].

Вывод: асимметричный ответ и логика истощения

Угроза «Томагавками» — это блеф, который не сработал. Вместо того чтобы втягиваться в симметричную гонку дорогостоящих вооружений, Россия продолжает свою асимметричную стратегию: методичное уничтожение украинской инфраструктуры с помощью дешёвых и массовых средств. Это соответствует её историческому паттерну: долго терпеть, а затем отвечать с запасом, но на своих условиях и в избранной ею сфере. В данном случае, вместо гонки ракет — война на экономическое удушение. И ни одно «чудо-оружие» пока не смогло предложить эффективного противоядия этой простой и жестокой логике.

6. Энергетика как стратегия: Удары по инфраструктуре как ключевой инструмент асимметричной войны

Если ставка на единичное «чудо-оружие» в войне на истощение себя не оправдывает, то какая стратегия, напротив, оказывается эффективной? Практика последних лет показывает, что ключевым элементом становится систематическое давление на самую уязвимую и одновременно самую важную систему противника — его энергетическую инфраструктуру. Это не просто тактика устрашения, а холодный экономический расчёт, в основе которого лежит принцип асимметрии издержек.

Стратегия асимметрии: дешёвый удар, дорогой ремонт

Энергетика — это кровеносная система современной экономики и армии. Логика российской стратегии заключается в том, чтобы сделать поддержание этой системы в рабочем состоянии неподъёмно дорогим для Украины. Стоимость средства поражения должна быть на порядок ниже стоимости нанесённого им ущерба или стоимости его перехвата. Один беспилотник стоит десятки тысяч долларов, ракета для ПВО — сотни тысяч или миллионы. Планирующая авиабомба (УПАБ) или «Герань» несопоставимы по цене с высоковольтным трансформатором, замена которого требует не только огромных денег, но и многих месяцев ожидания. По оценкам экспертов, таких как Алексей Москалёв, простые защитные сооружения («будки») для трансформаторов спасают от осколков, но бесполезны против прямого попадания УПАБа, ракеты, или при целенаправленном выносе «Геранями». Эта экономическая асимметрия превращает энергетику в идеальную цель для войны на истощение.

Анатомия украинской энергосистемы: карта уязвимостей

Удары наносятся не хаотично, а по критическим узлам, вывод из строя которых даёт максимальный эффект.

Риск «раскола» системы. По оценке эксперта-энергетика Алексея Москалёва [https://t.me/avm74BC], энергосистема Украины может быть разделена на две изолированные части (Левобережье и Правобережье) ударом всего по нескольким ключевым подстанциям, таким как ПС 330 кВ в Кременчуге. Это может привести к полному и долговременному блэкауту на огромных территориях.
Изоляция АЭС. Нет необходимости наносить удары непосредственно по атомным станциям. Достаточно разрушить их открытые распределительные устройства (ОРУ) или узловые подстанции на 750/330 кВ. Это сделает невозможной выдачу мощности в сеть и приведёт к аварийной остановке реакторов.
Удары по распределительной сети. Октябрьская волна ударов 2025 года показала смещение фокуса на подстанции более низкого класса (110 кВ). Это говорит о стремлении вызвать не общесистемный, а тотальный региональный блэкаут, который гораздо сложнее купировать за счёт перетоков из других областей.

Результатом этой стратегии стали регулярные аварийные отключения. Как сообщало агентство Reuters 16 октября 2025 года, «государственный оператор электросетей Украины „Укрэнерго“ ввёл аварийные отключения электроэнергии в каждом регионе страны после российских атак на энергосистему» [https://www.reuters.com/world/europe/ukraine-introduces-emergency-power-cuts-every-region-after-russian-attacks-2025-10-16/].

