Возжелай меня, если сможешь (Новелла) | Экстра 1. Глава 1
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Пожалуйста, обратите внимание: эта дополнительная глава (экстра) описывает события, произошедшие до эпилога романа. Учитывайте это при чтении.
Тяжёлое прерывистое дыхание Грейсона перемешивалось с глухими стонами, срывающимися с губ, будто воздух в комнате становился плотнее, насыщеннее, жарче с каждым мгновением. На лбу проступили капли пота — они медленно скатывались по разгорячённым щекам, застывали на остром подбородке, чтобы дрогнуть и сорваться вниз. Одна из капель прочертила влажный след по дуге напряжённых мышц Дейна и затерялась в ложбинке, где грудная клетка вздымалась от быстрого дыхания.
Грейсон, почти не моргая, следил за этим движением — заворожённо, с благоговейной жадностью. Простая капля, скользящая по нагретой коже, а сердце уже билось в бешеном ритме, взгляд приковало к телу так, что невозможно было оторваться ни на секунду. Внизу живота, где его раскалённая плоть до предела туго входила в Дейна, раздвигая податливые влажные стенки, бешено запульсировало. Этот мощный ритм отдавался настойчивыми ударами глубоко внутри горячего тела под ним, вызывая новую волну дрожи в конечностях.
Дейн до крови закусил дрожащую губу, пытаясь заглушить новый стон. Пальцы вцепились во влажные простыни, бедра судорожно обхватывали Грейсона, тесно прижимаясь и принимая его всё глубже. Грейсон опустил взгляд — перед ним раскрывалось тугое податливое колечко мышц, влажно и жадно сжимающее его тяжёлый набухший член, пульсируя в ответ на каждый толчок и посылая жар по всему телу.
Воздух между ними был насыщен феромонами, сознание Грейсона расплывалось, мысли стирались, но древний инстинкт хищника, пробудившийся от этого запаха, заставлял взгляд скользить по каждому изгибу, каждой тени, впечатывая этот образ в самую суть памяти.
«Хочу видеть больше… ближе… каждую черту, каждую дрожь…» —– пронеслось в его сознании, разгорячённом первобытным наитием.
Если бы в нём осталась хоть искра здравого смысла, он, возможно, просто сделал бы своё дело и поскорее закончил, стряхнув наваждение. Но сейчас его мозг был насквозь пропитан густым дурманящим ароматом феромонов. Вся суть Грейсона подчинялась волне первобытного желания. Всё остальное исчезало — даже память о том, что Дейн был ранен, выветривалась, уступая место одной-единственной жгучей потребности.
Толчки становились всё жёстче, быстрее, и влажные хлопающие звуки тел отчётливо отдавались в душном разгорячённом воздухе больничной палаты. Простыни сбились в кучу, пальцы врезались в ткань, дыхание у обоих давно перешло в хриплый срывающийся рёв. Грейсон наощупь искал предел — насколько можно зайти, сколько подчинить, что ещё допустимо здесь и сейчас.
В этот момент внутри него выгорело всё: не осталось ни разума, ни чувства вины, ни самоконтроля. Всё это рухнуло, растворялось без остатка, сужаясь до одного-единственного настойчивого желания. Остался только Грейсон — оголённая жажда обладания, голодное напряжение под кожей.
Каждый раз, когда он врывался в податливое горячее тело, с губ Дейна срывался рваный сдерживаемый до хрипа выдох, а тело выгибалось дугой.
Эти слова стучали в висках, вытесняя всё остальное. Где-то в глубине его воспалённого сознания когтился и выл ненасытный голод, требуя ещё и ещё. Слепо влекомый этим доводящим до исступления чувством, он с еще большей силой вдалбливался в податливую плоть всё глубже, яростнее и безжалостнее. Просто пытаясь добраться до чего-то, что наконец насытит этот внутренний вой.
Шлепки липкой от пота разгорячённой кожи о кожу, редкие глубокие захлёбывающиеся стоны — всё это плотной волной вливалось ему в уши, подхлёстывая и без того низменные инстинкты.
И поверх этого, сквозь плотный дурманящий хаос звуков, вдруг проступал сладкий терпкий аромат феромонов омеги. Он пронзил Грейсона, добрался до самого нутра и вспыхнул в крови пожаром.
