Жар русской печи румянит Настасьины щеки, проходится по стенам избы и взлетает тяжелым облаком под потолок. Настасья подходит к белокаменной хозяйке дома, берет тяжелый ухват и ставит чугунок с кашей в горнило, вытирает руки о мятую шерстяную юбку в пол и тихо вздыхает:
Коленька, знаешь, мне как будто снова пятнадцать. Как будто и не было моей прошлой жизни. Мы сегодня с внуками приезжали в родную деревню. Я видела, что на месте моего старого дома какие-то люди отстроили настоящий дворец! Ну и правильно, пусть живут, места-то здесь вон какие красивые! Лес, речка, поле! Раздолье, что и говорить!
Интервью с победителем международного конкурса художественных проектов, посвященных дню ботаники:
Чёрный мерседес на полном ходу протаранил ворота открывающие путь на перрон аэропорта. Гул взлетающих самолётов был настолько велик, что ругательства сидящего на заднем сидении полноватого министра внутренних дел почти не долетали до водителя. Взвизгнув тормозами, мерседес остановился возле блестящего спецборта правительственного лайнера. Его размеры и готическая форма поистине впечатляли. Он не был похож ни на один из многочисленных самолётов стоящих в округе. Плавные линии аэродинамического корпуса резко сменялись острыми углами уходившими то вверх, то вниз, меняя привычные очертания корпуса. Творившаяся вокруг суматоха всё больше и больше походила на панику.
Бессонница, опять, бессонная ночь. Настя переворачивает подушку, пытается заснуть, не получается. Ночь тянется как паутина, которая прилипла к руке, паутину можно стряхнуть резким движением, с ночью так не поступишь. Не стряхнешь, ее придется терпеть, ждать, когда в не задернутое шторой окно просочится первый тусклый свет утра. А, может, попробовать как в детстве, закрыть глаза и слушать звуки дома и сон тогда придет. За стеной в соседней спальне спит сын, она слышит через приоткрытую дверь, как он сладко сопит. Сна нет.
1 Она стояла под душем, прижав уши руками, наслаждаясь вибрирующей, тёплой тишиной ночи в закрытых окнах глаз, когда вода пропала. Открыла глаза. Жалюзи ресниц медленно расправили свои створки. С них капало, взгляд туманный, как после дождя. Вокруг пахло тиной, клубы мха и плесени плавали в холодных лужах на скользком бледно-белом полу. Мокрое тело, вылезая из душа, проскользило в одном левом сланце в едва закрытую дверь (белый замок сломан), правой ногой поймало уплывший в решётку водостока второй сланец. Сыро и душно. По-болотному тоскливо. Приятно холодно и тихо. Она открыла окно, втянула лёгкими наэлектризованный воздух от фонарей вдоль шоссе и мигающих невпопад друг другу вывесок.
«Холодно. Нужно растопить печь», - подумала женщина и плохо слушающимися, негнущимися пальцами начала выбирать в ведре щепки для растопки. Уложив собранные щепки на скомканную в топке мятую газету, она взяла спички и попыталась зажечь одну. Руки были словно чужие. Они жили какой-то своей, совершенно отдельной жизнью и никак не хотели повиноваться её воле.
Надежда Андреевна и раньше хорошо знала Андрея Сергеевича, они не раз соприкасались по работе. Он был ей симпатичен. Крепкий, моложавый мужчина средних лет, бодрый, собранный, обаятельный. Входя в бухгалтерию, он всегда улыбался и говорил какие-то приятные слова или мимоходом мог сказать небанальный комплимент, бросить незначительную, пусть даже известную всем шутку. И два бухгалтера, которые работали вместе с Надеждой Андреевной, всегда улыбались при появлении Андрея Сергеевича. Да и проблем с бухгалтерскими документами, связанными с его фирмой, никогда не возникало.