Над Грибоедовским каналом

Над Грибоедовским каналом в толпе холодных королев моя судьба меня поймала в одном уютном феврале, моя судьба меня скрутила и положила под каблук, не смей, мол, рыпаться, чудило, размажу мошкой по стеклу. За то, что я был глуп и жалок, за то, что я не мог сказать, за то, что жизнь меня держала, когда спустил я тормоза, за злость, которая снаружи при скрытой доброте внутри, за тех, кому бывал я нужен, но “не приеду” говорил, за то, что пел пустые песни, хотя, признаться, хорошо, за то, что обеспечил бес мне тропу в народ – и я пошёл; за то, что жизнь течёт бездарно, когда хоть как-нибудь течёт, за то, что голос мой янтарный – таких всего наперечёт. Судьба сказала: раз в пиите поэта разбудила я, зачем, дружок, ты прибыл в Питер, неблагодарная свинья? Я так хотела отвертеться, забыть о том, что ты такой, что слеплен из дрянного теста, что нарушаешь мой покой. Дала тебе постель и миску, приёмным сыном – далеко – ты пойман был случайным Минском, снаряд, летящий в молоко. Ты – беспокойная помеха, ты – крыса в пальцах у слона. Скажи мне, Тим, зачем приехал?

Затем, что здесь всегда весна.

Она молчит, и я не знаю, о чём с судьбою мне болтать, мол, извини меня, родная, мол, да, я – чернь, я – мразь, я – тать, ничто, пустышка, банка с фигой, случайный ветреный турист, в кармане – карта, а не книга, а в сумке – бомжпакетный рис, я просто так, мне, в общем, дальше, ну, задержался на денёк, заехать к Лёше и Наташе (ну, как пример) на огонёк, и всё, до завтра, завтра – поезд, а может, даже автостоп, стяну потуже узкий пояс и подведу себе итог, мол всё отлично, я – минчанин, мне пофиг целый шар земной, не вырвать из меня клещами любовь к окраине родной. Но мне судьба покажет пальцем: ты извини, но это ложь. Ты вряд ли хочешь там остаться, ты вряд ли там себя найдёшь. Я знаю, Тим, ты хитрый малый, я вижу, Тим, тебя насквозь. Я точно знаю: мира мало, вращается планеты ось. Скажи мне честно, в чём причина, скажи мне прямо, есть ли цель. Я вижу – ты ещё мужчина, глаза остры и хобот цел. Везде бывал, немало видел, кого ты ищешь, сатана? Зачем, дружок, вернулся в Питер?

Затем, что здесь всегда весна.

Потом с судьбою мы молчали, и каждый думал о другом. Я вспоминал свои печали, и мир казался мне врагом. Я так хотел быть с ней честнее, но, как обычно, ни черта, ну, стервенею по весне я, живу по типу “от винта”. Она нарушила молчанье, ну ладно, чёрт с тобой, иди, своими лживыми речами меня ты даже пристыдил, что обошлась с тобой так скверно, что родила не там, где ты хотел родиться, и, наверно, лишила вящей красоты. И отпустило. Отканало. Пилот готов: пора в полёт. Над Грибоедовским каналом я замер, вглядываясь в лёд. Постой, сказал судьбе вдогонку, я расскажу, зачем я здесь. Пускай здесь лужи в тонкой плёнке. Пускай здесь смог, частицы, взвесь. Пускай дымят порты, вокзалы, пускай облезлые дворы, пускай ты всё уже сказала про эти правила игры. Я здесь затем, что здесь – свобода. Что здесь – открытые глаза. Что здесь – такое время года, что быть в депрессии нельзя. Судьба ответит: Тим, но всё же, причина главная одна. Ведь правда? Да. Конечно. Боже. Я здесь затем – ты слышишь, Боже? –

Затем, что
здесь
живёт
она.