Экономический вердикт: воронка для ресурсов

Каждый успешный удар трансформируется в прямые финансовые потери для Украины. Система вынуждена покрывать дефицит за счёт дорогостоящего импорта из ЕС. После октябрьских атак, как сообщали профильные издания, «Украина вернулась в роль импортёра электроэнергии… коммерческие поставки 6 октября составили 8,2 ГВт·ч». Эти закупки оплачиваются в валюте из той самой дефицитной западной помощи. Как отмечает EADaily, «Киев вернулся к импорту электроэнергии, украинцы включили обогреватели», что подтверждает рост спроса и дефицит собственной генерации [https://eadaily.com/ru/news/2025/10/06/kiev-vernulsya-k-importu-elektroenergii-ukraincy-vklyuchili-obogrevateli]. Таким образом, стратегия ударов по энергетике создаёт идеальную экономическую воронку, поглощающую ресурсы.

Неиспользованный потенциал: почему Россия не наносит «нокаутирующий» удар?

При наличии очевидных уязвимостей и возможностей для нанесения удара, который мог бы привести к полному коллапсу системы, Россия до сих пор этого не сделала. Причины этого могут быть комплексными:

Политические ограничения. Полный блэкаут зимой мог бы вызвать гуманитарную катастрофу, которая, в свою очередь, могла бы стать поводом для более решительного вмешательства Запада, вплоть до ввода ограниченных контингентов.
Технологические ограничения в прошлом. Ранее у России могло не быть достаточного количества высокоточных боеприпасов для проведения кампании нужной интенсивности. Однако с массовым внедрением дешёвых и точных КАБов и «Гераней» это ограничение, вероятно, снято.
Риски для безопасности АЭС. Непредсказуемые последствия полного и долговременного обесточивания для систем охлаждения атомных станций могут быть сдерживающим фактором.
Инструмент торга. Наиболее вероятная причина — Россия использует угрозу полного коллапса как главный рычаг давления. Нанося дозированные, болезненные, но не смертельные удары, она демонстрирует свои возможности и как бы предлагает сделку: «Мы можем хуже, но готовы остановиться в обмен на мораторий на атаки по нашей территории».

Вывод: дамоклов меч

Российская стратегия — это не тотальное уничтожение, а поддержание украинской энергосистемы в состоянии «управляемого коматоза». Она постоянно балансирует на грани коллапса, что истощает экономику и деморализует общество, но не пересекает «красных линий». Потенциал для нанесения «нокаутирующего» удара сохраняется как дамоклов меч, главный неиспользованный козырь в этой долгой войне на истощение.

7. Исторический контекст: Сравнение с войнами США для демонстрации логики затяжных конфликтов

В своей полемике с Путиным Дональд Трамп, как и многие другие комментаторы, регулярно использует хлесткую метафору:

«Ты уже 4 года ведёшь войну, которая должна была длиться неделю. Ты что, бумажный тигр?»

В качестве эталона «быстрой войны» обычно подразумевается американская кампания в Ираке в 2003 году, где активная фаза боевых действий заняла около месяца. Эта аналогия кажется убийственно простой и убедительной. Но она является классическим примером применения ложной мерки. Чтобы понять, почему текущая война длится так долго, её нужно сравнивать не с Ираком, а с совсем другими конфликтами из американской военной истории.

Анатомия «короткой войны»: рецепт быстрой победы

История военных операций США XX и XXI веков показывает, что быстрые и решительные победы достигались при одном ключевом условии: противник был полностью или почти полностью изолирован.

Война в Персидском заливе (1991). Операция «Буря в пустыне» длилась всего 42 дня (с 17 января по 28 февраля 1991 года). Армия Саддама Хусейна в Кувейте была отрезана от любого внешнего снабжения и столкнулась с подавляющим превосходством международной коалиции.
Операция в Ираке (2003). Активная фаза вторжения, завершившаяся падением Багдада, заняла около трёх недель (с 20 марта по 9 апреля 2003 года). Ирак, ослабленный десятилетием санкций, не имел ни современных вооружений, ни внешних союзников.

Анатомия «длинной войны»: когда появляется «второй этаж»

Как только у противника появляется надёжный внешний тыл — то, что можно назвать «вторым этажом» поддержки, — конфликт неминуемо становится затяжным, вязким и крайне затратным.

