Линия смерти | Глава 2
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Глава 2
— Ну, это не проблема, форму всегда можно подправить. А даже если стиль будет отличаться, тебя обучат, опираясь на твои же привычки. В конце концов, главное, чтобы в кадре всё выглядело хорошо, верно?
Он был прав. Управляться с острым, пусть и бутафорским, мечом во время съёмок многочисленных экшен-сцен было и так чертовски тяжело, а ведь нужно было ещё и следить за постановкой, чтобы каждый дубль получался идеальным. Именно поэтому Рю Довон последние полгода практически жил с режиссёром по боевым искусствам, тренируясь до седьмого пота. Под руководством мастера, известного в индустрии своим умением ставить зрелищные бои, он успел выработать собственный стиль ведения боя. И вот теперь всё менять…
— Да, тогда всё в порядке. Режиссёр сильно пострадал? — спросил он.
«Значит, придётся стараться ещё больше», — к такому простому выводу он пришёл.
— Он упал с мотоцикла во время съёмок… восемь недель гипса. Говорят, правое колено раздроблено вдребезги. Его экстренно прооперировали, сейчас он в больнице.
— Конечно. Он столько сил на меня потратил, до рассвета не спал.
— Что ж… Ладно. Тогда я ему позвоню, предупрежу. Завтра съездим вместе.
Возможно, эта авария произошла из-за того, что режиссёр недосыпал по его, Рю Довона, вине. В конце концов, это он постоянно просил и без того занятого человека уделить ему ещё немного времени, позаниматься ещё разок. С тяжёлым сердцем он плотно сжал губы. Когда гнетущая тишина заполнила салон автомобиля, директор Ким, жалея, что вообще завёл этот разговор, откашлялся и включил радио.
— Не бери в голову. В их работе травмы — обычное дело.
— А? Что? — «Я что-то не то ляпнул?» — встревоженный взгляд менеджера метнулся к зеркалу заднего вида.
Рю Довон, сняв очки, сосредоточенно протирал линзы. Даже с опущенной головой его высокий, точёный нос притягивал взгляд. «И всё-таки до чего же красивый парень», — снова подумал Ким. Будь внешность Рю Довона акциями на бирже, их стартовая цена побила бы все рекорды.
— Выключите, пожалуйста, радио. Голова раскалывается, наверное, глаза устали от линз.
— А? Ох, да-да, конечно. Извини. Может, и шторку опустить?
— Сзади есть массажёр для глаз, воспользуйся и попробуй поспать. Разбужу, когда приедем к косметологу.
Состояние Рю Довона резко ухудшилось, но вместо того, чтобы доставать массажёр, он просто открыл окно. Сильно затонированное стекло плавно опустилось, и в салон ворвался вид на сверкающую реку Ханган. Директор Ким выключил радио и опустил шторку, отделявшую водительское сиденье от пассажирского. В обособленном пространстве теперь гулял лишь прохладный ветер.
Рю Довон какое-то время молча смотрел на проплывающие мимо пейзажи, а затем снова опустил взгляд в сценарий. Ветер упрямо проникал в узкую щель окна. Короткая прядь, выбившаяся из причёски, намертво зафиксированной воском и лаком, щекотала лоб.
Двадцать четыре часа в сутках даются каждому поровну. Но было время, когда Рю Довон ненавидел само движение стрелок часов.
Когда его отец, погрязший в пьянстве, азартных играх и женщинах, с пинка распахивал дверь их крохотной комнаты, часовая стрелка находилась между тройкой и четвёркой. Когда он крушил старую мебель, требуя денег, — между пятёркой и шестёркой. А когда до него, притворяющегося спящими, доносились сдавленные рыдания матери, стрелка указывала на семь.
Маленький Рю Довон всю ночь, пока секундная стрелка неустанно бежала по кругу, лежал под одеялом и без конца считал от одного до шестидесяти. Он знал: в одной минуте неизменно шестьдесят секунд. И когда этот мучительный счёт заканчивался, наступал рассвет.
Притворившись, что только проснулся после беспокойной ночи, он открывал дверь и видел мать. С опухшим лицом она готовила скудный завтрак. Она никогда не говорила своему сыну, просыпавшемуся без будильника, поспать ещё или не хвалила за усердие. Она просто совала ему в маленькую ладошку взрослую ложку и сообщала, что пора есть. Да, это было именно извещение, а не ласковое приглашение. И во время завтрака стрелки настенных часов замирали между семью и восемью.
Он и сейчас был неразговорчив, но в детстве Рю Довон был ещё и донельзя робок. Он хотел завести друзей, но у него никогда не было на это времени. Когда он, позавтракав, ложился на пол и раскрывал свой потрёпанный альбом для рисования, другие дети его возраста уже ждали с родителями автобус в детский сад.
Когда их привозили обратно, он сидел на окраине района в надежде, что сегодня ему повезёт и с ним кто-нибудь поиграет. Но дети, высыпавшие из жёлтого микроавтобуса, никогда не обращали на него внимания. Тогда он просто швырял камни в пыль и брёл домой. Понурый, он смотрел на настенные часы — они показывали пять. Скоро мама постелет ему одеяло и скажет ложиться спать, а в три часа ночи вернётся пьяный отец и снова прервёт его чуткий сон.
