Девятнадцать

Мне помнится, ей исполнилось девятнадцать, некруглое, неделящееся число,
Она умела божественно улыбаться, мужчин отправляя в утиль, на погост, на слом.
И в каждом её движении торопливом, кокетливом, безупречном, как ровный круг,
Читалась Эрато, Терпсихора, Клио и прочие музы, вступающие в игру.

Я вырос и стал умнее, серьёзней, выше, хотя в карманах по-прежнему пустота,
Я бросил гулять по холодным столичным крышам и бросил жить по принципу “от винта!”
Я бросил бояться, ныкаться и стесняться, и как-то раз я её повстречал в пути,
И было ей по-прежнему девятнадцать, и я постеснялся даже к ней подойти.

Я жил, растил животик, менял работы, полтинник скоро, полвека ушло в трубу,
Сосед по дому рассказывал анекдоты, начальство мне виделось в белом большом гробу.
Но изредка – раз в два года, а может, реже, я видел на разных обложках – текут года,
И только она остаётся такой же, прежней, и ей девятнадцать: отныне и навсегда.

Когда-нибудь я взойду на ладью Харона, безликого и бессрочного старика,
Я дам ему драхму – не более, драхму ровно, загробную взятку, последний земной откат.
И будут молчать печальные домочадцы, и будет свободна пустая моя душа,
А ей – я уверен – по-прежнему девятнадцать, и снова она божественно хороша.