Война во Вьетнаме (активное участие США: 1965–1973). На протяжении восьми лет американская армия не могла справиться с партизанским движением, которое получало непрерывный поток вооружений и ресурсов от СССР и Китая через так называемую «тропу Хо Ши Мина».
Война в Афганистане (2001–2021). Двадцатилетний конфликт, ставший самой длинной войной в истории США, был невозможен без наличия у Талибана безопасных убежищ и линий снабжения на территории соседнего Пакистана.
Прокси-конфликты в Сирии (с 2011) и Ливии (с 2011). Вмешательство множества внешних игроков (России, Ирана, Турции, монархий Залива), каждый из которых поддерживал свою сторону, превратило эти страны в арену перманентной, низкоинтенсивной войны, которая не заканчивается более десятилетия.

Применение правильной мерки

Текущий конфликт на Украине с самого начала развивался по сценарию «длинной войны». Украина получает от широкой коалиции западных стран беспрецедентный объём помощи:

Финансовый поток: десятки миллиардов долларов и евро на поддержание бюджета.
Поток вооружений: от артиллерийских снарядов и систем ПВО до высокоточных ракет и бронетехники.
Разведывательный поток: данные со спутников и самолётов-разведчиков в режиме реального времени.
Политический поток: мощная поддержка по всему миру, давление на сотрудничающих с Россией.

Помимо этого Запад ввёл беспрецедентное количество санкций против России. И это не говоря о непубличной или откровенно террористической деятельности вроде подрыва «Потоков» или минирования гражданских кораблей.

В таких условиях сравнивать происходящее с Ираком 2003 года — всё равно что сравнивать уличную драку с боксёрским поединком, в котором у одного из бойцов в углу стоит команда, делающая ему переливание крови и накачку допинга между раундами, а также вкладывающая ему в руки кастеты и заточки и пытающаяся отравить соперника.

Вывод: устойчивость как показатель силы

Тот факт, что Россия на четвёртом году войны продолжает вести боевые действия против противника, за спиной которого стоит совокупная экономическая и военная мощь Запада, свидетельствует не о её слабости, а, наоборот, о колоссальном запасе прочности её системы. Говорить в этих условиях о «бумажном тигре» — значит либо сознательно искажать реальность в полемических целях, либо фундаментально не понимать природу современных прокси-конфликтов. Любая другая страна, оказавшись под таким давлением, вероятно, рухнула бы гораздо раньше.

Часть III. Политический фронт: Война интересов и паттернов

8. Интересы акторов: Реальные и декларируемые цели Трампа, Путина, Зеленского

Чтобы понять, почему война на истощение продолжается и почему дипломатические усилия раз за разом заходят в тупик, недостаточно анализировать только ресурсы и стратегии. Необходимо перейти на следующий уровень — к анализу интересов ключевых политических фигур. В публичной политике слова часто служат камуфляжем для реальных целей. Декларируемые лозунги — «мир», «безопасность», «победа» — являются универсальными. Но то, что скрывается за ними, — прагматичная арифметика политических и экономических интересов — как правило, гораздо конкретнее и жёстче.

Дональд Трамп: бухгалтерия «миротворца»

Декларируемая цель: «мир через силу». Трамп позиционирует себя как единственного лидера, способного быстро и решительно прекратить войну.
Реальная цель: минимизация американских издержек и получение быстрой внутриполитической победы. Для Трампа украинский конфликт — это токсичный актив. Его задача — не обеспечить справедливый мир, а «закрыть сделку» максимально быстро и дёшево.

События середины октября 2025 года стали идеальной иллюстрацией этой логики, полностью разрушающей популярный миф о «переубеждении». Факты показывают, что позиция Трампа о необходимости территориальных уступок со стороны Украины была сформирована ещё до его телефонного разговора с Путиным. В интервью Fox News, записанном до звонка, он уже заявлял, что Путин «что-то возьмёт» по итогам войны. Таким образом, звонок российского президента был не причиной, а удобным поводом для запуска уже готового сценария.

