Памяти Иосифа Гецелевича Дядькина (2)
.
09.03.2015
Памяти Иосифа Гецелевича Дядькина
Окончание.
— А Вы знаете, кто из ученых вступился за Вас?
— Французские ученые и, кажется, еще кто-то. Комитеты защиты создавали. Ведь тогда кучу людей арестовали, и Орлова, и других...
Кое о чем я узнал уже тогда, из дела своего, когда знакомился. Например, был документ, озаглавленный "Данные радиоперехвата" — каково? И в нем это самое заявление Александра Исаевича. Значит, они внимательно отслеживали "забугорные голоса". А про комитеты ученых я узнал уже в наше время. Марио Корти с Радио Свободы прислал из архива все, что касается меня.
— Долго шло Ваше следствие?
— Не очень, особенно если вычесть время, затраченное на психиатрическую экспертизу. Да, пришлось и через это пройти. Мой следователь решил потянуть время, исходя из своих каких-то целей и соображений. Он зацепился за данные "пятиминутки" у психиатра, который в обязательном порядке беседует вначале со всеми подследственными.
В моем случае это было так, я потом прочитал. Меня спросили о старшем сыне Леве. Я сказал, что люблю своего сына, но поскольку он никакого отношения к моему делу не имеет, зачем я о нем буду рассказывать? Это было интерпретировано так: "Скрытен. Не хочет отвечать на вопросы о сыне".
Отсюда — прямая дорожка на стационарную экспертизу. И меня отправили в Бурашево. Везли в компании уголовников, которые были ужасно рады, что их везут в "психушку", что их могут признать ненормальными. А я был просто убит...
Врача я встретил с почти враждебным недоверием. Но он сразу сказал: "Я вижу, что Вы не наш пациент. Я Вам гарантирую, что через месяц Вы отсюда выйдете". Я ему, каюсь, не поверил. Но он точно сдержал свое слово. Через месяц меня действительно отправили обратно с "диагнозом" — нормален.
— А как проводится экспертиза?
— Разговоры разговаривают. Этот врач приходил еще со мной в шахматы играть. Санитары тоже наблюдают и тоже, видимо, пишут какие-то отчеты. В моем случае экспертиза была истинной. Но в целом я понял, что нужно поменьше говорить, поменьше рассказывать.
Именно такой путь и избрал Саша Лавут . Он вообще ни о чем не говорил на следствии. Только на суде сказал. Я же избрал путь: о себе говорить, о других — нет.
— Иосиф Гецелевич, зачем, собственно, нужно было говорить о себе? Чтобы совсем уж следствие не разозлить?
— Нет, нет! Я же объясняю, что я перешел на статус свободного человека в свободной стране. Просто я решил, что именно так должен поступать свободный человек. Вот и все.
— А если бы Вы, как Лавут, отказались отвечать на вопросы следователя, это бы Вам чем-нибудь грозило?
— Я не знаю. Вряд ли. В конце концов, Сашу судили по той же статье 190 прим. Хотя могли переквалифицировать на 70-ю запросто. Там разницы практически никакой: был ли умысел подрыва устоев социализма или не было умысла.
А вот в лагере... Ведь в лагере ему добавили 5 лет ссылки (в Чумикан).
А Славе Бахмину (тоже 190 прим) — еще год заключения. В лагере добавить срок — пара пустяков. А меня все-таки выпустили точно по приговору. Может быть, именно такая моя позиция на следствии сэкономила мне годы?
Правда, в отношении меня тоже была попытка такого рода. Причем, исключительно по инициативе КГБ, как я понимаю. Это было очевидно. Ведь мы — со 190-й прим — сидели в уголовном лагере, и начальству два-три политических были абсолютно "до лампочки", у них хватало своих головных болей.
И вот все идет нормально и хорошо, остается мне буквально полгода, как вдруг "ни с того ни с сего" мной занялся опер. Для начала он просмотрел мои письма, наскреб "материал" и начал "шить".
