Линия смерти | Глава 32
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Рю Довон и сегодня бежал сквозь рассвет. На набережной реки Ханган по-прежнему было многолюдно. Собирался дождь: небо было хмурым, воздух пропитан влажностью и едким запахом рыбы. Бодрая музыка из наушников громко стучала по барабанным перепонкам.
Рю Довон остановился, и сверился со смарт-часами. Время было точно таким, как он и предполагал. Он тяжело выдохнул. Пот лился ручьём, но глаза, напротив, были мучительно сухими. Сухость в глазах с каждым днём становилась всё сильнее, и обычные глазные капли уже не помогали. Он сходил к офтальмологу, но врач, сказав, что с линзами и самими глазами всё в порядке, прописал ему лишь высококонцентрированную гиалуроновую кислоту. Но и она не помогала ни от рези, ни от сухости.
Он стал меньше пользоваться телефоном и значительно сократил время, которое проводил за разучиванием сценария в машине. Он то и дело прикладывал к глазам компрессы и делал массаж, но всё было тщетно.
Боль переросла из простого жжения и сухости в ощущение, будто кто-то тупым предметом растирает его глазные яблоки. Иногда она была такой сильной, словно глаза вот-вот вывалятся, и отдавалась в голове. Симптомы усилились так внезапно, что он даже не заметил, когда именно это началось, и теперь подумывал о полном обследовании в университетской клинике.
Рю Довон закапал в глаза принесённые с собой капли и крепко зажмурился. Капля пота, скатившись по виску, упала с кончика подбородка.
Его влажные глаза окинули окружающий мир. Раннее утро, солнце уже полностью взошло. И в его глазах, помимо усердно тренирующихся людей, было множество других фигур. Фигуры были чёрными, как гниющая земля, и самого разного возраста, от детей до стариков.
Те, чья человеческая форма сохранилась, и те, чья была искажена, беспорядочно смешались. Некоторые были распластаны на земле, другие висели на головах и плечах бегущих людей, беззвучно разевая огромные рты. Чем сильнее болели глаза, тем отчётливее он их видел.
Рю Довон посмотрел на реку Ханган, от которой пахло тиной. И там тоже было полно фигур, высунувших из воды одни лишь головы. Они напоминали стаю гигантских головастиков. Заметив, что он смотрит на них, они облизнулись. Казалось, если бы не вода, они сразу же бросились бы на него, чтобы разорвать на куски — настолько откровенной была их ненасытность.
Ему было не столько страшно, сколько любопытно. Почему он их видит? Почему чем больше их становится, тем сильнее болят глаза? Нет, пора бы уже называть вещи своими именами. Не фигуры, а призраки. Хотелось усмехнуться, да не получалось.
От долгого созерцания глаза снова заболели, и он зажмурился, поморщившись. Жнец, тихо следовавший за ним, остановился поодаль и, спустя долгое время, цокнул языком.
— И что ты такого делал с Чха Минхёком, что духовное зрение так быстро открылось?
Два дня назад, когда он в последний раз видел Рю Довона, добровольно «похищенного» Чха Минхёком с подземной парковки, его духовное зрение открывалось с обычной скоростью. А сегодня процесс шёл так быстро, словно его подстегнули каким-то катализатором. Жнец, честно говоря, до сих пор жалел, что не проследил за той машиной и не посмотрел, что там было. Он побоялся, что Чха Минхёк, у которого чутьё было развито лучше, чем у кого-либо в Аду, его уничтожит, и покорно ушёл домой.
— Ай, чёрт. Умираю от любопытства.
Рядом с ним незаметно возникли двое его коллег в такой же одежде.
— Любопытство своё потом удовлетворишь, а сейчас за работу.
— Ты, я смотрю, совсем развеселился?
От голосов, прозвучавших с обеих сторон, жнец вздрогнул и шутливо шлёпнул своих коллег.
— Ой, мамочки, как напугали! Пришли — так хоть бы звук подали!
— Сегодня уйма покойников. У тебя нет времени тут за кандидатом в жнецы присматривать. Живо за нами!
— Обещал он! И вообще, у него духовное зрение открывается, какой от тебя теперь толк! Командир сам разберётся! Пошли, быстро!
Коллеги, схватив упирающегося жнеца под руки, потащили его за собой и исчезли, словно дым. Рю Довон, до этого момента державший глаза закрытыми, медленно приоткрыл веки, когда голоса умолкли.
«…И что ты такого делал с Чха Минхёком, что духовное зрение так быстро открылось?»
«И вообще, у него духовное зрение открывается, какой от тебя теперь толк!».
Он впервые в жизни слышал это слово. Достав из браслета телефон, он вбил его в поиск. Иероглиф «령» (靈) — дух, и «안» (眼) — глаз. В целом это означало способность видеть и различать духовные сущности. А «Духовные сущности» — это, видимо, и есть призраки.
Иными словами, его глаза теперь могли видеть призраков. А по словам жнеца, призраки стали ему видны из-за некоего действия с Чха Минхёком. «Что же это могло быть?» — подумал он, и вдруг в его голове отчётливо возник образ того поцелуя в его доме.
«Ну… я же говорил помедленнее».