Этот сценарий был разыгран во время визита Зеленского. Встреча, по сообщениям The Washington Post, переросла в «перепалку» («shouting match»), в ходе которой Трамп оказывал прямое давление на украинскую делегацию. Его спецпосланник Стив Уиткофф агрессивно продвигал необходимость уступить весь Донецк, используя аргумент о том, что регион «преимущественно русскоязычный» — тезис, практически дословно повторяющий кремлёвские нарративы.

Финальным аккордом стал программный пост Трампа в Truth Social, опубликованный сразу после встречи:

«Пора прекратить убийства и заключить СДЕЛКУ! … Пусть обе стороны заявят о Победе, пусть История их рассудит!» [https://www.cbsnews.com/news/trump-russia-ukraine-war-zelenskyy-putin-ceasefire].

Это формула не победы одной из сторон, а заморозки конфликта, где Трамп готов признать российские территориальные приобретения, чтобы поскорее закрыть этот вопрос и записать на свой счёт «миротворческий триумф».

Владимир Путин: рациональность долгой войны

Декларируемая цель: Обеспечение безопасности России, «денацификация» и «демилитаризация» Украины.
Реальная цель: Ведение войны на истощение до тех пор, пока Украина и её западные спонсоры не будут вынуждены согласиться на условия, гарантирующие стратегический нейтралитет Украины и сохранение за Россией уже занятых территорий.

Эта стратегия может показаться иррациональной с точки зрения краткосрочных экономических потерь, но она абсолютно логична, если принять во внимание два фундаментальных факта, установленных ранее. Во-первых, российская экономика, как было показано, обладает достаточным запасом прочности, чтобы финансировать конфликт в таком режиме на протяжении нескольких лет. Во-вторых, украинская экономика, напротив, экзистенциально зависит от внешних вливаний, а её критическая инфраструктура уязвима для асимметричных ударов.

В этой ситуации для Кремля долгая война является оптимальной стратегией. Она позволяет, с одной стороны, методично истощать экономические и человеческие ресурсы Украины, а с другой — повышать цену поддержки Киева для западных стран, рассчитывая на рост «усталости от войны» и раскол в их коалиции. Цель — не быстрая победа, а медленное удушение противника, в конце которого тот сам запросит мира на российских условиях.

Владимир Зеленский: стратегия выживания

Декларируемая цель: Полное восстановление территориальной целост-ности Украины в границах 1991 года.
Реальная цель: Обеспечение непрерывного потока западной финансовой и военной помощи для предотвращения коллапса государства и армии, а также удержание собственной власти.

Для Зеленского и его команды ситуация является зеркальным отражением российской. Быстрое завершение войны на текущих условиях — например, по формуле Трампа «остановиться там, где есть» — означало бы для них политическую катастрофу. Поэтому их стратегия — это стратегия «растяжки времени». Каждый новый запрос на «Томагавки» или истребители направлен на то, чтобы удержать Украину в центре мировой повестки и обеспечить поступление следующего транша помощи.

Бескомпромиссная риторика о «полной победе» в этих условиях является не только выражением национальной воли к сопротивлению, но и абсолютно прагматичным инструментом. Любое проявление готовности к уступкам было бы немедленно воспринято западными партнёрами как сигнал к сокращению помощи. Таким образом, Зеленский вынужден поддерживать максималистскую планку целей, чтобы обеспечить минимально необходимый уровень ресурсов для выживания.

Слои интересов: лидеры, элиты и общество

Важно понимать, что цели лидеров не всегда совпадают с интересами других групп.

В США: Электоральная усталость от многомиллиардных трат на далёкую войну, которую успешно эксплуатирует Трамп, является мощным фактором давления на любую администрацию. Одновременно американский ВПК и часть «ястребов» в истеблишменте заинтересованы в долгосрочном сдерживании России, что создаёт постоянное внутреннее напряжение.
В «западной коалиции»: Это не монолит. Интересы США (глобальное доминирование), континентальной Европы (страх перед войной у своих границ и экономические потери) и Британии (стремление сохранить роль ключевого европейского военного игрока) часто расходятся.
На Украине: Существует разрыв между бескомпромиссной риторикой властей и растущей усталостью населения. Внутри элит также нет единства: борьба за контроль над финансовыми потоками и политическое влияние продолжается.
В России: Интересы «партии войны» (силовики, ВПК) совпадают с долгосрочной стратегией Кремля. Однако часть экономических элит и население, не связанное с госсектором, молчаливо несут издержки стагнации, что создаёт потенциальное, хоть и неявное, внутреннее напряжение.