Вызывает: "Итак, Дядькин, в таком-то своем письме Вы написали то-то и то-то. Что Вы имели при этом в виду?" Ну, например, я накарябал такой стишок в ответ на посылку, в которой жена прислала табак "Золотое руно":
Руно жены — махра богов! Закуришь — дым отечества приятен. На солнце МВД не видно пятен, А на колючих проводах — шипов.
"Так что Вы имели в виду???" И сразу же после эдаких разговорчиков меня переводят в штамповочный цех и с первого дня требуют выполнения нормы на 100 %. Я эти станки вижу в первый раз в жизни и, естественно, ни о какой норме речь идти не может. Меня тут же сажают в карцер.
Короче говоря, только дебил не понял бы, что грозит "добавка" к сроку. И так, "на взводе", они держали меня до самого конца срока. Душу выматывали. Может быть, ждали, что я сорвусь?
— Ну а сами "они" в лагерь не приезжали с Вами поговорить?
— Нет. За три года даже близко никто не сунулся.
— В каком месте Вы срок отбывали?
— Сначала в Тобольском, а потом в Тюменском лагерях.
— А как Вы ладили с уголовниками?
— Вы знаете, я как-то сразу понял, что если не проявить твердость немедленно — в любой ситуации! — то дело будет плохо. Там ведь "закон — тайга". Скромных да застенчивых они скручивали безо всяких. Пришлось давать немедленный отпор, вплоть до рукоприкладства. Пару раз пришлось...
Причем сразу, на первой же пересылке в Ярославле. Дело в том, что меня отправили на этап вместе с Сергеем Горбачевым. Кстати, косвенно это говорит о том, что они прекрасно понимали, что он ни в чем не виноват. Осужденных уголовников даже после суда ни за что, никогда не пошлют одним этапом.
Так вот, в первый же вечер на ярославской пересылке все и началось. Действуют уголовники нагло, нахраписто. "Что у тебя в рюкзаке, а ну покажи!" А "закон" их такой, что самим в чужой "сидор" лазить нельзя. Сережа человек мягкий... В общем, к тому моменту, когда я вмешался, он уже расстался с меховой шапкой. Ну, уж тут я разошелся на всю ивановскую... хе-хе, камеру. Но, разумеется, культурно, без мата, и это произвело впечатление. Надо было видеть эти физиономии, когда они слышали слова "негодяй", "мерзавец" и тому подобные! Просто глаза на лоб у них повылазили…
Зато, как только так себя поведешь, отношение сразу же становится нормальным.
На пермской пересылке пришлось действовать так же жестко, почти нагло, как они. И нас оставили в покое. Кстати, производило впечатление и то, что мы — политические. Пожалуйста, можем показать приговор. А уголовные приговор никогда не покажут. По разным причинам это может иметь столь отрицательные последствия для показавшего, что для них это табу. А мы показывали свободно. Это вызывало симпатию. А для стукачей наши приговоры были даже поводом докладывать, что мы рассказываем что-то необычное, агитация, так сказать.
— А вообще в лагере интересовались, за что вас осудили?
— Простые зэки обычно говорили: "Ах, вы против коммуняк? Вот молодцы!" И приходилось объяснять: "Почему мы против коммуняк? Где тут сказано, что мы против них? Мы просто отстаиваем свои человеческие права. Пусть они будут сами по себе и не лезут в наши души... Совсем мы не против коммуняк". Но это обычно не доходило…
— Иосиф Гецелевич, запомнилось Вам что-либо особенное из лагерного периода?
— Как не запомниться... Бывало всякое. И свиданий лишали несколько раз, лишали посылок, в карцер сажали. Правда, в отличие от Лавута, который сидел в карцере раз десять, я отсидел всего дважды. Так что, я считаю, относились ко мне более менее либерально. Может быть, потому, что я сам либерал?
А из запомнившегося особо, пожалуй, стоит упомянуть два события. Первое произошло в Тобольске. Был я совершенно один, в смысле, никого из политических нет. И вдруг зэковская почта доносит: "Слушай! Там в этапе кент пришел твоего пошиба, в карантине сидит". Я очертя голову бегу знакомиться, и знаете кто это оказался? Олег Попов, баптист, из Рязани. Замечательный человек! В общем, с этого момента я стал наслаждаться общением с нормальным человеком.
