Экс-спонсор (Новелла) | Глава 145
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
— Сутулиться во время еды — дурная привычка.
Мать мягко поправила плечи Дохона, сидевшего на высоком детском стульчике за большим обеденным столом.
Маленький Дохон, только-только научившийся уверенно держать ложку и есть, не уронив ни одного зёрнышка риса, послушно выпрямил спину. Однако смысл этого наставления ускользал от него, и он на некоторое время замер, перестав есть и напряжённо пытаясь понять, зачем нужно сидеть именно так.
— Почему я должен есть именно так? — спросил он тихо, осторожно поднимая глаза на мать.
— Потому что великие люди не любят видеть тех, кто сутулится, — спокойно ответила она.
Для Дохона, которому тогда едва исполнилось четыре года, объяснение матери прозвучало слишком сложно и совершенно непонятно. Она мягко улыбнулась его растерянному взгляду и ласково сказала, что он обязательно поймёт это позже, когда немного подрастёт.
В то время Дохон жил только с матерью, и далеко не все его воспоминания о ней были отчётливыми. Но одно он помнил ясно, почти до мельчайших деталей: она была невероятно, ослепительно красива.
Она никогда не проявляла к нему равнодушия, но и тёплой, безусловной любви он тоже не ощущал. Когда он начинал капризничать и плакать, мать тут же подходила и успокаивала его, но даже в эти моменты в её взгляде и интонации отчётливо проступало раздражение. Настолько отчётливо, что даже маленький Дохон замечал его и инстинктивно пытался сдержать слёзы.
Чистые, ухоженные ногти, всегда лёгкий и безукоризненный макияж, едва уловимый аромат дорогих духов, аккуратно уложенные волосы, белая изящная одежда без единой морщинки — мать неизменно выглядела безупречно и собранно.
И от маленького Дохона она всегда требовала точно такого же уровня чистоты и аккуратности, словно стремилась вложить в него ту безукоризненность, которая сама была её второй натурой.
«Если будешь так плакать, люди подумают, что ты некрасивый, и будут тебя осуждать, — негромко говорила она, поправляя его одежду. — Посмотри, весь костюмчик помялся. Если ты в таком виде выйдешь на улицу, твои друзья скажут, что ты грязный, и не захотят с тобой играть».
Мать чрезмерно заботилась о том, как её видят окружающие. Казалось, у неё в голове существовал чёткий набор рамок и стандартов, в которые она старательно вписывала своего сына, отказывая ему в праве хоть немного выйти за пределы этих строгих, безупречных линий.
Она считала совершенно естественным выискивать недостатки и всегда указывать на них. Хвалила же она только в тех редких случаях, когда Дохон демонстрировал какие-то особые способности или выдающиеся результаты, явно превосходящие других.
— У Дохона определённо есть талант к учёбе, — сказала мать, и её глаза блеснули ярче обычного.
В тот день, когда он впервые принёс из начальной школы табель успеваемости, заняв первое место, мать была буквально вне себя от радости.
Маленький Дохон впервые видел её такой взволнованной, даже почти счастливой, и эта реакция поразила его, вызвав странное, незнакомое чувство в груди. Пожалуй, в тот момент он и сам немного воодушевился, пытаясь понять, что же именно такого особенного он сделал.
— Это действительно хорошо? — неуверенно спросил он.
— Конечно. Быть умнее других — это очень ценно, — мягко улыбнулась мать и, бережно сложив табель, спрятала его в дорогую сумочку, которую постоянно носила с собой. Затем неожиданно для Дохона сказала тихо, почти с нежностью:
Она слегка наклонилась и поцеловала его в щёку. Дохон вздрогнул от неожиданности и непонимания. Он не мог понять, за что именно она его благодарила, и от этого непривычного проявления материнской нежности ему вдруг стало тревожно и неловко.
— А почему быть умным — это ценно? — осторожно спросил он спустя мгновение, снова подняв на неё взгляд.
— Потому что все богатые люди умны.
Дохон задумался, нахмурившись, и неожиданно спросил, совершенно не скрывая своего недоумения:
— Значит, мама больше всего любит деньги?
Она ненадолго замолчала, внимательно посмотрела на сына, затем мягко, ласково улыбнулась и терпеливо объяснила:
— Сейчас ты, может быть, не совсем понимаешь. Но когда станешь взрослым, обязательно поймёшь, что я имею в виду. В этом мире за деньги можно купить абсолютно всё, что угодно.
Каждый раз, когда мать приходила в школу как родительница, за её спиной всегда начинались приглушённые перешёптывания, сопровождаемые косыми взглядами и жестами пальцами. Её дорогие сумки, тщательно ухоженные длинные ногти, безупречно подобранная одежда и волосы, уложенные так, словно она каждый день готовилась к съёмкам в кино, казались окружающим совершенно неподобающими для матери обычного школьника.
Мать, всегда столь озабоченная мнением посторонних людей, поразительным образом совершенно игнорировала эти злые шёпоты и взгляды, сохраняя на лице ту же непоколебимую уверенность, что и всегда.
