Бритва Оккама

Альберт Эйнштейн, помнится мне, за чашкой чая или чего-то покрепче сказал: «Всё следует упрощать до тех пор, пока это возможно, но не более того». Проблема большинства современных писателей, художников, музыкантов – да и представителей любых профессий, от инженера-конструктора атомных боеголовок до сантехника III категории – в том, что они не умеют и не хотят отрезать лишнее. Что они держатся за созданное ими, что они жалеют то, что по глупости сварганили, и не хотят отбросить это прочь, пользуясь пресловутой бритвой Оккама.
Недолгая, но плотная журналистская практика (а также долгая, но неплотная писательская) научила меня относиться к собственным текстам, как к материалу, который можно кромсать и резать, за который глупо держаться, глупо цепляться вот за это слово, или за этот абзац, или за это имя. От чудовищно бессмысленных излишеств сегодня более всего страдает российская фантастика, и фэнтези в частности. У всех расплодившихся посредством копипаста «молодых фантастов» по книгам гуляют не имеющие ни веса, ни смысла делали – да что детали, абзацы и главы. Но срезать их жалко – они создают объём книги, да и созданы они своими руками и головой. От сердца не отрывается.

Идеальный текст объёмом в 6 абзацев должен великолепно, блестяще читаться в объёме 6 абзацев. Не больше, ни меньше. Именно так. Каждый абзац должен иметь вес, ничего пустого быть не должно. Вес может быть разным. Это может быть описание, которого требует стиль изложения и которое гармонично вписывается в книгу («Труженники моря» Гюго – вот пример книги, в которой сюжета – на рассказ, объёма – толстенный том, а лишнего – ни одного слова). Это может быть чистая движуха, какой-то сюжетный ход, деталь (тут вспоминается «Человек-призрак» Джона Диксона Карра). Это может быть отсылка к чему-то стороннему, взгляд автора, какое-то рассуждение (скажем, «Удушье» Чака Паланика).
Но если мы от этих 6 абзацев оторвём один абзац и оставим их 5 – текст тоже должен читаться! Точно так же, блестяще, выверено, без сбоев, без страха и упрёка. Это не говорит о том, что абзац лишний, и это не применение бритвы Оккама – это просто пример правильного текста. Но и обратно: добавим один абзац, получим 7 – и они снова окажутся гармонично слитыми, и снова покажется, что не отберёшь, ни добавишь. В этом искусство автора – создать текст, к которому нельзя применить бритву Оккама, потому что в любом виде он будет совершенен.
Мне невольно вспоминается «1984» Оруэлла, один из моих любимых романов. В нём и в самом деле нет ничего лишнего, каждая деталь добавляет что-то, убери её – и роман начнёт пустеть. Но если бы мы изначально читали роман без неё, если бы Оруэлл её не выписал, то мы бы не заметили. Каждая мелочь – и обложка дневника Уинстона Смита, и веснушки на лице девушки, и козлиная бородка Голдстейна, и песня толстухи во дворе, и так далее. Слово, которое не имеет веса, - это не слово.

Суть в том, что эти принципы вообще не зависят от стиля или объёма произведения. Это может быть искусственная, чёткая сухость Хэмингуэя, чей «По ком звонит колокол» я могу перечитывать бесконечно, или витиеватая, сложная многословность Грасса. Это может быть двухстраничный рассказик Шекли или огромный том Дюма, это может быть тяжёлая, мрачная притча Турнье или лёгкий детективчик Кобена. Написать совершенно – это сложно, и бритва Оккама есть одно из главных средств достижения такого уровня.

Приведу один наглядный пример того, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Вот картина Леонардо да Винчи, известная как «Мона Лиза». За её спиной пейзаж, что было редкостью для художников того времени. Но она настолько гармонично, точно, как влитая, вписана в этот пейзаж (в какой-то мере апокалипсический, присмотритесь), что его не замечаешь, как не замечаешь сразу её сложенных рук, как видишь только её лицо, и оно кажется, красивым, хотя на самом деле это совсем обыкновенной лицо полнеющей молодой женщины с выбритыми бровями.

А вот портрет Геннадия Хазанова кисти Никаса Сафронова. Я не буду рассказывать, почему тут хромает техника – это не моего ума дело. Меня смущает другой вопрос. Почему на фоне заснеженной сельской глубинки стоит (сидит?) Хазанов в лёгкой рубашке? Именно от неестественности, «лишнести» фона возникает этот глупый вопрос.

Естественно, то же самое можно сказать о кино – почему не кажутся лишними откровенно длинные диалоги героев в «Криминальном чтиве», но при этом начинаешь засыпать на стильных и красивых сценах драк в «Броске кобры».
Конечно, то же самое можно сказать о музыке – почему «Паяцев» легко прослушать с начала до конца, всю эту длинную оперу, а творчество современных композиторов навевает тоску сразу и бесповоротно.
Это же можно сказать о фотографии – почему знаменитую фотографию Корды обрезали, удалив с неё пальмы и профиль соратника Че, и она стала и в самом деле культовой (это как раз пример применения бритвы Оккама для достижения совершенства).
Так же нужно смотреть на архитектуру – почему в зданиях в духе сталинского ампира множество завитушек не кажутся лишними, они гармоничны и эффектны, а в современных коробках неоконструктивистских офисов даже выступ на стене выглядит уродливо.

Да, 95% современной российской фантастики, и около 85% мировой являются чудовищной графоманией. Впрочем, время рассудит. Как мы знаем имена не более чем одной сотой писателей XIX века, так и наши потомки будут знать максимум десяток имён из начала века XXI. Лишнее просто отрежет – как бритвой.