Обломов на кушетке
Не может быть человека без личности. Значит, не может быть человека, никогда не испытывавшего личностные затруднения. Эти затруднения могут быть разного масштаба. Небольшие трудности люди чаще всего преодолевают самостоятельно, опираясь на собственный жизненный опыт. Бывает так, что собственного опыта не хватает, и тогда одна из важных сторон жизни человека, связанная с проблемой, может «застрять» в своем развитии, а значимая потребность так и остается неудовлетворенной. Такая фрустрация может снижать качество жизни, а по мере накопления эмоционального напряжения – доводить до эмоционального расстройства. Однако, люди во все времена справлялись со своими затруднениями и страданиями. Для этого есть средства культуры (религии, искусства, философии), а есть природные способности самого человека, даже если он о них не догадывается или ими не пользуется. Врачи и психологи подмечали то, как человек заболевает и как вылечивается, научными методами искали, что стоит за процессом расстройства. Так появилась психотерапия – метод, помогающий справляться с проблемами быстрее, прицельно и каждому – в независимости от опыта, образования, нации и вероисповедания.
История метода личностно-ориентированной реконструктивной психотерапии началась внутри русской культуры и философии, идеи метода ЛОРПТ были заложены до революции, в царской России, а затем были развиты в советский и постсоветский период. Неудивительно, что эти идеи встречаются и в художественной литературе, а то, что происходит с героями, похоже на то, что происходит в психотерапии.
Итак, Илья Ильич Обломов уже не раз становился объектом интереса психиатров и психологов – уж очень его образ жизни напоминает картину расстройства. Но, есть у Обломова расстройство или нет, он так или иначе строит отношения с окружающими, какими-то способами получает от других то, что ему нужно, что-то другим отдает. То есть, проявляет себя как личность. Есть в романе и яркая сцена, в которой сознание Обломова хоть и ненадолго, но меняется. И этот новый опыт запускает в его жизни цепочку изменений, которым и посвящен роман.
Из текста мы знаем, что в самом начале романа Обломов оказывается в ситуации нарастающей социальной дезадаптации. Условия жизни меняются, а Ильи Ильич – нет. Он привык к своему образу жизни, так похожему на условия его жизни в детстве. Обломов практически беспомощен социально – все его бытовые потребности обслуживает слуга Захар, а сам Илья Ильич разве что принимает у себя друзей, яркий представитель которых – паразит Тарантьев. И вот, однажды Обломов узнает о том, что арендодатель просит его съехать с квартиры. Это может стать трудностью для любого человека, но Обломов видит в этом трудность запредельную, сильно превосходящую его возможности. Видим ли мы у него сразу эмоциональный срыв? Нет, он долгое время игнорирует как необходимость искать новое жилье, так и регулярные напоминания о долгах и известия о неустроениях в его имении, которое является его единственным источником доходов. При этом мы видим, что Обломов становится нервным, все более капризным и отстраненным от действительности. Так проявляется работа психологических защит – Илья Ильич стремится искаженно воспринимать события, чтобы не ощущать их реальной значимости. Спасает ли это от его реальных жизненных проблем? Нет, проблемы копятся и угрозы нависают над Обломовым со всех сторон. Но за счет работы защит Обломов сохраняет иллюзию того, что все идет как раньше. По сути, почти все действия и мысли Обломова постепенно начинают выполнять защитную, иллюзорную функцию, а не конструктивную и адаптивную.
Но однажды Обломов делится своими переживаниями с Захаром. Деловитый слуга в ответ роняет фразу: «другие люди переезжают, и мы переедем». И это не на шутку задевает Илью Ильича. Он устраивает Захару натуральную выволочку, из которой мы узнаем, что невинные слова Захара не на шутку затронули представления Обломова о себе. Стремясь защититься и сохранить остатки «защитной оболочки», Обломов очень подробно раскрывает то, как он относится к себе в сложившейся затруднительной ситуации. Из текста мы видим, что Илья Ильич в этой ситуации соотносит себя с порядками жизни «хорошего барина», притом делает это в противовес тому самому «другому», который, по мнению Обломова, живет «неправильно» и его порядки жизни наш герой отвергает.
Другой— кого ты разумеешь — есть голь окаянная, грубый, необразованный человек, живет грязно, бедно, на чердаке; он и выспится себе на войлоке где-нибудь на дворе. Что этакому сделается? Ничего. Трескает-то он картофель да селедку. Нужда мечет его из угла в угол, он и бегает день-деньской. Он, пожалуй, и переедет на новую квартиру. Вон, Лягаев, возьмет линейку под мышку да две рубашки в носовой платок и идет... «Куда, мол, ты?» — «Переезжаю», — говорит. Вот это так «другой»!
