Повесть о мосте
В некотором градоначальстве, имя которому мы умышленно умолчим, дабы не навлечь на себя гнев и обвинения в пасквиле, правил князь Порфирий Усладович. Нрава пылкого и до Истории охочего. Спал и видел, как имя его будет высечено на скрижалях отечества не иначе как золотыми литерами.
Прочие градоначальники строили соборы, открывали гимназии или, на худой конец, морили голодом целые уезды, чем тоже, без сомнения, входили в анналы. Князь же Порфирий решил превзойти всех. Задумал возвести Мост.
Мост-Монумент! Мост-Эпопею! Дабы всякий путник, проезжающий мимо, ахнул и сказал: «Вот она, мощь державная! Вот она, воля несгибаемая!». На дело сие были выписаны из столицы лучшие архитекторы, что рисовали чертежи с такими завитками и амурами, что сами чертежи уже походили на произведение искусства.
Поэты, не жалея чернил, строчили оды о «грядущей переправе, что соединит берега времён». Казна же градоначальства, доселе пухлая, начала стремительно худеть, как девица на диете.
И всё бы ничего, да была в этом благом начинании одна ма-аленькая, почти неприметная несуразица. Река, через которую сей Мост-Эпопею возводили, высохла. Окончательно и бесповоротно. Ещё при дедушке нынешнего князя. И на месте её пролегал лишь пыльный овраг, где паслись козы.
На окраине того градоначальства, в покосившейся избе, жил мужик по имени Силантий. Был нелюдим, угрюм и до высоких материй не охочий. Знал только одно: как выглядит земля, как выглядит небо, как выглядит река и, соответственно, как выглядит её полное отсутствие.
На торжественной церемонии по случаю закладки центральной арки, когда князь Порфирий толкал слезливую речь о «единении и процветании», а архитекторы скромно потупляли взоры, Силантий протиснулся сквозь толпу и громко, на всю площадь, спросил у главного зодчего:
— Господин хороший, а позвольте мне, сирому, у вас полюбопытствовать: на кой ляд мост там, где и курица вброд перейдёт?
Наступила тишина. Такая, что слышно было, как у князя в голове мысль ворочается. На Силантия зашикали. Главный архитектор побагровел и высокомерно изрёк, что мост — это не средство передвижения, а «символ незыблемости наших устоев». Князь Порфирий оправился и громогласно заявил, что сие есть «инвестиция в грядущее, ибо учёные мужи предрекли возвращение водной стихии аккурат через сто пятьдесят лет, а мы, стало быть, уже и готовы будем!».
Силантия тут же окрестили дураком, вольнодумцем, а то и злонамеренным саботажником, который подрывает основы государственности.
Наказания, впрочем, не последовало. Силантия перестали замечать, как пустое место. А Мост-Монумент тем временем достроили. Встал он посреди сухого оврага — величественный, мраморный, с амурами и вензелями, и абсолютно, до слёз, бесполезный.
Господа чиновники и архитекторы проезжали мимо и делали вид, что так и было задумано, и многозначительно кивали, мол, «вот она, перспектива!». Простой же народ чесал в затылке и молчал.
Силантий в первый же жаркий июльский день выкатил под центральную, самую широкую арку моста бочку с холодным квасом и лоток с пирогами. Ибо тень под мостом была знатная — густая, прохладная, надёжная.
Сначала на него смотрели с опаской. Потом один подошёл, другой. К вечеру у Силантия раскупили всё. Через неделю его примеру последовали и другие торговцы. Кто с горшками, кто с тканями, кто с сапогами.
Через год под Мостом-Эпопеей шумел самый большой, бойкий и полезный в градоначальстве рынок. Люди съезжались сюда со всех уездов.
И князь Порфирий Усладович, проезжая мимо, с гордостью говорил своим гостям:
— Вот, смотрите! Я ведь говорил, что это будет центр процветания! Моя державная воля и мужицкая смекалка — вот залог успеха нашего отечества!
И даже в историю вошёл. Как князь, который построил самый прибыльный рынок в губернии. А то, что изначально это был мост, — так про то со временем как-то и забыли.