Его осудили тоже по 190 прим. Нашли в багажнике автомобиля два баптистских бюллетеня. Впрямую распространение доказать не могли. Тогда его взяли через намерение. Раз в багажнике, значит, намеревался куда-то отвезти, а значит — "распространить". Получи три года.
Олега поставили хлеборезом, но он не купился этим местом, о котором большинство уголовников страстно мечтает. Еще бы, в лагере за хлеб можно достать что хочешь! У этой работы только один недостаток — нет выходных. Но Олег твердо сказал начальству: "Вера не позволяет мне работать по воскресеньям. Но я понимаю, что вы не привыкли еще иметь дело с баптистами, поэтому некоторое время я буду работать, как у вас положено, но потом работу по воскресеньям я буду вынужден прекратить".
Разумеется, начальство не поверило. Чтобы на таком месте, да условия ставить? А он, действительно, через некоторое время отказался работать. Его, конечно, сразу в карцер, потом в самый вонючий химцех... Что меня поразило в случае с Олегом? Это как человек в условиях несвободы сумел, не роняя себя, проявить добрую волю. Думаю, что он рассматривал свое пребывание в лагере, как миссию, а себя считал миссионером. Зэки к нему просто липли и с удовольствием слушали. А было ему всего 27 лет.
Он и меня пытался обратить в свою веру. Мы с ним много дискутировали на религиозные темы. Общаться с ним, повторяю, было чрезвычайно приятно! Я ему говорил, что для меня — научного работника — именно наука и научные методы познания имеют огромное значение и что не Иисус же Христос изобрел физику, математику и иные науки.
Поэтому я, полностью уважая его взгляды, понимая роль религии в истории человеческой цивилизации и сам веря в Бога, в том смысле, что я ответственен не только перед людьми, но и перед чем-то высшим, тем не менее не могу принять его догматы. В конце концов он сказал: "Ладно, Иосиф Гецелевич, оставайтесь самим собой. Но я все-таки утверждаю, что гуманитарные вопросы выше научных". Тут я с ним согласился...
Второй же случай произошел в самый последний день срока. Пришел-таки светлый день освобожденья! Жена приехала встречать. А тюменская зона огромная, там каждый день по несколько человек отпускают.
И вот пришли мы, шестеро зэков, освобождаться. А нам — палкой по голове: "Денег в кассе нет. Выдать заработанное вами не можем. Расходитесь по местам". Вот тут у меня сердце екнуло будь здоров. И у сотоварищей моих челюсти отвисли, а делать нечего. В отряде тоже все раскрыли рты, когда я вернулся. Сижу, думаю, все: придется "мотать" новый срок. Но нет. После обеда опять всех вызвали и оформили освобождение. Я спрашиваю: "Почему же с утра не отпустили? Я мог бы и без денег".
Начальник объясняет довольно правдоподобно: "Вас, конечно, можно было отпустить и без денег. А остальные наверняка тут же стали бы их добывать преступным образом". Но, думаю, какая-то другая была причина. Может быть, пугнуть хотели напоследок. Для закрепления, так сказать, исправительного эффекта. Они ведь были должны воспитывать и перевоспитывать меня. А может быть, это такой специфический привет от КГБ напоследок. Не знаю, не знаю…
— Скажите, Иосиф Гецелевич, а не было у Вас мысли эмигрировать?
— После освобождения? Была. Это ведь был 1983-й год. Хельсинкскую группу разогнали. Беспросветно... Я говорю своей Наде — давай уедем. А она — маму не могу бросить. И я оставил эту мысль. В конце концов, семейные узы выше всего…
— Расскажите, пожалуйста, про МХГ.
— В Хельсинкской группе первого, как сказать, созыва или призыва, я не участвовал. Я был знаком с Валентином Турчиным, а с Орловым и Гинзбургом — нет. Но когда их арестовали, я пошел к Турчину и говорю: "Знаешь, до того тошно... Я хочу вступить в Хельсинкскую группу". А Валентин отвечает: "Иосиф, не торопись. Подожди свой черед. Не встревай пока".
