Отвали (Новелла) | Глава 60
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Какая разница, искренне он это сказал или нет? В конце концов, это была формальность, ритуал, который нужно было завершить. Я покачал головой, намеренно принимая на себя часть вины, чтобы снять давление с него.
— Нет. Мы оба были неправы. Я тоже поступил с тобой плохо, так что всё в порядке.
Мне отчаянно хотелось сказать больше, объяснить, но обстановка не позволяла. Вместо этого я снова протянул ему руку.
Люсьен помедлил. Эти несколько секунд растянулись в гулкой тишине. Он смотрел не на мою руку, а мне в глаза, и я не мог прочитать выражение его лица. Все затаили дыхание. Я и сам напрягся до предела, гадая, отвергнет ли он этот хрупкий мир.
Наконец, он медленно поднял руку. Его большая тёплая ладонь накрыла мою. Я почувствовал, как напряжение, державшее меня в тисках, отпустило, и из груди вырвался почти беззвучный вздох облегчения. Атмосфера тут же разрядилась, словно лопнула натянутая струна. Мой отец добродушно рассмеялся:
— Счастливый конец! В их возрасте так и бывает — дерутся, а потом становятся лучшими друзьями.
Джон Херст с любезной улыбкой подхватил:
— Я рад, что ваш сын проявил такое великодушие. Вы его прекрасно воспитали.
Услышав это, не только отец, но и мама просияли от удовольствия. Я же, напротив, почувствовал себя совершенно опустошённым. Они радовались тому, как хорошо я солгал. Как хорошо мы оба сыграли в эту отвратительную игру. Я поднял глаза на Люсьена. Он по-прежнему пристально смотрел на меня. В его глубоких фиалковых глазах плескалась тихая печаль. В них не было обиды, только какое-то глубокое, усталое понимание. От этого взгляда у меня снова защемило сердце.
Мы всё ещё держались за руки. Уже давно пора было их разжать, но никто этого не делал.
Я должен сделать это. Люсьен никогда не отпустит первым.
— Береги себя, Люсьен, — сказал я, мягко пытаясь высвободить руку. Хотелось добавить что-то вроде «Будем на связи», но вместо этого, не думая, а повинуясь какому-то внезапному, отчаянному порыву — желанию показать, что он не один, что есть хоть кто-то, кому не всё равно, — я перешёл черту. Я шагнул к нему и неловко обнял за плечи, похлопав по спине.
Тело Люсьена в моих объятиях напряглось, застыв на мгновение. И в следующее мгновение тот самый сладкий дурманящий аромат, которого я до сих пор не чувствовал, снова окутал меня.
Внезапно тишину разорвал яростный крик, подобный грому. Я не успел и глазом моргнуть, как Люсьена грубо отдёрнули от меня. Джон Херст схватил его за шиворот. Раздался оглушительный звук пощёчины.
Гостиная превратилась в застывшую сцену из кошмара. Я испуганно ахнул. Мама вскрикнула и крепко прижала к себе Эллиота, закрывая ему глаза. Отец, казалось, мгновенно протрезвел — он стоял с широко раскрытыми глазами. Миссис Херст, бледная как полотно, прижала руки ко рту. Люсьен застыл на месте, его голова была повёрнута в сторону. А на щеке, словно проявляясь на фотобумаге, медленно расплывалось багровое пятно. И я понял, что стал спусковым крючком. Мой дурацкий, неуместный жест сочувствия привёл к этому.
Атмосфера в гостиной мгновенно заледенела. От прежней показной гармонии не осталось и следа.
Джон Херст, с лицом, искажённым яростью, сверлил взглядом сына. Отвращение, презрение, ненависть — все эти чувства смешались в его взгляде. Дрожа от ярости, брызжа слюной, он грубо закричал:
— Я столько раз предупреждал, скотина! Не можешь контролировать свои проклятые феромоны?! Опять распускаешь их, как кобель в гоне?! Бесстыжая тварь!
Он снова замахнулся и ударил Люсьена по другой щеке. Тот пошатнулся и отступил на несколько шагов назад. Моя мама крепко зажмурилась, закрывая уши Эллиоту и прижимая его к себе ещё крепче. Отец, не в силах больше смотреть на это, шагнул вперёд.
— Господин Херст, прошу вас, прекратите! Ваш сын наверняка уже всё понял…
Миссис Херст тоже смотрела на мужа с отчаянием в глазах, но Джон Херст был непреклонен. Он вперил ужасный взгляд в Люсьена и свирепо выкрикнул:
— Доминантные альфы — те же звери! Если постоянные приступы возбуждения — это не признак зверя, то что же тогда?! А непослушных зверей нужно бить!