— Дохон ведь действительно превосходит сверстников в учёбе, правда? Если брать самых лучших учеников, то в какой процент он входит? — на родительских собраниях мать неизменно задавала одни и те же вопросы, словно отчаянно ища постоянного подтверждения его исключительности.
В памяти Дохона особенно ярко запечатлелся образ классной руководительницы, каждый раз слегка смущённо отвечавшей на её вопросы. И хотя учительница говорила именно то, чего так ждала мать, её лицо при этом каждый раз выражало какую-то неловкость и растерянность, словно она сама не до конца понимала, почему должна оправдываться перед этой необычной женщиной.
Спустя некоторое время, однажды, в особенно жаркий и душный летний день, мать вдруг решила не отправлять десятилетнего Дохона в школу, а вместо этого начала водить его по многочисленным больницам и исследовательским центрам.
В этих учреждениях Дохон прошёл бесчисленное множество обследований — касающихся не только здоровья, но и уровня IQ, физических способностей, вторичного пола, генетических особенностей и других, ещё более сложных и совершенно непонятных для ребёнка аспектов. Всё это отнимало мучительно много времени и огромные деньги, однако мать почему-то на протяжении всех этих бесконечных обследований выглядела взволнованной, даже почти счастливой — так выглядит человек в ожидании давно запланированного праздника или важного события.
— Почему мы всё время ходим по больницам? А в школу можно не ходить? — однажды спросил Дохон, с тоской болтая ногами в воздухе, сидя на высоком стуле в больничном коридоре. Мать, бросив тревожный взгляд на окружающих, быстро схватила его за колени, заставляя замереть и прекратить это движение.
— Эта твоя школа теперь не имеет абсолютно никакого значения. Именно сейчас пришло время доказать твою настоящую ценность, — взволнованно произнесла она непонятную для него фразу, сжимая его колено чуть сильнее, чем было нужно.
Вскоре после того, как были получены результаты этих долгих, изматывающих обследований, однажды вечером в их доме появился незнакомый мужчина. Он был высок, строг и совершенно равнодушен на вид. Мать, склоняясь к Дохону, шёпотом объяснила ему, что это председатель Мун. И добавила, глядя сыну прямо в глаза, что этот мужчина — его родной отец, и поэтому Дохон обязан произвести на него хорошее впечатление.
— Благодаря превосходным генам он значительно опережает сверстников во всех областях. Он выше и крепче, чем остальные дети, отлично учится, а его вторичный пол уже подтверждён как доминантный альфа. И самое главное — он ваш родной сын. Если вы, председатель, возьмёте его к себе, он обязательно будет вам полезен, — мать произнесла всё это с тщательно сдерживаемым волнением, передавая председателю толстую папку с результатами обследований.
В её словах не было ни малейшего упоминания о том, что любит сам Дохон, о том, какие у него есть увлечения или особенности характера. Всё её выступление было сосредоточено исключительно на перечислении преимуществ и достоинств «товара», который она так старательно создавала.
Председатель Мун молча взял из её рук папку и начал неспешно, с равнодушным выражением лица пролистывать страницы документов. По обе стороны от него застыли люди в строгих костюмах, внимательно изучавшие материалы поверх его плеча.
Несмотря на то, что этот человек был его родным отцом, председатель Мун, впервые встретившись взглядом с Дохоном, даже не удосужился поздороваться с ним или как-то обозначить его присутствие.
И это равнодушие, словно невидимая стена, окончательно заставило маленького Дохона почувствовать себя не ребёнком, а всего лишь вещью, чей смысл и назначение ещё только предстояло выяснить.
— Ты, что раньше, что сейчас, похоже, мастерица всаживать нож в спину. А я-то гадал, почему ты вдруг стала такой нехарактерно тихой, — наконец произнёс председатель Мун, холодно усмехнувшись и передавая документы своему помощнику.
— И всё же я не лгу. Что бы кто ни говорил, Дохон — ваш настоящий сын, рождённый мной, — ровно и уверенно ответила мать, не отводя взгляда и выдерживая его тяжёлый, полный презрения взгляд.
Только после этих слов председатель Мун впервые действительно посмотрел на стоявшего рядом с матерью мальчика. Дохон замер, невольно расправив плечи и опустив руки по швам, чувствуя, как холодный, равнодушный взгляд этого человека медленно и придирчиво изучает его лицо.
— Он ведь вылитый вы, председатель. Удивительная вещь — эти кровные узы, не правда ли? — мать улыбнулась ярче, чем когда-либо, и ласково, почти демонстративно погладила Дохона по голове, словно выставляя напоказ доказательство своих слов.
Через мгновение помощники председателя Муна, молча возникнув в дверях, внесли в комнату несколько больших дорожных сумок. Они с подчёркнутой аккуратностью поставили сумки — настолько тяжёлые, что их с трудом мог поднять взрослый мужчина, — прямо у ног матери.
Одна из сумок оказалась слегка приоткрыта, и в образовавшемся проёме отчётливо виднелись плотно уложенные пачки жёлтых банкнот. Сумка была так набита деньгами, что казалось, молния вот-вот не выдержит и лопнет.