В том смысле, я понял, что вот арестуют остальных, надо будет продолжить. И я его послушался. Таким образом он меня явно спас от 70-й статьи. Его самого в то время уже таскали в КГБ. В итоге он эмигрировал. Так было с первым составом.
А во второй меня попросил вступить Сергей Адамович. Это было в 1988-м. Он просил меня, Лёню Колеватова и Славу Бахмина. Но Слава практически состоял и в той первой группе, только он был в комиссии по психиатрии. Я, правда, попытался говорить, что староват, все-таки 60 лет уже стукнуло, но Сергей меня быстро убедил, что нужно.
— А у Вас после лагеря не было каких-либо ограничений?
— Нет, никаких. Профилактировали меня, правда, неоднократно. Почему я со ссыльным Ковалевым общаюсь, почему с Бахминым? Особенно почему-то по поводу Бахмина у них было раздражение. Видимо, сильно их задели разоблачения Славы в психиатрических делах. Кстати, Сергея Адамовича тоже пытались профилактировать против Бахмина.
Я давал всякие уклончивые ответы, а потом один раз мне надоело и я сказал: "Так что, вы считаете, что я должен перестать общаться с Ковалевым и Бахминым?" И тут их штатный профилактор дал задний ход: "Ну... Это ваше, в общем-то, дело..." Я вернулся от него и говорю ребятам: "Теперь я продолжаю общаться с вами с разрешения КГБ!"
Да, общались мы много... Много спорили. Особенно по национальному вопросу и о патриотизме. Сергей, он на дух не переносит и "патриотизм", и деятелей всяких с упором на патриотичность, типа Шафаревича.
Я же всегда считал, что нужно с уважением относиться к русским национальным движениям. В конце концов, больше всех досталось русским, как там ни крути... Я считаю, что не должно быть права на самоопределение вплоть до отделения. Любая культурная автономия — да, пожалуйста! А отделения — не должно быть!
Почему? Потому что если нация, от которой собираются отделяться, больше соблюдает права человека, то от нее отделяться нельзя! Если отделяющиеся, заведомо ясно, будут соблюдать права человека меньше — отделяться нельзя! Но я теоретизирую, а как все это сделать на практике... Кто знает?
А Сергей считает, что право на самоопределение вплоть до отделения — неотъемлемое право нации. Беда лишь в том, что не разработаны механизмы такого отделения и что обязательно нужно их разрабатывать. Здесь у меня с ним разногласие. Но вообще-то, я ужасно рад, что мы с ним жили в одном городе и тесно общались с 1984 по 1988 год, вплоть до того момента, когда был разговор с Сахаровым по телефону, когда его вдруг подключили Андрею Дмитриевичу…
Когда либерализация режима докатилась до того, что перестали глушить "голоса" и мы услышали новость о телефоне, Сергей тут же ыв Москве узнал номер. После этого он позвал меня, и мы пошли в Затверечье и из тихого почтового отделения позвонили в Горький. Благожелательная телефонистка соединила мгновенно. Это было просто удивительно! Я стоял рядом и потрясенно слушал, как Сергей разговаривает с Сахаровым.
В конце Ковалев говорит, что вот тут, рядом со мной, стоит Иосиф Дядькин. И Сахаров сказал, передай ему, что я очень хорошо помню его дело, передай ему привет. Когда Сергей все это мне передал, я, конечно, расцвел. И оттого, что слышал этот разговор, и от внимания...
— А Вы встречали Андрея Дмитриевича, когда он возвратился в Москву?
— Нет. Тогда еще было неизвестно, когда он поедет из ссылки. В разговоре было, в частности, такое: "Я скоро возвращаюсь в Москву, так что встречай меня!" А Ковалев отвечает: "Андрей Дмитриевич, я не имею права выезжать в Москву без разрешения". А Сахаров ему: "Да? Но я-то имею право. Поэтому первый, к кому я поеду, будешь ты". Ковалева не было на встрече в Москве. А через некоторое время он плюнул на все и поехал в Москву без всякого разрешения. И никто ничего. Так что действительно что-то стронулось тогда, в 1988 году...