Глядя на него, трясущегося от ярости и изрыгающего ругательства, я подумал, что это он сам сейчас больше похож на зверя.
Из-за лёгкого запаха, который едва успел появиться, устраивать такое — это было чересчур. Страх сковал меня, но сквозь него пробивалась обжигающая волна гнева, смешанного с чувством вины. Я больше не мог на это смотреть и, рискуя показаться невежливым, шагнул вперёд, вставая между ними.
— Со мной всё в порядке! — твёрдо сказал я. — Прошу вас, прекратите! Это уже слишком!
— Дилли! — попытался остановить меня отец, пытаясь вернуть в безопасный мир вежливых улыбок.
— Слишком?! Я?! — взревел Джон Херст, и его ярость переключилась на меня.
На мгновение охватил страх перед этим обезумевшим человеком, но я заставил себя подавить его. Голос прозвучал немного сдавленно, но твёрдо:
— Если вы ещё раз ударите Люсьена, я вызову полицию. Я серьёзно.
В подтверждение своих слов я демонстративно достал из кармана телефон. Рука слегка дрожала, но я надеялся, что в полумраке этого не видно. Экран ярко вспыхнул, бросая холодный свет на моё решительное лицо и на искажённое яростью лицо Херста.
Джон Херст застыл на месте, сжимая кулаки. Похоже, такого поворота он совершенно не ожидал.
Ещё бы! Кто осмелится так разговаривать с владельцем «Херст Стил»?»
Но я осмелился. Кто-то должен был. Я больше не мог прятаться за собственной трусостью, пока на моих глазах происходит такое.
Тишина все еще заполняла комнату. Я стоял лицом к лицу с Джоном Херстом, и воздух между нами застыл холодом.
— …Хаа, — вдруг раздался тихий, усталый вздох. Этот звук был страшнее крика, в нём слышалось скрежетавшее поражение. Я вздрогнул. Джон Херст сверлил меня тяжёлым взглядом, но через мгновение он отвёл глаза, и маска яростного демона вмиг сменилась маской светского хозяина. Эта перемена была тошнотворной.
— Прошу прощения, что так напугал вас, — сказал он уже другим, почти ровным тоном моему отцу. — У нас тут свои… семейные обстоятельства…
Он не договорил, но смысл был предельно ясен: «Вы же всё понимаете?».
Мой отец, ухватившись за эту соломинку, тут же быстро закивал с почти комичной поспешностью.
— Ах, конечно, конечно! — подхватил он. — Воспитывать детей непросто! Я тоже знаю, как это бывает, да!
Он несколько раз повторил что-то похожее с преувеличенным, нервным смехом. Я смотрел на этот фарс, и внутри поднималась волна стыда за них.
— Что ж, сегодняшний вечер был поистине приятным, — сказал Джон Херст, переводя взгляд на Эллиота. — Ваш младший сын, похоже, очень устал.
Это был явный сигнал к прощанию. Когда чета Херст провожала нас до дверей, их лица уже ничего не выражали. Я мельком заглянул вглубь тёмного холла, отчаянно надеясь увидеть Люсьена, но он исчез. Словно его поглотила тьма этого дома. С тяжёлой тревогой в сердце я сел за руль вместо отца.
Только мы отъехали на приличное расстояние, отец громко вздохнул и проворчал:
— Надо же! Такой приятный вечер — и так внезапно всё испортилось.
— Я просто в шоке! — подхватила мама с заднего сиденья. — Вы не представляете, как испугался Эллиот! Боже мой, как такое возможно у них дома?
Да, Эллиот испугался. А Люсьену разбили лицо.
Почему-то эта простая мысль не приходила им в голову. Меня за всю жизнь ни разу пальцем не тронули. Наказанием было пропустить ужин или сидеть в своей комнате. Сама мысль о том, что родитель может ударить ребёнка, казалась дикой. Но видеть это своими глазами, слышать звук пощёчины было совсем другим делом.
Вспомнились слова Люсьена, сказанные когда-то давно:
«Наверное, они вздохнут с облегчением, когда я умру».
Тогда это казалось трагической позой. Сейчас эти слова обрели вес свинца, и они сдавили мне грудь, мешая дышать. От этого воспоминания снова тяжело сжалось сердце.
