Волхвы

Подари мне каменья, которым ты равных не видел, разори свои трюмы, запасы свои разворуй, меценат голодранцев, дырявых мошон покровитель, распусти этих прихвостней, ты не нуждаешься в свите, и ослов прикажи разнуздать – им свободней без сбруй, да шагай босиком – твои раны залечит Спаситель. Сохрани мне в подарок пригоршню блестящего злата и ларец жемчугов, да монету с портретом другим, вот и всё – ничего от тебя мне, по сути, не надо, но уж коли пришёл, так негоже кичиться нарядом, раздевайся у двери, входи, как родился, нагим, и, возможно, заслужишь местечко чуть дальше от ада. Ты явился к царю? Предвосхищу, проситель, сомненье: я действительно царь. Загляни, загляни мне в глаза. Я сказать не могу, но ты чувствуешь сердцебиенье? Это я сочленяю в тебе разнобойные звенья, я латаю тебя по живому, мой друг Бальтазар. А теперь уходи: за тобою я вижу две тени.

Ты с любовью пришёл? Что принёс ты, скиталец, помимо своих жалобных чувств, этих жалких сердечных потуг? Не за тем ежечасно приходят сюда пилигримы, чтобы дать мне любовь, но приходят, несчастьем гонимы, чтобы взять у меня, ты за этим явился, мой друг? Если нет – так иди, как и шёл, в направлении Рима. Расскажи мне о ней, пусть не знаю я женского тела, и навряд ли узнаю, поскольку я должен быть чист. Ты ведь чёрен, Каспар, как посмел ты посвататься к белой? Как посмел натираться пустынным суглинком и мелом, как на ярмарках красят порою себя циркачи? Пред тобой не склонилась рабыня – и в этом всё дело. Забери свою ладанку, что мне твои благовонья, если справа осёл, да и слева поди, не цветок. Загляни мне в глаза, что ты видишь, властитель, в них, кроме бесконечной любви? Ничего. Так навьючивай пони и греби, сколько можешь, поскольку любовь – это Бог. А затем уходи, и, пожалуйста, без церемоний.

Что, мальчишка, несёшь? Свои беды, проблемы, пороки? Ты лишился пристанища, крова и трона, поди? Положение может быть невероятно высоким, но чем выше забрался, тем более, друг мой, жестоким, обещает падение быть, потому и гляди, не сломай о придворные камни монаршие ноги. Ты обижен на мир, понимаю, забрали кормушку, но ничтожна любая кормушка на фоне моей, потому предложи оскорбителям верность и дружбу, и налей им вина в драгоценные кубки и кружки, и прости им обиды, и прошлое хмелем залей, вот тогда и поймёшь, что не слишком-то это и нужно. Что стоишь истуканом, в глаза мне смотри, пустомеля, неудачливый принц, я с тобою веду разговор. Обещаю тебе, Мельхиор, не пройдёт и недели, как тебе возвратят твоё царство, рабынь и постели, вот тогда ты и вспомнишь мой странный приказ, Мельхиор. И уйдёшь, как уходишь теперь от моей колыбели.

Одного лишь хочу – нет, не ладана, злата и мирры, не красивых одежд, не подушек под тельцем моим. Пусть четвёртым волхвом будет мрачный стареющий Ирод, изувер, кровопийца, гонитель свободы и мира, этот хитрый искусный политик, удачливый мим, никому никогда не плативший положенной виры. Приведите его, позовите, пускай он приедет, и меня поцелует в уста, и ударит поклон, вот тогда я пойму, что не зря появился на свете, вот тогда, торжествуя в преддверии шага к победе, он посмотрит в глаза мне серьёзно, бесстрастно и зло. И прольёт мою кровь – но спасутся невинные дети. Тридцать лет до креста – слишком долго, я просто устану столько ждать фарисеев, Иуду и крики толпы. Почему не сейчас этой силой, мне Господом данной, заплатить за грехи, как могу я платить беспрестанно тридцать лет, одинаково скучных, пустых и скупых.

Позовите мне Ирода.
Я призываю тирана.