Съешь меня, если сможешь (Новелла) | Глава 4
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
В оглушительной тишине пентхауса Доминик почти физически ощущал чужой страх. Казалось, пульс Эшли отдаётся у него в ушах, хотя разум подсказывал: всё это лишь игра воображения. Однако взгляд напротив не мог солгать — расширенные зрачки и застывший в них страх были красноречивее любых слов.
С показной неторопливостью Доминик вновь наполнил свой бокал, наблюдая за тем, как кусочки льда звякают о хрусталь.
— Это шутка, — произнес он с безразличной интонацией, пригубив напиток.
На лице Эшли промелькнуло целое облако эмоций: он, похоже, пытался решить, стоит ли уточнить, о какой именно «шутке» идёт речь, или лучше отмолчаться. В итоге он лишь неловко скривил губы, ни к одному из вариантов так и не склонившись.
Пожав плечами, он решил уйти от неудобной темы самым простым способом: коротко усмехнулся и с подчеркнуто извиняющейся улыбкой сказал:
Доминик не стал поддерживать неуклюжую игру, его голос оставался спокойным и ровным, не выдавая ни малейших эмоций:
Подхватив предложенную тему с заметной поспешностью, Эшли попытался вернуть разговор в безопасное русло:
— Я внимательно следил за этим процессом. Вы, мистер Миллер, вновь показали себя с лучшей стороны. Есть чему поучиться.
Доминик задержал взгляд на собеседнике, отмечая, как тот, стараясь выглядеть искренним, изгибает уголки глаз в выразительные полумесяцы, — но в этом было больше старания, чем настоящего тепла. Он чуть заметно расслабил губы, позволяя улыбке скользнуть по лицу, хотя внутри сохранял прежнюю отчуждённость.
— Подлизываться у тебя выходит неважно.
Это было сказано мягко, но всё же достаточно ощутимо, чтобы слегка смутить собеседника. Однако, вопреки ожиданиям, Эшли выдержал эту неловкость с удивительной стойкостью:
— Я буду стараться. Когда-нибудь, надеюсь, у меня получится.
Доминик, не спеша, взглянул поверх бокала прямо на его лицо. Эшли продолжал держаться с показной невозмутимостью, но эта улыбка казалась слишком ровной, будто нарисованной специально для него. Всё это выглядело неестественно, иронично даже трогательно.
«Занятно,» — мелькнуло у Доминика, и он поставил наполовину полный бокал на край стола, позволяя этой короткой паузе наполниться новым напряжением.
Он чуть наклонился вперёд, как бы понижая голос до полушёпота:
— Да, — мужчина тут же выпрямился, вся его фигура невольно напряглась, — какое угодно.
Доминик намеренно медленно придвинул свой бокал к самому краю, фиксируя внимание собеседника на этом движении. Он уловил, как тот неотрывно следит за его губами, как напряжённо замирает в ожидании. Сам Доминик ощущал, как у него учащается пульс — не от тревоги, скорее от неясного предвкушения.
Вновь подняв взгляд, он медленно произнёс:
Мужчина замер. Искусственная улыбка на его губах дала трещину, и это было невозможно скрыть. Доминик же, напротив, наслаждался моментом, мысленно смакуя сказанное им имя.
— Если я потребую нечто, ты исполнишь это, чего бы оно ни стоило?
— Всего, чего потребуете, — тут же ответил он без единой запинки.
Эшли быстро сбросил с себя остатки потрясения и растерянности. Спина выпрямилась, и его взгляд из растерянного мгновенно стал стальным, оценивающим. Профессиональная маска вернулась на место, и теперь он смотрел на Доминика с вызовом, будто перед ним был не партнёр, а добыча.
Доминик медленно положил обе ладони на стол, наклонился вперёд, уменьшая и без того небольшое расстояние между ними, — это движение наполнило воздух едва уловимым электричеством.
Дыхание Доминика стало глубже, срываясь с приоткрытых губ, и на какой-то миг казалось, что еще дюйм, и можно будет коснуться языком этих алых припухших от сдерживаемого волнения губ, попробовать на вкус его покорность.
Он медленно поднял руку. Пальцы, едва касаясь, скользнули по жесткой ткани воротника и легли на теплую кожу шеи. Движение было откровенным, наглым, но адвокат не дрогнул. Он лишь замер, превратившись в изваяние, и Доминик почувствовал под пальцами, как бешено колотится его пульс.
