История о безразличии
Когда война обрушится на город, меня поймав в ловушку из руин, солдат врага в мою ворвётся нору, с пути сметя рекламных героинь, дробя асфальт, разбрызгивая стёкла, мои иконы втаптывая в грязь, со лба стирая след кровоподтёка, круша мой мир на раз, на два, на раз. Он будет зол, накормлен и напоен, он будет изворотлив и хитёр, он будет метить в главные герои, идущие на плаху и в костёр. Я посмотрю в окно на поле боя и там увижу мужество и честь, и как трубач – единое с трубою – поёт «Вперёд!», поскольку повод есть. Как мой сосед ползёт на баррикаду, держа гранату раненной рукой, забрать с собой ещё десяток гадов, идя на вечный правильный покой. Как мой собрат по довоенной жизни стоит у чистой беленой стены, глядит в глаза захватчикам отчизны, как все отчизны гордые сыны. Как местный трус, по жизни вор и рохля, встаёт во весь – впервые в жизни – рост, и с криком «Суки, чтобы вы подохли!» берёт заряд и рвёт последний мост. А я смотрю, и слышу гул орудий, шаги за стенкой – это звук врага, и мне плевать. Пускай погибнут люди. Я – не герой. Мне шея дорога.
Мне наплевать на подвиги и песни, на всех, кто там, внизу, идёт на смерть, пускай идут, пускай исчезнут в бездне, Харон найдёт у них в глазницах медь. Мне наплевать на тех, кто рвётся в пекло, о ком потом напишут в словарях, кто станет славой, символами века, чей воспоют поэты жалкий прах. Пускай идут: у них судьба такая. Не будь таких – не станет и меня. Пусть жрут дерьмо, из луж пускай лакают, пусть не увидят завтрашнего дня. Рядами тел пускай врагов удержат, пусть кровь прольют на терпкий чернозём, пускай уснут с винтовкой и в одежде, с последней мыслью: «Может, доползём». Я не пойду на яркие парады, не понесу к могилам их венки. Они мертвы, соответственно, так надо. Так решено движением руки. Я не хочу трезвонить о победе, победа – тлен, неважно, кто сильней, кто – на коне, кто – недвижим и бледен, кто смерти друг, а кто воюет с ней. Мне наплевать – и я имею право плевать на всё, что дорого другим, на соль земли, на реки и дубравы, пускай захватят родину враги. Пускай берут, возможно, с ними лучше, они построят новые дома. Пусть будет так, пускай решает случай. Грядёт зима? Ну что ж, пускай зима.
Настанет мир для всех прибрежных родин. Настанет солнце, утро и кровать. Но даже в этой призрачной свободе найдётся, на кого мне наплевать. Мне наплевать на погребённых в оспе, на заражённых СПИДом и чумой, на тех, кто ждёт, когда их примет хоспис, куда они вернутся, как домой. На всех, кто нищ, кто голоден и страшен, на африканских плачущих детей, мне наплевать на все проблемы ваши, в гробу вас видеть с ними я хотел. Мне наплевать на всякие конфликты, на осетин, на курдов и т.д., мне наплевать на жалких и забитых, на утонувших в каторжном труде. На инвалидов, нетрудоспособных, на одиноких, старых и кривых, на коматозных, на сидящих в зонах, убогих, сирых и жующих жмых. Плюю я на младенческую смертность, на девочек, идущих на панель, на глупость, на убожество и мерзость, на неспособных к женщинам парней, на всех, кто слаб, кто пуст и бесполезен, я болт кладу, смотрите, я кладу. Я – для себя. По головам я лезу и доползу, доеду, добреду. И если мне предложат много денег – не заработать столько никогда – я всё продам легко, такое дело: и честь, и ум, и родину продам.
Так легче жить. Хотя, признаться честно, чему бывать – того не миновать. И я – никто. Я – человек без места. Везде мне плохо. А другим – плевать.