Этот тягучий жар становился всё гуще, ощутимее. Грейсон жадно втягивал этот запах. Пытаться сопротивляться было уже бессмысленно: инстинкт альфы без остатка капитулировал. Разум окончательно угас, с этого момента не значил ровным счётом ничего.
Он резко запустил руки под упругие бёдра Дейна, с силой подтягивая их к себе, и снизу раздался в хриплый надрывный вскрик. Где-то на периферии слуха он, возможно, даже расслышал этот звук. Но до затуманенного похотью сознания это не дошло.
Всё внимание было приковано к открывшемуся зрелищу: беззащитно распахнутая трепещущая плоть, натянутая до предела кожа.
Когда бёдра Дейна под этим безжалостным нажимом подались навстречу, открывая его полностью, тяжёлый глубоко вошедший член Грейсона на миг выскользнул наружу, обнажившись почти наполовину во влажном полумраке.
Колечко мышц Дейна тут же судорожно сжались в попытках не выпустить его, втянуть обратно, расслабляясь на новом сбивчивом вдохе, позволяя Грейсону двигаться. Горячий истекающий влагой член, блестящий от обильной смазки и столь же обильных соков Дейна, выглядел до того эротично, что Грейсон поймал себя на мысли
«Я бы мог смотреть на это вечно, и мне никогда не надоест».
— Назовёшь мою дырку ещё хоть раз каким-нибудь именем — убью на месте, — тут же ледяным тоном оборвал его Дейн, на миг вынырнув из вязкого тумана боли и наслаждения.
Грейсон, всё ещё дрожащий на вершине экстаза, буквально замер. В голосе Дейна и правда не было и тени шутки. Хлёсткая фраза моментально вернула ему чувство реальности. Он чуть замедлил движение, чувствуя, как дыхание прерывается, а возбуждение на секунду отступает.
— …Ну и ладно, — выдохнул он, чуть тише, сбавляя напор. — Всё равно хороша… чертовски хороша.
Но даже так Грейсон не мог полностью укротить разливающийся внутри жар. Мысли хаотично перескакивали с одного образа на другой, всё, к чему он прикасался, наполнялось странной поэтической важностью, как будто любая деталь — часть великой драмы.
«Ах, да, это моя Амброзия. Божественная пища, напиток бессмертия. Прекрасное податливое лоно, дарующее жизнь и дыхание моей Вирджинии. Погребённая в недрах Амброзии, Вирджиния плачет от счастья, изливая слёзы радости, наполняя Амброзию до краёв, даже переливаясь через край. Моя сладкая Амброзия! Я наполню твой жаждущий рот своей Вирджинией до отказа! Всю твою жизнь он будет полон ею! Ешь медленнее, Амброзия, не будь такой жадной, ты такая ненасытная! Если ты будешь так сильно всасывать её, моя бедная Вирджиния и впрямь может заплакать от боли. Хотя, конечно, ей предначертано плакать, но не лучше ли отсрочить этот миг, продлить наслаждение?...
...О, Венера, не ревнуй! Моя Амброзия — такое же бесценное сокровище, как и ты! Насытив Амброзию, я приду к тебе, и моей влажной, опьянённой Вирджинией я обласкаю и тебя. О, Венера, если бы и ты могла плакать! Представь, как это было бы прекрасно — белые слёзы моей Вирджинии, смешанные с твоими белыми слезами, текущие вместе… Ах, Амброзия! Ах, Венера! Ах…»
Не в силах больше сдерживать накатившую волну, Грейсон обеими руками жадно впился в грудь Дейна. Огромные ладони грубо, почти до синяков, сжимали и мяли плоть. Дейн поморщился от боли, закусив губу, но смолчал, лишь плотнее стиснув зубы. В его глазах на миг блеснуло что-то дикое.
«Этот альфа» — с запоздалым ужасом подумал Дейн, — «Сейчас ещё безумнее, чем он сам в разгар своего гона.»
«Ай, какая, к чёрту, разница» — подумал Дейн, ощущая, как тело снова начинает отзываться на чужой напор. — «Главное, чтобы он продолжал двигаться и попадал куда надо».
И с этим Грейсон действительно справлялся. Пока этого было достаточно.
— У-у-уххх… — Новый стон сорвался с губ, когда Грейсон, окончательно обезумев, в очередной раз грубо стиснул его грудь
Он двигался внутри всё быстрее, глубже, руки безжалостно мяли и терзали упругую плоть. Влажные отчётливые хлюпающие звуки наполнили стерильность больничной палаты. Горячий член с каждым тяжёлым толчком безжалостно бился о чувствительную шейку матки, на мгновение отступал и снова вгрызался внутрь.