— Иосиф Гецелевич, как организовалось тверское общество "Мемориал"? Вы ведь один из тех, кто начинал...
— Ну, это громко сказано, хотя Арсений Рогинский (один из создателей общества "Мемориал" в Советском Союзе, бывший политзаключенный, председатель Правления Международного общества "Мемориал" — прим. ред. "Карты") действительно говорил со мной об организации работы "Мемориала" в Твери. Сказал, между прочим: "Иосиф, но это должны быть приличные люди…"
А я ведь не тверской... Общался, в основном, с Сергеем Ковалевым и Славой Бахминым. Я решил поговорить со Славой, он коренной тверяк, у него здесь друзей много — они его все время поддерживали.
Слава мне сразу ответил четко и определенно: "Иди к Сергею Глушкову". Я поговорил с Глушковым и, вот здесь я боюсь соврать, но кажется, уже после нашего разговора, тверской "Мемориал" очень быстро был создан.
Но, конечно же, потребность в такой общественной организации уже давно назрела.
Нам удалось установить в центре города памятник жертвам тоталитарного режима. Вы его видели. Это заслуга всех мемориальцев в целом, но больше всех, конечно, Сергея Владиленовича Глушкова. Как только общество было создано, мы сразу начали давить на власти.
И вот, как говорится, не прошло и 10 лет... Додавили. Автором скульптуры стал беженец из Грузии Феликс Азаматов. Он все сделал безвозмездно. Деньги на металл дали спонсоры, власти отвели землю. Открыли памятник в 1998 году…
И, конечно, в поиске захоронений в лесу под Медным тоже есть заслуга тверского "Мемориала" — Юрий Алексеевич Шарков и Сергей Глушков очень многое сделали для этого. Вот, наконец, и открытие мемориального комплекса в Медном состоялось. Одним словом — жизнь продолжается…
Юлия Середа (Рязанский Мемориал), Иосиф Дядькин (Тверской Мемориал), Арсений Рогинский (Международный Мемориал)
Интервью впервые опубликовано в Российском историческом и правозащитном журнале "Карта", Рязань
Оригинал: hro.org
Скриншот Print
Солженицын А. И.
Иметь мужество видеть
Полемика в журнале «Foreign Affairs»
Вермонт, июль 1980
Законно желание г. Далина узнать, откуда взялись при утаённой советской статистике цифры погибших в СССР. Но цифры профессора статистики Ивана Курганова были опубликованы в Соединённых Штатах 16 лет назад («Новое Русское Слово», 12.4.1964) на языке, доступном профессору Далину, — и странно, что он их не заметил. О новых подсчётах наших потерь Иосифом Дядькиным, сейчас арестованным, можно прочесть в «Уолл Стрит Джорнал», 23.7.1980. Порядок этих цифр — десятки миллионов — совпадает у обоих авторов. Конечно, ещё много времени пройдёт, пока мы получим уточнённые данные: советская пасть не выдаёт тайн, даже и в доверительных беседах функционеров.
Далее нам предлагают (г. Лёбль) не вдаваться в историю возникновения коммунизма в СССР, а судить лишь о сегодняшней угрозе. Но во всех областях знаний установлено, что всякое явление можно понять только зная историю его развития. От того, считать ли сегодня коммунизм (в том числе кубинский, вьетнамский, китайский) явлением исключительно русского происхождения или интернациональным и даже метафизическим, — определяются совершенно разные ответы на него: губительная ли капитуляция, идущая со времён Ф. Рузвельта, или попытка твёрдого стояния. Утверждение мистера Лёбля, что коммунизм так же национален по природе, как и национал-социализм, совсем не убедительно: тот никогда и не проявлял себя интернациональным, а только национальным, ввёл понятие «высшей нации»; и не выжигал и не вырезал прежде всего жизнь «своей» нации, как это делает в каждой стране каждый коммунизм с первого шага. И именно поэтому (как никогда не делает хитрый коммунизм) нацизм открыто заявлял, что идёт обратить народы СССР в своих рабов, — и на этом, как правильно пишет Лёбль, потерпел поражение. Однако Лёбль приписывает моей статье свою тенденциозную трактовку, что только украинцы и прибалты готовы были поддержать Гитлера, — я же свидетельствую, что и все захваченные русские области ожидали от этой войны себе освобождения, и Красная армия потому бежала с такой лёгкостью. Но Гитлер объявил войну именно русскому народу, не оставляя ему выхода. И именно этот совет повторно предлагают сегодняшнему Западу те, кто считает нависшую над миром опасность не коммунистической, а русской. И этот совет будет иметь тот же уничтожительный результат.