— Нужно было уйти раньше, — сказала мама сзади. — Зря мы стали свидетелями этой неприятной сцены. Нам это совершенно ни к чему.
— М-м, в следующий раз так и сделаем, — согласился отец.
Разговоры родителей продолжались, превращаясь в белый шум. Каждое их слово лишь увеличивало пропасть между нами. В их словах не было ни капли беспокойства о Люсьене — только досада от испорченного вечера и страх за собственную репутацию. Этого уже было достаточно, чтобы почувствовать разочарование, но родители пошли дальше.
— Сказать, что вызовешь полицию! — возмутилась мама, её голос звенел от праведного негодования. — Как ты мог такое ляпнуть в доме у таких людей? В следующий раз извинись перед господином Херстом.
Я молча смотрел на тёмную дорогу впереди, на убегающую под колёса разделительную полосу. Её слова падали в тишину салона, как камни, разбивая вдребезги последние остатки моего детского мира. В этот момент я понял, что остался один. По-настоящему один.
— Мне самому было ужасно неловко. Конечно, хорошо, что это помогло закончить сцену, но больше так не делай. Представляешь, как неприятно было господину Херсту?
Эти слова стали последней каплей. Весь вечер я молчал, подавлял, соглашался. Больше не мог.
— Чувства господина Херста важны?! — резко спросил я, и мой голос, сорвавшись, наполнился холодным негодованием. — А то, что Люсьена ударили по лицу, это не важно?! На глазах у всех!
Я впервые в жизни разговаривал с родителями таким тоном, и они, похоже, оказались ошеломлены. В зеркале заднего вида я увидел, как мама растерянно посмотрела на отца. Тот откашлялся и, нахмурившись, сказал:
— Нельзя так вмешиваться в методы воспитания в другой семье.
— Этот мальчик — доминантный альфа, — перебил меня отец, произнеся эту фразу как неоспоримый диагноз. — Наверняка методы воспитания для таких детей отличаются от обычных. Не вмешивайся, это их семейное дело. Нас это не касается.
Я слушал его и не верил своим ушам. Они нашли удобное объяснение для жестокости, которое позволяло им не вмешиваться, не чувствовать, не быть людьми. Голос отца стал твёрдым, как камень. Я посмотрел на его профиль в полумраке салона и понял, что спорить бесполезно — всё равно что говорить со стеной. Стеной, выстроенной из страха, условностей и полного безразличия. У меня пропало всякое желание продолжать этот разговор. Я плотно сжал губы и молча вёл машину до самого дома.
Надо было всё-таки вызвать полицию. Эта мысль преследовала меня уже не в первый раз, но было поздно. От этой беспомощности становилось только хуже.
Лёжа в своей постели, я смотрел в потолок, где тени от веток за окном плясали, как уродливые скелеты. Тишина дома давила. Она была наполнена несказанными словами и неотвратимой тревогой.
Что сейчас с Люсьеном? Теперь ведь его отца некому остановить — может, с ним делают что-то ещё хуже? Тревожные образы, один страшнее другого, проносились в голове, не давая покоя.
Образ Люсьена, получающего пощёчину, снова и снова всплывал перед глазами с пугающей чёткостью, не давая уснуть. Я несколько раз брал в руки телефон. Он казался мне то оружием, то ядом. Это было глупо. Бесполезно. Опасно. Но мысль о том, чтобы просто лежать здесь, в тепле и безопасности, пока Люсьен, возможно, страдает, была ещё невыносимее. Совесть была хуже страха.
Наконец я решился. С того самого происшествия Люсьен ни разу не выходил на связь. А у меня не хватало смелости позвонить первым.
Глубокий вдох был как прыжок в ледяную воду. Я набрал номер. Пальцы дрожали так сильно, что экран расплывался перед глазами. Я дважды ошибся цифрой, сбрасывал и набирал заново, проклиная собственную трусость.
Может, он сменил номер?.. Так было бы даже лучше. Если я не могу помочь Люсьену, может, лучше и не знать, что с ним?
Я почти понадеялся услышать безразличные длинные гудки, но вдруг они оборвались. Щелчок. Тишина. Я замер, напрягшись всем телом, не смея дышать. На том конце послышался слабый прерывистый вздох а затем тихий голос:
Услышав своё имя, произнесённое так, я шумно выдохнул весь воздух, который, кажется, держал в лёгких с момента той пощёчины. Тело обмякло. Это было облегчение, но не радость. Это было только начало.