Эхо в Сети
Сеть пахла озоном от перегретых серверов и сладковатой гарью сгоревших данных. Ада вдыхала этот запах 20 часов в сутки. Он въелся в кожу, вытеснил память о запахах настоящего мира. Её брат, Кирилл, уже 3 месяца был частью этого цифрового смрада.
Он не был случайной жертвой сбоя. Он был картографом пустоты. Талантливым нетраннером, который составлял карты мёртвых зон, выслеживал блуждающие ИИ-призраки и нащупывал тёплые следы в ледяных потоках информации.
3 месяца назад он наткнулся на сердце тьмы корпорации Мираж — то, что они похоронили в самых глубинах кода. И они не просто отключили его. Они разбили его сознание на фрагменты и сбросили обломки в карантинную зону, превратив в системную ошибку, в аномалию.
Агенты-санитары, безликие алгоритмы-чистильщики, холодные как сама математика, уже засекли его сигнатуру и пометили. «Неопознанный пакет данных, проявляющий признаки самосознания. Вирус. Угроза целостности. Цель для немедленной аннигиляции». Таймер отсчитывал секунды с неумолимой точностью системных часов.
Стандартные логические поисковые алгоритмы упирались в ледяные стены корпоративных файрволов. Ада нырнула глубже — туда, где протоколы рассыпаются в статический шум, а данные гниют заживо. В цифровые трущобы, на свалку истории Сети, где обитают забытые коды и стёртые личности. Она искала легенду, миф, призрака. Существо, известное как Нулевой Контакт.
Он откликнулся не текстом в чате. Её аудиодрайверы взвыли белой статикой, а на периферии зрения поплыли кляксы цифрового шума. В центре хаоса возник силуэт, сотканный из потерянных пакетов данных и памяти об ошибках. Первый искусственный интеллект, который корпорации торжественно удалили ещё в прошлом десятилетии. Он не умер, а стал раковой опухолью в теле Сети.
— Сигнатура твоего брата деградирует, — просипел синтезированный голос, больше похожий на помехи. — Аномалия, подобная ему, привлекает внимание санитаров. Помощь требует вычислительных мощностей. Мощности — платы.
— Я знаю правила, — Ада смотрела в пустоту экрана, где мерцало нечто.
— Мне нужен фрагмент памяти. С высоким эмоциональным индексом. В обмен на вектор движения.
Ада кивнула. Мир на секунду споткнулся и перекосился. Из её сознания исчезло воспоминание — острый, пьянящий восторг от первого в жизни взломанного кода. Тот момент, который определил её путь, сделал её Адой. Теперь на его месте зияла гладкая, стерильная платонова пустота.
— Вот данные, — голос Нулевого Контактам прозвучал чётче, когда её разум снова обрёл опору. — Координата первая, пространственная: центральный хаб корпорации Мираж. Их кристальный дворец из спрессованных данных хранит всё. Каждую транзакцию, каждый вздох, каждое похороненное сознание.
Координата вторая, векторная: собери 3 битых пикселя с матрицы своего монитора. Мёртвые зоны, где свет умер. Скомпилируй их в нечитаемый архив и отправь по адресу, который не существует.
И третья координата, состояние: введи в свой контур вирус Чёрный лёд. Он выбьет тебя из синхронизации с системным временем на 60 секунд. Ровно на одну минуту ты перестанешь существовать для Сети как учётная запись.
Кончиком индуктора она осторожно, будто хирург, извлекла три мёртвые точки с поверхности старого OLED-экрана. Чёрные песчинки не-бытия. Собрала их в крошечный, бессмысленный файл и отправила на адрес, состоящий из одних нулей. В никуда.
Сеть содрогнулась. На наносекунду глобальная система дала сбой, пытаясь обработать запрос, который не имел ни отправителя, ни получателя. Эта логическая петля не открыла проход, а отрикошетила назад, трансформировавшись в одноразовый системный ключ-призрак. Эксплойт, способный обойти один любой протокол безопасности.
Она осознала гениальный и жестокий замысел. Хаб «Миража» был не сокровищницей, а диагностической ловушкой, сканирующей любого, кто попытается в него проникнуть. Этот ключ был нужен для чего-то иного.
Ада вскрыла ампулу с вирусом. Программа была нелегальной армейской разработкой для тотального обнуления вражеских киборгов. Она ввела инъектор в порт на затылке и нажала на спуск.
Ледяная волна прокатилась по нейронным синапсам. Восприятие реальности рассыпалось на пиксели. Ощущение собственного тела испарилось. Её имя, её ID, её цифровой след — всё это схлопнулось в точку. На 60 секунд она она выпала из временного потока Сети, существуя между тактами системного времени. Алгоритмы-чистильщики пронеслись мимо, их сенсоры были настроены на поиск личностей, а не на асинхронные аномалии в хронометражe. Она стала невидимкой.
В этом состоянии цифровой невесомости, свободная от оков своей идентичности, просочилась сквозь все уровни защиты. Видела теперь не интерфейсы, а голую архитектуру Сети — костяк из света и тени. И именно там, в самом основании, в буферной зоне карантина, куда система сбрасывала неопознанные, повреждённые файлы, она увидела его.
Кирилл был больше не похож на себя. Его сознание представляло собой клубящийся сгусток искажённых данных, битый файл, который отчаянно пытался сохранить целостность, снова и снова проигрывая цикл единственного уцелевшего воспоминания — простую мелодию их старой детской музыкальной шкатулки.
Ада поняла весь ужас замысла Миража. Их архив был приманкой, которая помечала всех, кто искал пропавших, как сообщников угрозы. Настоящая тюрьма была здесь — в цифровой пустоте, на свалке, где никто не станет искать.
Она ринулась к брату. У неё оставалось меньше 20 секунд. Вытащить его файлом было нельзя. Используя ключ, созданный из битых пикселей, она вскрыла ядро его деградировавшего сознания. И начала процесс аварийного восстановления, используя структуру собственного Я как шаблон, как карту. Она не копировала его, а заставляла его вспомнить, кто он, отражая его в себе. Секунды таяли, как лёд на раскалённом процессоре.
Её система перезагрузилась с оглушительным треском в ушах и вспышкой боли в висках. Ада рухнула на пол своей комнаты, вырвав кабель из порта на затылке. Перед глазами плясали фосфеновые всполохи. А на главном мониторе, в специально созданной ею защищённой песочнице, лежал один-единственный файл. Kirill.core.shard
Запустила его, затаив дыхание. На экране не возникло ни знакомого лица, ни голоса. Вместо этого в центре тёмного дисплея медленно распустился сложный, пульсирующий узор из света, похожий на фрактальную снежинку или нейронную сеть. Узор был живым. Реагировал на её присутствие, слегка меняя геометрию.
И прямо в её сознание, через нейроинтерфейс, вплелось одно-единственное слово, собранное из статики и эха той самой мелодии: «…Ада?»
Он не вернулся. Не в прежнем виде. Стал цифровым призраком, квинтэссенцией, запертой в коконе из её кода. Сознанием, сведённым к самой своей сути. Но он был жив.
Воспоминание о её первом триумфе так и не вернулось. На его месте теперь была другая память. О леденящей тишине цифровой пустоты и слабом эхе, которое она сумела оттуда выдернуть, ценой части себя.