<...>
Источник: Солженицын А. И. Публицистика: В 3 т. Т. 3. — Ярославль: Верхняя Волга, 1997. — Т. 3: Статьи, письма, интервью, предисловия. — 1997. — С. 382-405. PDF Скриншоты
КРАТКИЕ ПОЯСНЕНИЯ. "Иметь мужество видеть. — Предыдущая статья вызвала на страницах «Foreign Affairs» оживлённую дискуссию (в летнем и осеннем выпусках журнала), что вынудило автора продолжить изложение своих взглядов. Статья напечатана по-английски в «Foreign Affairs» (vol. 59, № 1, Fall 1980). По-русски — «Вестник РХД», 1980, № 132." (Составление и пояснения Натальи Дмитриевны Солженицыной)
Источник: А. Солженицын. Иметь мужество видеть // "Вестник РХД", 1980, №3 (132). PDF Скриншоты
См. также:
- 24.11.2013 85 лет Иосифу Гецелевичу Дядькину // www.hro.org Скриншот Print
- Дядькин, Иосиф Гецелевич // Википедия Скриншот
Ио́сиф Ге́целевич Дя́дькин (24 ноября 1928, Белая Церковь — 8 марта 2015, Тверь) — советский и российский физик и геофизик, диссидент и участник правозащитного движения в СССР и постсоветской России, член Московской Хельсинкской группы, общественный деятель. Правозащитная деятельность В 1976 году написал исследовательскую работу «Статисты», в которой проанализировал открытые демографические данные переписи населения СССР используя строгие методы математической статистики. В результате этого анализа сделал выводы о потерях населения в СССР замалчиваемые советской властью. Иосиф Дядькин подсчитал, что с 1928 по 1941 годы в СССР погибло от всех видов репрессий и голода — от 10 до 15 миллионов человек. А за период с 1941 по 1949 год (то есть за войну и 4 послевоенных года) — 30 миллионов человек. Эта брошюра активно распространялась в самиздате, а впоследствии была опубликована в США. Занимался правозащитной деятельностью, участвовал в работе Фонда помощи политзаключённым и их семьям. В 1980 году был арестован по обвинению в «заведомо ложных измышлениях, порочащих советский государственный и общественный строй» (ст. 190.1 УК РСФСР) и приговорён к 3 годам лагерей. В заявлении Александра Солженицына в защиту Дядькина говорилось: "28 апреля [1980] в СССР в г. Калинине (Тверь) арестован геофизик Иосиф Дядькин. Недавно в своей самиздатской работе он произвёл статистическую демографическую оценку неестественной смертности в СССР с 1929 по 1956 год — тех цифр уничтожения, которые коммунистическая власть тщательно скрывает. За попытку выяснить их он несёт расплату. Его научная работа лишена всякого политического аспекта." Освобождён в 1983 году. В 1989 году по инициативе Сергея Ковалёва был введён в состав возрождённой Московской Хельсинкской группы[1]. Сопредседатель Тверского историко-просветительского и правозащитного общества «Мемориал» с 1994 до 1999 год. В 1998—1999 годах — сопредседатель комиссии по правам человека при губернаторе Тверской области. <...>
- Dyadkin, Iosif G. Unnatural Deaths in the USSR: 1928—1954. — New Brunswick, USA: Transaction Book, 1983. — ISBN 0878559191. // books.google.ru
- Dyadkin, Iosif G. Unnatural Deaths in the USSR, 1928-1954. - Routledge, 2017, 80 с. // books.google.ru