Рю Довон знал пять-шесть ракурсов для поцелуя, которые красиво смотрелись в кадре, и прекрасно понимал, что нужно делать с губами партнёра, чтобы вызвать отклик у зрителей. Но на Чха Минхёка эти правила не действовали.
Оценивая сейчас, его поцелуй был совершенно никудышным. Это был не поцелуй даже, а жадная трапеза. Он пожирал его губы с такой алчностью, словно это был первый глоток пищи после долгих дней голода, и обрушивал на него неистовые поцелуи, от которых немел язык. Рю Довон на собственном опыте убедился, что и поцелуй тоже может быть формой насилия.
Ему не хватало воздуха, и дышал он так же тяжело, как после изнурительной пробежки по набережной Хангана. Чха Минхёк, которому всё было мало, кусал и сосал его губы так, словно хотел их оторвать, а когда Рю Довон применил силу и оттолкнул его, опустил взгляд. Его губы были опухшими, а глаза выглядели совершенно пьяными.
«Вы никогда раньше не целовались?»
«Даже не помню, когда это было. Это я виноват?»
«Я не говорил, что вы виноваты… но целуетесь вы и правда ужасно».
«Тогда надо было сопротивляться. Ты же сам тёрся губами, глотал мою слюну и сосал мой язык, будто тебе нравилось».
Если бы он произнес такое низкопробное и вульгарное выражение в своей обычной, пренебрежительной манере, Рю Довон, как и хотел, отказался бы и оттолкнул его.Но он шептал их, с придыханием, низким, хриплым голосом, и Довон упустил момент. Более того, его самолюбие, похоже, ничуть не пострадало от слов «целуетесь ужасно» и он сказал: «Если отдышался, давай ещё». В тот день они, без преувеличения, до самого рассвета целовались, прижавшись к холодильнику. У него даже челюсть болела, чего не случалось никогда в жизни.
Они бы, наверное, целовались и до самого утра, если бы Чха Минхёк внезапно, словно его ударило молнией, не отстранился. Честно говоря, хоть это было неумело и больно, сам поцелуй, если рассматривать его вне контекста, был совсем не плох. И он был готов повторить его ещё несколько раз. Но Чха Минхёк, подняв сброшенную одежду, оделся. Наперекосяк застегнув пуговицы, он, с невероятно серьёзным выражением лица, схватил его за запястье и сказал, что пора домой. Это было странно, но он покорно пошёл за ним.
Возвращение домой было точной копией того «похищения». Он съездил до самого Буксана, получил просроченный на год сливовый напиток, пережил ужасный поцелуй, а затем вернулся домой.
«Случится ли со мной ещё нечто подобное?..» — Рю Довон цокнул языком. К счастью, к утру опухшие губы пришли в норму, но… ах, да. Именно со вчерашнего дня глаза начали так сильно болеть. Поэтому он и не выдержал и пошёл к офтальмологу.
«Из-за поцелуя. Поцелуй». А если бы на его месте был кто-то другой, он бы поцеловал его? Поцелуй, начатый с целью «отключить» внутренний хаос, принёс совершенно неожиданное, сбивающее с толку смятение. Эту проблему можно было счесть серьёзной, а можно было и проигнорировать. И он выбрал «отложить». Потому что это было не настолько серьёзно, чтобы паниковать, но и не было чем-то незначительным, чтобы просто отмахнуться.
После дебюта, за исключением романа в начале двадцатых, все его физические контакты были связаны только с работой. И Рю Довон не чувствовал большой разницы между поцелуем с любимым человеком и поцелуем перед камерами, под взглядами съёмочной группы. Он ни разу в жизни не целовался с трепетом в сердце. Хоть и часто играл этот трепет.
Если так подумать, то и сами отношения были такими же. Он никогда ни в кого не влюблялся, теряя голову, чтобы сходить с ума без этого человека. Поцелуй с Чха Минхёком тоже, хоть и был волнующим, не вызвал трепета. Он занимал его мысли, но не настолько, чтобы мешать работать.
Направляясь в спортзал, Рю Довон размышлял, какая связь может быть между поцелуем с Чха Минхёком и состоянием его глаз, которое называют духовным зрением. Он задумчиво вертел в руках смарт-часы. Не кидаться же с поцелуями на первого встречного ради проверки?
Можно было бы спросить у жнеца, когда тот появится, но раз уж они дошли до поцелуев, он решил позвонить Чха Минхёку напрямую. Кроме духовного зрения, у него появился ещё один вопрос, ответа на который в интернете точно не было.
После долгих гудков в трубке раздался мягкий, как сахарная вата, мужской голос.
— Да, Административное бюро «Сониль».
Он не ошибся номером… Рю Довон, проверив экран, спросил снова:
— Это Рю Довон. Это не телефон господина Чха Минхёка?
В ответ из трубки донеслось несколько покашливаний, а затем голос стал более хриплым и низким.
Это было похоже на голос Чха Минхёка, но это был не он, а голос, имитирующий его. Рю Довон, остановившись у светофора, посмотрел на вывеску спортзала и ответил:
— Я позвонил, потому что у меня есть вопрос. У вас с губами всё в порядке?
Глава 33