«Проклятье! Вот же ублюдок!» — Дейн до боли стиснул зубы, едва сдерживая рвущиеся наружу ругательства.
Даже несмотря на сильное обезболивающее, которое ему вкололи ранее, он чувствовал боль. Тупую, изматывающую, ноющую, но пока ещё терпимую. Собрав остатки воли, Дейн с нечеловеческим усилием заставил себя поднять ноги, обвивая ими покрытую потом напряжённую спину Грейсона и рывком притягивая его ещё ближе, почти вдавливая в себя.
— Двигайся… глубже… размешивай, чёрт тебя дери, всё внутри, ублюдок! Не нужно просто… тупо… тыкать! — прорычал он, его голос окончательно сел, превратившись в хрип.
Грейсон, с затуманенным, ничего не выражающим взглядом лишь невнятно промычал что-то в ответ и послушно кивнул. Тут же член, до отказа заполнивший горячее сжимающееся нутро, начал двигаться по-новому: медленно, тягуче, безжалостно растягивая и массируя изнутри каждый сантиметр. Когда он с новой силой толкнулся, касаясь, кажется, самого дна, раздвигая стенки матки, Дейн не смог сдержать громкого протяжного стона.
Это скользящее обволакивающее движение внутри по влажной чувствительной плоти было мучительно сладким в своей ненасытности. С каждым новым толчком из глубины поднималась всё более острая, захлёстывающая волна наслаждения.
Тело Дейна выгибалось, дрожало от каждого толчка. Грейсон, чувствуя эту напряжённую дрожь, эту агонию наслаждения, проникал в него ещё глубже, с каждым движением становясь яростнее.
Тугое обволакивающее ощущение внутри, жаркая пульсирующая плоть, сжимающая его — всё это сводило с ума, подталкивало к самой грани. Он словно терял опору, проваливался всё дальше в этот всепоглощающий жар.
— Ах, да… хорошо… продолжай… не останавливайся… — простонал Дейн, уже не в силах даже думать о сопротивлении.
Стоило Грейсону услышать эти слова, как он будто сорвался с цепи. Движения стали ещё резче — каждый толчок сопровождался громкими влажными хлопками, сотрясая тело Дейна до самой глубины. Он держался неглубоко, будто выполняя приказ «не выходить», но в каждом толчке была такая сила, что матка болезненно сокращалась, а весь организм замирал в едином напряжённом ритме. Дейн забыл, как дышать, как расслабляться — его тело стало одним тугим натянутым нервом.
Грейсон чувствовал, как желание полностью овладеть этим телом сжимает его изнутри. Дыхание стало тяжёлым, прерывистым, каждое движение — всё глубже, всё безжалостнее. Пот стекал по их телам, смешиваясь, делая кожу влажной, скользкой, горячей. В комнате стоял густой тягучий запах разгорячённой плоти, сплетающийся с острым дурманящим ароматом феромонов.
Не в силах больше терпеть, Дейн сам схватил Грейсона за шею, притянув его лицо к своему. Губы жадно сомкнулись, языки переплелись в яростном, почти зверином поцелуе. В этот момент Грейсон вошёл в него особенно глубоко, до самого основания — так, что жёсткие лобковые волосы грубо царапнули нежную кожу Дейна у входа. От этого неожиданного странного ощущения Дейн едва заметно вздрогнул и поморщился.
«Вот же ублюдок… почему он не побрился?!»
Каждый раз, когда волосы терлись о чувствительную плоть, по телу Дейна прокатывалась новая волна мурашек. Самое ужасное — это чувство, вопреки всему, нравилось ему.
«А, к чёрту всё!» — мелькнуло в голове, и на этом остатки самоанализа оборвались. Мысли ушли, уступив место ощущениям. Дейн полностью отдался движениям Грейсона, растворяясь в каждом прикосновении.
Стоны и прерывистое дыхание сливались в один общий безумный ритм. Уже невозможно было понять, кто первый потянулся за поцелуем, кто подчинялся, кто владел. Грейсон, окончательно потеряв самоконтроль, жадно лизал и покусывал язык Дейна, вжимаясь в него всем телом. Руки, до этого сжимавшие грудь, скользнули под мышки, обхватили плечи, прижали так сильно, что казалось, они вот-вот сольются в одно целое.