Другой есть такой человек, который сам себе сапоги чистит, одевается сам, хоть иногда и барином смотрит, да врет, он и не знает, что такое прислуга; послать некого — сам сбегает за чем нужно; и дрова в печке сам помешает, иногда и пыль оботрет...
«Другой» работает без устали, бегает, суетится, — продолжал Обломов, — не поработает, так и не поест. «Другой» кланяется, «другой» просит, унижается...
Да разве я мечусь, разве работаю? Мало ем, что ли? Худощав или жалок на вид? Разве недостает мне чего-нибудь? Кажется, подать, сделать — есть кому! Я ни разу не натянул себе чулок на ноги, как живу, слава богу! Стану ли я беспокоиться? Из чего мне? И кому я это говорю? Не ты ли с детства ходил за мной? Ты все это знаешь, видел, что я воспитан нежно, что я ни холода, ни голода никогда не терпел, нужды не знал, хлеба себе не зарабатывал и вообще черным делом не занимался. Так как же это у тебя достало духу равнять меня с другими? Разве у меня такое здоровье, как у этих «других»? Разве я могу все это делать и перенести?
А я, — продолжал Обломов голосом оскорбленного и не оцененного по достоинству человека, — еще забочусь день и ночь, тружусь, иногда голова горит, сердце замирает, по ночам не спишь, ворочаешься, все думаешь, как бы лучше... а о ком? Для кого? Все для вас, для крестьян; стало быть, и для тебя.
Илья Ильич спустил пар, остался в одиночестве, вернулся к привычным размышлениям. Проще говоря, успокоился. И тут происходит неожиданное.
Так он попеременно волновался и успокоивался, и наконец в этих примирительных и успокоительных словахавось, может бытьи как-нибудьОбломов нашел и на этот раз, как находил всегда, целый ковчег надежд и утешений, как в ковчеге завета отцов наших, и в настоящую минуту он успел оградить себя ими от двух несчастий. Уже легкое, приятное онемение пробежало по членам его и начало чуть-чуть туманить сном его чувства, как первые, робкие морозцы туманят поверхность вод; еще минута — и сознание улетело бы бог весть куда, но вдруг Илья Ильич очнулся и открыл глаза.— А ведь я не умылся! Как же это? Да и ничего не сделал, — прошептал он. — Хотел изложить план на бумагу и не изложил, к исправнику не написал, к губернатору тоже, к домовому хозяину начал письмо и не кончил, счетов не поверил и денег не выдал — утро так и пропало! Он задумался... «Что же это такое? А другойбы все это сделал? — мелькнуло у него в голове. — Другой, другой... Что же это такое другой?» Он углубился в сравнение себя с «другим». Он начал думать, думать: и теперь у него формировалась идея, совсем противоположная той, которую он дал Захару о другом.
Обломов представляет себе, что "другой" действительно смог бы быстро составить документы, организовать поездки и т.п. То есть, успешно бы решил все то, перед чем пасует Илья Ильич. И самое главное - он начинает осознавать, что действительно он мог бы все это сделать, что он умеет писать документы и даже "больше того", даже "посложнее писал".
Далее - строки, имеющие кульминационное значение, и автор выносит их в отдельный абзац:
Увидев из этой точки свою жизнь в другом свете, Илья Ильич видит и чувствует иначе.
Как страшно стало ему, когда вдруг в душе его возникло живое и ясное представление о человеческой судьбе и назначении, и когда мелькнула параллель между этим назначением и собственной его жизнью, когда в голове просыпались, один за другим, и беспорядочно, пугливо носились, как птицы, пробужденные внезапным лучом солнца в дремлющей развалине, разные жизненные вопросы.Ему грустно и больно стало за свою неразвитость, остановку в росте нравственных сил, за тяжесть, мешающую всему; и зависть грызла его, что другие так полно и широко живут, а у него как будто тяжелый камень брошен на узкой и жалкой тропе его существования.В робкой душе его выработывалось мучительное сознание, что многие стороны его натуры не пробуждались совсем, другие были чуть-чуть тронуты, и ни одна не разработана до конца.А между тем он болезненно чувствовал, что в нем зарыто, как в могиле, какое-то хорошее, светлое начало, может быть теперь уже умершее, или лежит оно, как золото в недрах горы, и давно бы пора этому золоту быть ходячей монетой.Но глубоко и тяжело завален клад дрянью, наносным сором. Кто-то будто украл и закопал в собственной его душе принесенные ему в дар миром и жизнью сокровища. Что-то помешало ему ринуться на поприще жизни и лететь по нему на всех парусах ума и воли. Какой-то тайный враг наложил на него тяжелую руку в начале пути и далеко отбросил от прямого человеческого назначения.
Этот сюжет становится переломным в первой части романа. Пережитый опыт меняет самоощущение Ильи Ильича, с этим самоощущением он берет на себя те новые ситуации, которые и становятся главной историей развития нашего героя, ставшей основным предметом повествования. Илья Ильич начинает жить на страницах произведения, пусть не сразу, не быстро и не без трудностей. Но история о нем становится достойной прочтения, и роман входит в золотой фонд русской литературы.