Это была их последняя встреча с матерью. С того дня Дохон никогда больше её не видел.
Даже спустя много лет он так и не узнал её настоящего имени.
Председатель Мун, не сказав больше ни слова, в тот же вечер забрал Дохона в главный дом своей семьи.
Незнакомый дом, чужая комната, совершенно незнакомые лица и голоса — всё это обрушилось на него внезапно, без всякого предупреждения. Весь его прежний мир мгновенно рухнул, сменившись совершенно новой реальностью, к которой он не был готов.
Долгое время Дохон не мог смириться с тем, что мать просто взяла деньги и ушла, оставив его одного среди людей, которых он никогда прежде не видел и не знал. Мысль о том, что теперь ему предстоит жить здесь, казалась невозможной и мучительно неправильной.
В этом огромном холодном доме никто не проявлял к нему ни малейшего тепла или сочувствия. Каждый, от слуг до членов семьи, относился к нему либо с подчеркнутым безразличием, либо с открытой неприязнью, словно он был чужеродным элементом, вторгшимся на их территорию.
Не успев даже осознать до конца свою новую ситуацию, Дохон был вынужден перейти в незнакомую школу, где на него сразу же свалилась бесконечная гора новых обязанностей, знаний и требований.
И чем более чуждой и неприветливой становилась окружающая его обстановка, тем отчаяннее Дохон цеплялся за те жёсткие, привычные правила, которым так настойчиво учила его мать.
Всегда безупречно выглядеть, всегда быть лучшим во всём, никогда не показывать перед другими людьми своей слабости, усталости или растерянности.
И чем последовательнее он следовал этим принципам, тем меньше люди вокруг осмеливались открыто проявлять к нему пренебрежение.
Когда в новой школе узнали, что он — родной сын председателя «JT Group» Муна и возможный наследник одной из крупнейших корпораций страны, холодность окружающих мгновенно сменилась на подчёркнутую дружелюбность и угодливость.
К школьной жизни и внешним переменам Дохон адаптировался довольно быстро. Но свою полную принадлежность к семье он почувствовал только тогда, когда уже стал совершеннолетним.
Однажды он взялся за почти обречённый, провальный проект компании и довёл его до неожиданно успешного завершения. В тот день председатель Мун, впервые за всё это время, глядя на полученные цифры и прибыль, наконец признал его.
Именно тогда Дохон понял, что впервые доказал свою истинную ценность. Но вместо удовлетворения внутри поселилось лишь глухое ощущение пустоты, которое он не сумел до конца объяснить даже себе самому.
Стоило председателю Муну изменить своё отношение к Дохону, как и родственники, до того смотревшие на него с нескрываемой враждебностью, резко изменили своё поведение. Неприкрытая неприязнь и холодность мгновенно сменились подчёркнутой почтительностью.
Чем больше прибыли он приносил компании, чем выше становилась его ценность для бизнеса, тем сильнее росло число людей, готовых следовать за ним и открыто превозносить его.
Пусть за его спиной и продолжали насмехаться над «низким» происхождением, но теперь никто не осмеливался прямо высказывать своё презрение ему в лицо. Даже те, кто прежде кичился своей «благородной кровью», теперь наперебой старались угодить ему, демонстрируя подчеркнутое, почти угодливое уважение.
«В этом мире за деньги можно купить абсолютно всё, что угодно».
Теперь Дохон наконец отчётливо понимал, о чём именно говорила ему в детстве мать.
И сама мать, получив от председателя Муна те самые деньги, продав ему своего сына, на деле доказала абсолютность собственных жизненных принципов.
С течением времени Дохон приобретал всё больше и больше. Материальных благ у него оказалось столько, что, казалось, уже нечего было и пожелать.
— Ух ты-ы… Как в кино! Это правда наш дом?
Поэтому, когда Чонён впервые переступил порог их нового дома и произнёс слова «наш дом», у Дохона внутри вдруг возникло странное, ранее никогда не испытываемое чувство.
До этого в его жизни не существовало пространства, которое можно было бы назвать «нашим». И услышав это слово от Чонёна, он впервые остро ощутил свою неполноценность, ту самую незаметную до этого ущербность, которой прежде никогда не замечал.
Чонён без малейшего колебания и сомнения назвал это место «нашим». И именно с того момента начал наполнять его по-настоящему «нашими» вещами: от крупной мебели до самых незначительных мелочей и безделушек.
Так постепенно всё, что находилось в их доме, незаметно для Дохона приобрело статус «нашего». И это ощущение стало для него таким же естественным, необходимым и непреложным, как само дыхание.
Он привык к этому настолько сильно, что никогда даже не допускал мысли, что может однажды потерять «наш дом».
Лишь когда Чонён покинул это пространство, которое он сам наполнил смыслом, забрав с собой все их общие вещи, и вместе с этим унеся из дома саму его суть, само это «наше» — только тогда Дохон вдруг окончательно осознал его истинную ценность.
И в этот миг потери он понял, что именно лишился того единственного, что никогда нельзя было купить за деньги.