Джон Макклейн

Когда закончатся спокойные и сытые дни,
Когда наступит абсолютный бардак,
Малоизвестный живописец нарисует огни,
Поскольку далее придёт темнота.
Откажут все телеэкраны, радиолы умрут,
Затихарится телефонная сеть,
Ты будешь сыт и обустроен если разве что крут,
А остальным наступит полный писец.

Но я представить не могу, что завершится всё так,
Тая надежду, что мессия придёт.
Я представляю, как он движется с раскатами в такт,
В его глазах – первооктябрьский лёд.
В его руках не пистолет, а навесной пулемёт,
Он не играет негативных ролей,
Он через бруклинский залив перебирается вброд,
Его фамилия, конечно, Макклейн.

Бандиты носятся вокруг, в него из пушек паля,
В него стреляя из тяжёлых базук,
Но Джон Макклейн неубиваем, его держит земля,
В его зрачках телескопический зум,
Он стопроцентно попадает в одного за другим,
Кладёт их полчища, как будто Самсон,
И напевает про себя юнайтедстейтсовый гимн
Немногим хуже, чем Иосиф Кобзон.

Все силы ада изничтожить полисмена хотят –
Национальный бандюганский резерв,
Всплывают чёрные подлодки, вертолёты летят
И истребители под литерой “F”.
И вот, казалось бы, хана, уже устала рука,
И ухмыляется довольно пилот,
Но Джон Макклейн тут разгоняет полицейский свой кар
И умудряется сшибить вертолёт.

Но остаётся, как обычно, самый главный плохой,
Чернющий пояс, девятнадцатый дан,
Он пробивает броненосные преграды рукой,
Другой рукою обнимая путан.
Но Джон Макклейн его бросает в вентиляторный люк
Или, к примеру, в самолётный движок,
И оттирая лоб от крови, он прекрасен и лют,
Короче, аффтар офигительно жжот.

Затем он бомбу обезвреживает левой ногой
За две секунды до тотального “Ч”...
...А дальше всё – Нью-Йорк спасён, и наступает покой,
И к Арарату подплывает Ковчег.
И я надеюсь, что когда наступит главный черёд,
И всё погрязнет в преисподнем огне,
Тут вдруг, откуда ни возьмись, Макклейн на помощь придёт,
И всем поможет. Ну не всем – так хоть мне.