Захар, наверняка того не осознавая, направил внимание Обломова на те стороны его жизни и личности, которые Илья Ильич не замечал. Он указывает нашему герою на то, что его проблема вполне решаема, и это даже не проблема, а просто ситуация, требующая труда. Указывает на то, что им с Обломовым это вполне по силам. Для Ильи Ильича это большая неожиданность. Его вернули «с небес на землю» - Захар не стал поддерживать его иллюзорные защитные размышления, а указал на реально происходящее в жизни и на возможности решения. И это резко поднимает напряжение – Обломов злится и подробно, с чувством раскрывает то, каким хочет видеть себя – в соответствии с порядками жизни «хорошего барина» к которым его так настойчиво приучали в детстве (об этом речь идет в следующей главе). Важно, что в этой сцене Обломов ярко актуализирует свое отношение к себе – он не просто говорит о себе, а переживает то, какими себя видит. И уже чуть позже, когда напряжение спадает, Илья Ильич начинает видеть неполноту, фрагментарность своего самоотношения. Он видит, что тот самый ненавистный «другой» действительно мог бы сделать все то, что боится делать Обломов и тот самый «другой» может решить самые насущные проблемы Ильи Ильича. И самое главное – наш герой сам это может и умеет. Обломов начинает видеть возможность другого, более адаптивного отношения к своей ситуации и, следовательно, к себе самому.
Сознательная и ясная минута в жизни Обломова наступает по нескольким причинам. Он увидел свою жизнь и себя такими, какие они есть. Увидел реальную проблему и свои реальные затруднения. Но было бы недостаточно, если бы Обломов увидел себя всего лишь слабым, прячущимся от жизни, капризным. С таким видением себя человеку жить невозможно и Обломов бы сразу ушел обратно в иллюзии. Целебным становится то, что Обломов начинает понимать – в его возможностях быть больше, интереснее, сильнее, активнее. Более того, он предощущает, что жить так, как он все это время жил, закапывая в землю свой потенциал – это его выбор, его активность. Не случайные, а основанные на его воспитании и опыте жизни. У Обломова есть причины быть таким, какой он есть, но теперь есть и основания действовать иначе. Эта «сознательная минута» становится «окошком» в новую жизнь, через нее становится видна новая перспектива. В самоотношении Обломова появляется первый островок подлинной (не иллюзорной и не защитной) устойчивости. Отталкиваясь от него, Илья Ильич отправляется к главным событиям романа и своей жизни.
Но картина была бы не полной без одной важной детали. Илья Ильич – взрослый, самостоятельный человек (даже если этого не замечает), и если в его жизни что-то происходит, значит, оно ему зачем-то нужно. Если не учитывать этого, то получится слишком простая картина – Захар сказал Обломову, что тот думает неправильно, Обломов это проанализировал и стал думать правильно. Но если бы у Илья Ильича не было причин хотя бы на минутку отказаться от своей знаменитой лени, он бы никогда от нее отказался, какими бы справедливыми ни были слова Захара. За ленью Обломова стоит важная, витальная потребность в безопасности и то, как его с детства учили устраивать свою жизнь в соответствии с этой потребностью. Но, размышляя после разговора с Захаром, Илья Ильич начинает замечать, что возможно другое отношение к себе и своей жизни, а за ним – более устойчивая, подлинная безопасность, а не иллюзорный тупик, за которым неоплаченные долги и перспектива остаться без жилья. И едва ли, игнорируя одну из основных человеческих потребностей, а именно потребность в реализации своих сил и способностей, можно за счет этого удовлетворить другие и тем более сохранить свою безопасность. Рационального анализа для выбора между старым и новым, между настоящим и искусственным недостаточно, нужны серьезные основания.
Читая этот сюжет, я с удивлением обнаружил, что в нем показаны главные «кирпичики», из которых складывается метод личностно-ориентированной психотерапии – нарушенное отношение к значимым предметам и людям, нарушенное самоотношение и его реконструкция, лечебные факторы конфронтации, корригирующего эмоционального опыта и научения, потенциальное и процессуальное в личности, устойчивость, поддерживаемая восприятием обстоятельств или поддерживаемая защитами и иллюзиями. Возможно, авторы нашего метода обращали внимание и на эту сцену из известного романа, ведь они были хорошо знакомы с русской культурой, литературой и философией. Но что меня привлекает больше всего – в этой сцене мы видим, что даже в такой утрированно однообразной и скучной жизни человека, загруженного своими бедами и тратящего все силы на то, чтобы от них спрятаться, мы можем обнаружить подлинную жизнь человеческого духа. Даже из этой точки можно повернуться к большему, к настоящей человеческой жизни.