Вывод: равновесие несовместимых целей

Текущая вязкая, позиционная фаза войны — это не случайность, а логическое следствие столкновения трёх несовместимых, но рациональных в своей основе стратегий. Трамп хочет быстрой заморозки. Путин — долгого истощения. Зеленский — выигрыша времени. Поскольку ни одна из сторон не имеет достаточно сил, чтобы навязать другим свою волю, система приходит в состояние мучительного равновесия. Этот анализ реальных интересов, а не публичных деклараций, является ключом к пониманию как уже произошедших событий, так и будущей траектории конфликта.

Часть III. Политический фронт: Война интересов и паттернов

9. Прагматика решений: между ошибкой и скрытой логикой

Простые объяснения привлекательны, но почти всегда неверны. В анализе затяжных конфликтов есть два соблазнительных, но одинаково ошибочных полюса: «начальству виднее», предполагающий непогрешимость и гениальность властей, и «они идиоты», списывающий всё на глупость и некомпетентность. Реальность, как правило, находится в сложном и неудобном пространстве между этими крайностями. Решения, которые со стороны выглядят нелогичными или провальными, могут быть продуктом целого комплекса причин [см., например, https://akry.livejournal.com/1165756.html].

Анатомия «нелогичного» решения

Чтобы трезво оценивать происходящее, необходимо рассматривать как минимум четыре слоя возможных объяснений.

Неполнота информации у наблюдателя. Первое и самое очевидное: то, что кажется ошибкой со стороны, может быть оптимальным решением при наличии полной картины, которой мы не обладаем. Закрытая информация о ресурсах, возможностях противника или закулисных договорённостях может полностью менять логику принимаемых решений.
Иные критерии оптимальности. Мы часто судим о действиях политиков, исходя из наших представлений об их целях или «национальных интересах». Но их реальные цели могут быть совсем другими. Классический пример — Дональд Трамп. Его действия могут казаться неоптимальными с точки зрения «интересов США», но они абсолютно рациональны, если его реальная цель — поддержание собственного эго, постоянное нахождение в центре внимания и создание образа «миротворца», который можно будет продать избирателю.
Эксцесс исполнителя и системные пороки. Даже идеальный приказ искажается при прохождении через сложную бюрократическую или военную иерархию. Управление большой системой похоже на игру через «множество посредников, верёвочек и рычагов», где результат часто непредсказуем. Система, построенная на личной лояльности, а не на эффективности, поощряет сокрытие проблем и искажение отчётности. Каждый уровень иерархии рационально максимизирует свою локальную выгоду (получить премию, избежать наказания), часто в ущерб общей цели.
Реальные ошибки и медленная адаптация. Наконец, не стоит сбрасывать со счетов и банальные просчёты. Лидеры и системы действительно допускают ошибки из-за неверного анализа, недооценки противника, идеологической зашоренности или системной инерции.

Применение модели к России: баланс неэффективности и устойчивости

Российская система управления в ходе текущего конфликта демонстрирует проявления всех четырёх уровней. Однако именно четвёртый пункт — реальные ошибки и крайне медленная адаптация — заслуживает особого внимания, поскольку примеров тому множество.