Для ребёнка двадцать четыре часа в сутках были сущим адом. Каждая цифра на циферблате была частью этого ада. Поэтому, когда однажды мама взяла его за руку и повела на вокзал к большому автобусу, он даже не спросил, куда они едут. Оглядываясь назад, он понимал: тот маленький мальчик уже всё знал. Знал, что его скоро бросят. И что он наконец-то сможет вырваться из этого ада.
Даже когда другие дети в приюте разглядывали его с любопытством, Рю Довон не плакал и не цеплялся за мать с криками «не уходи». Он просто смотрел на игровую площадку за окном и думал:
«А, теперь можно не смотреть на часы. Не придётся считать от одного до шестидесяти. И это хорошо».
Тогда ему было всего-навсего семь лет.
— Учитель, вы уже поужинали? — ласково спросил он в телефон.
На экране в квадратной рамке появился пожилой мужчина в очках для чтения. Он устало прищурился.
— Время видел? Чего про еду спрашиваешь? Сам-то ел?
— Я только что пришёл домой, помылся. Сейчас буду.
— Есть надо вовремя. Будешь постоянно есть по ночам и поздно ложиться — всё здоровье угробишь.
«Учитель» был актёром-ветераном, наставником Рю Довона по актёрскому мастерству и старшим товарищем, который помог ему выстоять и достичь того, что он имел. Они познакомились на съёмках дебютного фильма Довона, где играли отца и сына. Для новичка он был недосягаемой величиной, почти небожителем, поэтому Рю Довон относился к нему с предельным, даже чрезмерным почтением.
Он всегда первым приходил в гримёрку, чтобы поприветствовать его, в перерывах между съёмками, приносил воду и закуски, а если по его вине случался неудачный дубль в совместной сцене, извинялся, кланяясь в пояс. Это было не подхалимство, а искреннее уважение к великому актёру, который тепло принимал его скромные актерские способности, и не скупился на строгие, но справедливые уроки.
На прощальной вечеринке после окончания съёмок он тоже сидел рядом с ним. Когда Рю Довон потянулся, чтобы наполнить его рюмку, морщинистая рука подвыпившего Учителя накрыла его большую ладонь.
— Если бы ты просто подлизывался, чтобы понравиться, я бы подыграл. Но ты, неуклюжий парень, даже не умеешь быть обаятельным, а всё равно так стараешься выразить свои чувства, и в итоге спотыкаешься и падаешь. Я всё понял, хватит.
— Ходить по этому твоему длинному подиуму тебе легко, привык, а вот играть — трудно, да?
Тогда он впервые узнал, что грубоватая, но тёплая рука, похлопывающая по спине, и искренняя доброта, которой он никогда в жизни не видел, способны растопить даже самую чёрствую душу. У него защипало в носу, к горлу подкатил ком, и он долго не мог вымолвить ни слова.
Любой первый шаг даётся с трудом. Так было, когда он, дрожа от ужаса, бесконечно считал, пока отец крушил их дом. Так было, когда он, одинокий и всеми покинутый в приюте, впервые набрался смелости и подошёл к другим детям. Так было, когда он с пустыми руками пошёл штурмовать агентства.
Учитель стал первым человеком, которому Рю Довон приоткрыл свою душу. Сейчас-то он научился поддерживать отношения в обществе и свободно общаться с поклонниками, но тогда всё было иначе.
— Ну и какие планы на остаток вечера? Раз помылся, значит, будешь час ковыряться в тарелке. Потом ещё час — «переваривать» на тренажёре. А потом твоя эта чёртова педантичность не позволит тебе лечь спать, пока не уберёшь каждый упавший волосок. И сценарий будешь читать часа два, угадал?
Он звонил Учителю как минимум через день, и тот знал его личное расписание наизусть. Он лучше всех понимал, что из-за детской травмы Рю Довон живёт по строгому графику, расписанному по часам.
Рю Довон неловко потёр затылок.
— Учитель, Вы меня слишком хорошо знаете…
— Идиот. Мы с тобой что, первый день на связи? Я даже знаю, что ты вчера ел! Хватит мучить старика, пожри и ложись спать! Какие к чёрту тренировки и уборка посреди ночи?
Услышав добродушное ворчание старика, Рю Довон расслабленно улыбнулся.
— Может, и правда? Я сегодня так устал, может, позволить себе один день пожить по-другому.
Сказал-то он так, но знал, что, как только закончит разговор, всё равно примется за свои запланированные дела. Только так он чувствовал себя в своей тарелке. Этот характер был порождён навязчивой идеей, рождённой из ненавистных когда-то двадцати четырёх часов.
— Ах, Учитель, я сегодня на автограф-сессии встретил одного забавного фаната…
Рассказывая о событиях дня, Рю Довон вдруг нахмурился. По спине пробежал неприятный холодок. Изображение на экране, где старик слушал его с сонным выражением лица, сменилось видом потолка. Он часто засыпал под конец их разговоров, так что, в общем-то, пора было прощаться.
Тихо нажав кнопку завершения вызова, Рю Довон повернул голову к окну. За шторкой маячили парящие в воздухе фигуры. Его квартира находилась на двадцать пятом этаже. На высоте, где человек никак не мог парить.
— Ха-а… — вырвался у него тяжёлый вздох.
Опять. Снова они. Эти навязчивые, до смерти надоевшие видения. «Так вот почему было такое странное предчувствие…»
Глава 3