Защита авиации. Годами, несмотря на очевидную угрозу со стороны беспилотников и дальнобойных ракет, российские ВКС не строили элементарных ангаров для защиты самолётов на аэродромах. Пропагандистские объяснения о том, что «ангары стоят дороже самолётов», не выдерживали никакой критики. Только после серии болезненных потерь началось медленное строительство этих укрытий. Вопрос «почему не сделали этого раньше?» остаётся ярким свидетельством системной инерции.
Черноморский флот. Потеря флагманского крейсера, серии десантных кораблей и подводной лодки от атак безэкипажных катеров и ракет — это не просто неудача, а системный провал. Флот оказался не готов к современным угрозам, а его командование продемонстрировало поразительную неспособность к быстрой адаптации, что в итоге привело к фактической потере контроля над северо-западной частью Чёрного моря.
Тактика ударов. Только на третий год войны российские войска перешли к тактике массированных, концентрированных ударов по украинской энергосистеме. Эффективность такого подхода была очевидна с самого начала, но ранее удары наносились разрозненно, «по одной ракете на область», что позволяло украинской ПВО справляться с ними.

Эти и многие другие примеры (проблемы со связью, беспилотниками в начале войны) доказывают, что система допускает грубые, очевидные ошибки и реагирует на них с огромным запозданием. Но реагирует: слома пока нет.

Вывод: призыв к сложному анализу

Вместо того чтобы вешать ярлыки, необходимо каждый раз задавать вопрос: «Что, если они не совсем тупые? Какие факторы могли их вынудить действовать именно так?». Ответы часто сложны. Где-то мы видим проявление скрытой от нас логики. Где-то — столкновение несовместимых интересов. А где-то — результат настоящих, вопиющих ошибок и системной некомпетентности. Признание этой сложности и является первым шагом к трезвому анализу. Несмотря на все сбои и провалы, в действиях лидеров всё же прослеживаются устойчивые поведенческие паттерны, которые формируются под давлением их реальных интересов и ограничений. Именно они и будут рассмотрены далее.

Часть III. Политический фронт: Война интересов и паттернов

10. Поведенческие паттерны: Почему они важнее любых звонков

Если мы признаём, что решения лидеров — это продукт сложного баланса рациональности, интересов и ограничений, то со временем этот баланс неизбежно кристаллизуется в предсказуемые поведенческие паттерны. Это устойчивые схемы реакции на повторяющиеся вызовы. Понимание этих паттернов даёт гораздо более надёжный ключ к анализу и прогнозированию, чем попытка интерпретировать каждый отдельный телефонный звонок или заявление. События середины октября 2025 года — это не уникальный «перелом», а хрестоматийный пример того, как работают и взаимодействуют паттерны всех трёх ключевых лидеров.

Паттерн №1: Дональд Трамп и танец «рык — откат — торг»

Этот паттерн Трамп демонстрировал многократно и в бизнесе, и в политике. Он состоит из трёх предсказуемых шагов.

«Рык» (максимальное давление). На начальном этапе Трамп занимает агрессивную, ультимативную позицию, чтобы создать рычаг для переговоров. В данном случае это была его публичная критика Путина как «бумажного тигра» и угрозы поставками «Томагавков». Он даже сам рассказал, как давил на Путина в телефонном разговоре, угрожая передать «Томагавки» его оппонентам, что, по словам Трампа, российскому президенту «не понравилось» [https://www.axios.com/2025/10/13/trump-zelensky-tomahawks-ukraine-white-house].
«Откат» (уход от издержек). Столкнувшись с реальной перспективой эскалации и необходимостью нести прямые издержки (финансовые и политические), Трамп резко меняет курс. После встречи с Зеленским он публично озвучил целый веер причин для отказа в поставках ракет, заявив, что «Америке они нужнее» и их передача была бы «ненужной эскалацией» [https://www.reuters.com/world/europe/zelenskiy-seek-weapons-trump-shadow-new-putin-summit-2025-10-17/]. Это классический манёвр ухода от рисков.
«Торг» (предложение сделки). Финальный этап — предложение «сделки», которая позволяет ему зафиксировать результат и представить себя в роли успешного миротворца. Его знаменитый пост в Truth Social с призывом «ЗАКЛЮЧИТЬ СДЕЛКУ!» и предложением, чтобы «обе стороны объявили о Победе», является идеальным завершением этого цикла.

Телефонный разговор с Путиным, который, по выражению artjockey, «переключил полярность» риторики Трампа, на самом деле вряд ли «переубедил» его — он лишь послужил удобным триггером для перехода от этапа «рыка» к этапу «отката» в рамках его стандартного поведенческого паттерна. Рискну предположить, что не будь этого разговора по инициативе России, он был бы по инициативе США — или же Трамп на встрече с Зеленским произнёс бы про свои знаменитые «две недели», и после этого уже искал бы реакции Путина, контакта с ним.

Паттерн №2: Владимир Путин и стратегия «анаконды»

Российская стратегия, в свою очередь, строится на паттерне долгого, методичного истощения противника. Она избегает рискованных, стремительных операций и делает ставку на медленное удушение.

Экономическое удушение. Это систематические удары по энергетике, направленные на создание «воронки» для украинских ресурсов, как было показано в Разделе 6.
Военное удушение. Это ставка на превосходство в массе дешёвых средств поражения (артиллерия, УПАБы, дроны), которые истощают дорогостоящие и ограниченные системы ПВО противника.
Дипломатическое удушение. Это выжидательная позиция, рассчитанная на рост «усталости от войны» на Западе и раскол в коалиции союзников Украины.

Этот паттерн предполагает готовность к долгой игре и способность игнорировать краткосрочные тактические неудачи. Путин не ищет быстрой победы, он создаёт условия, в которых поражение противника со временем становится неизбежным из-за исчерпания ресурсов. И совершенно не факт, что он летом планировал за два месяца захватить Донбасс — с чего вдруг, если он и другие не раз говорили, что им не важны сроки: когда получится, тогда получится.

Паттерн №3: Владимир Зеленский и тактика «растяжки времени»

Находясь в положении ресурсной зависимости от Запада, украинское руководство выработало свой паттерн поведения, направленный на обеспечение непрерывности потока помощи.

Создание перманентного кризиса. Каждый новый этап войны сопровождается громкими заявлениями о том, что без нового вида вооружений фронт вот-вот рухнет. Это создаёт у западных партнёров ощущение срочности.
Максимализация запросов. Запрашивая «Томагавки», Зеленский, вероятно, понимал, что шансы невелики. Но этот максимальный запрос позволяет в итоге получить что-то меньшее (например, дополнительные системы ПВО), что в другой ситуации могло бы и не быть одобрено.

Это классическая тактика более слабого игрока, чья главная задача — не проиграть сегодня и дотянуть до завтра.

Синергия паттернов: почему система возвращается к равновесию

Нынешняя вязкая, позиционная война — это результат идеального сцепления этих трёх паттернов. Агрессивный «рык» Трампа наталкивается на спокойное выжидание Путина. Трамп «откатывается» к торгу, Путин продолжает свою методичную работу, а Зеленский, используя кризис, получает очередную порцию помощи, достаточную, чтобы продержаться дальше, но недостаточную для перелома. Система регулярно возвращается в состояние мучительного равновесия.

Вывод: предсказуемость как ключ к анализу

Понимание этих устойчивых моделей поведения даёт гораздо больше для прогнозирования, чем анализ любого отдельного события. Телефонный звонок, встреча или пост в соцсети — это не причины, а лишь проявления этих глубинных паттернов. И пока интересы и ограничения, формирующие эти паттерны, остаются неизменными, мы будем снова и снова наблюдать один и тот же танец, в котором нет места быстрым победам и окончательным решениям.

Заключение

11. Итоги и прогноз: Почему нет «перелома за ночь» и чем это всё кончится

Анализ войны, который строится на реакции на отдельные события — будь то телефонный звонок, поставка нового оружия или временный дефицит топлива, — неизбежно приводит к созданию драматического, но ошибочного нарратива о скорых «переломах». Когда мы смещаем оптику на анализ фундаментальных ресурсных потоков и устойчивых поведенческих паттернов, картина становится менее яркой, но гораздо более ясной. Война на Украине — это не серия спринтов, а изнурительный марафон, и финиш на нём пока не просматривается.

Почему не будет «перелома за ночь»: краткие выводы

Сводя воедино всё вышесказанное, можно констатировать несколько ключевых моментов, которые опровергают тезис о скорой развязке:

Российская система устойчива. Несмотря на системные пороки и неэффективность, её экономика способна финансировать войну в среднесрочной перспективе (1–3 года и далее) за счёт низкой долговой нагрузки, контроля над внутренним финансовым рынком и сырьевого экспорта. Кадровый и энергетический потоки, хоть и испытывают шоки, купируются дорогими, но работающими механизмами «ручного управления».
Украинская система зависима. Её способность к сопротивлению практически полностью является производной от ритмичности и объёма западной помощи. Эта модель экзистенциально уязвима к политическим циклам в странах-донорах и к асимметричным ударам по критической инфраструктуре, которые превращают экономику в «воронку» для дефицитных ресурсов.
Военная логика — это истощение. Ставка на «чудо-оружие» не работает. В то же время стратегия асимметричных ударов по энергетике доказывает свою эффективность, так как позволяет дёшево наносить дорогостоящий ущерб.
Политические паттерны ведут к затягиванию. Реальные интересы ключевых лидеров несовместимы. Трамп хочет быстрой «заморозки». Путин — медленного истощения. Зеленский — выигрыша времени. Взаимодействие этих трёх стратегий создаёт устойчивое равновесие, которое гасит любые попытки резкого изменения ситуации.

Базовый сценарий: вязкая война на истощение (горизонт 1–3 года)

Наиболее вероятным сценарием является продолжение текущей динамики.

На фронте: Позиционные бои с медленным продвижением на отдельных участках, без стратегических прорывов.
В стратегии: Россия продолжит методичные удары по украинской энергетике и логистике. Украина, в свою очередь, будет пытаться отвечать асимметричными атаками, сохраняя оборону.
В политике: Мы будем наблюдать повторяющиеся циклы эскалации риторики, за которой следует откат к предложениям «заморозки».

Альтернативные сценарии и их низкая вероятность

«Быстрая заморозка». Этот сценарий возможен только при одновременном совпадении нескольких факторов: резком прекращении западной помощи Украине и готовности России пойти на компромиссы. Вероятность этого невысока.
«Неконтролируемая эскалация». Этот сценарий предполагает пересечение одной из сторон «красных линий» (например, массированное применение дальнобойного оружия по критической инфраструктуре в глубине России). Это может привести к резкому расширению конфликта, но именно этого все ключевые игроки старательно избегают.

На что смотреть: ключевые индикаторы будущего

Чтобы понять, не отклоняется ли ситуация от базового сценария, следует следить не за заголовками, а за фундаментальными параметрами. Вот несколько ключевых индикаторов:

Цена на нефть марки Urals. Если её средняя цена на протяжении 3–6 месяцев будет устойчиво держаться ниже 50 долларов за баррель, это создаст серьёзное давление на доходы российского бюджета.
Ритмичность финансовой помощи Украине. Если задержки между траншами от ключевых доноров (ЕС, США) начнут систематически превышать 2–3 месяца, это будет напрямую сказываться на способности Украины вести войну.
Баланс украинской энергосистемы. Если аварийный импорт из ЕС стабильно превышает 2 ГВт, а дефицит мощности сохраняется даже в летние месяцы, это будет означать переход от управляемого дефицита к системной деградации.
Интенсивность применения управляемых авиабомб (КАБов/УПАБов). Если среднесуточное количество их применения устойчиво упадёт ниже 50–70 единиц, это может свидетельствовать либо о производственных проблемах, либо об успешном противодействии со стороны украинской ПВО.

Финальное слово

Война на истощение — это марафон, а не спринт. Она требует от аналитика терпения и умения отделять сигнал от шума. Драматические события, подобные тем, что произошли в середине октября, являются не «переломами», а лишь очередными тактическими ходами в долгой и сложной партии. И пока фундаментальные параметры устойчивости всех сторон остаются в текущем диапазоне, эта партия будет продолжаться.

21.10.2025

канал автора: https://t.me/fluunt