«Как далеко он готов зайти, чтобы эта сделка состоялась?»
Доминик ощутил, как его собственный запах — тяжелый, властный аромат альфы — становится гуще, заполняя собой всё пространство. Будь перед ним омега, тот бы уже изнемогал в течке от одной этой ауры. Да что там омега — заурядный бета залился бы краской и потерял дар речи. Но Эшли стоял прямо, и единственное, что вызывало реакцию в этом теле — стремительно сокращающееся расстояние между ними. Ресницы дрогнули. Эшли даже не осознавал, что феромоны Доминика уже пропитывали его дорогой костюм, оседали на коже, душили своей невидимой мощью.
Когда их лица разделял последний миллиметр, ощущавшийся непреодолимой пропастью, Доминик прошептал прямо в его губы:
Мужчина вздрогнул, словно от тихого разряда тока. Он несколько раз моргнул, пытаясь сфокусировать помутневший взгляд, и лишь спустя долгую секунду его губы разжались, чтобы выдохнуть:
Слово прозвучало хрипло, сдавленно. В наэлектризованном воздухе кабинета оно исказилось, потеряло свой смысл и прозвучало почти как другое — «секс». Мужчина почувствовал, как болезненно свело челюсть, и уставился на Доминика с отчаянным непониманием.
— Да, честь, — повторил тот, наслаждаясь произведенным эффектом. Слово «секс» никуда не делось, оно так и повисло между ними.
«Хотя,» — лениво подумал Доминик, — «Секс с ним тоже был бы неплох».
Загнать в угол эту безупречно одетую «Джульетту», сорвать с нее маску невозмутимости, заставить молить… Вероятно, она бы не отказала. Не смогла бы. Но до этого доходить он не собирался. Этот мужчина — гамма. Его тело не откликнется, не потечет, как у омеги. Пришлось бы силой пробиваться в упрямое, не желающее принимать нутро — слишком много усилий ради сомнительного удовольствия.
Нет, игра, которую он затеял сейчас, была куда изысканнее. Растянуть его унижение, наблюдать, как трескается профессиональная броня. Это куда слаще, чем видеть жалкие слезы после неминуемого проигрыша в суде. Если уж наслаждаться моментом, то делать это нужно со вкусом. Все остальное подождет.
— Честь… — эхом повторил мужчина, едва совладав с голосом. — А что… что еще вы хотите?
Он явно пришел в себя, и в его тоне прозвучало облегчение. Честь казалась ему смехотворно малой платой после того, что он уже приготовился отдать. Эти мысли были так предсказуемы, что Доминик не сдержал хищной усмешки, растянувшей губы.
На лице Эшли снова отразилось полное замешательство. Он смотрел на Доминика так, будто тот говорил на неизвестном языке. Это очередная шутка? Насмешка? Что значат эти нелепые игры?
Видя, как смятение открыто борется с подозрением на лице визави, Доминик медленно, с расслабленной грацией выпрямился, отступая на шаг и возвращая дистанцию. Он обратился к Эшли, который, казалось, онемел от изумления:
— Правила просты. Играем до трех побед. Если ты меня обыграешь, я без лишних слов перехожу в твою фирму. Если проиграешь ты — это предложение аннулируется, и я больше никогда о нем не услышу.
Мужчина, ошеломленный донельзя, молча открывал и закрывал рот, не в силах сформулировать ответ. Доминик, предоставив ему время переварить услышанное, подошел к бару и плеснул себе еще виски. Золотистая жидкость тяжело качнулась в бокале.
Глядя на это невозмутимое движение, Эшли наконец обрел голос.
— Эм… то есть… вы хотите… только чести? Моей? Но мы… мы ведь приготовили несоизмеримо больше… Полное партнерство, личный самолет, вилла на А-стрит с видом на залив…
Он выпаливал заученные фразы, словно пытался заглушить ими абсурдность происходящего. Доминик равнодушно слушал, покачивая бокал. Когда Эшли замолчал, чтобы перевести дух, он медленно произнес:
— Я хочу только чести. От тебя.
Наблюдая за тем, как лицо Эшли окончательно теряет всякое выражение, Доминик криво усмехнулся:
— Ты всерьез думаешь, что твоя нынешняя компания не предлагала мне всё то, что ты только что перечислил? И даже больше?
— …Нет… — неохотно ответил мужчина.
Доминик поднес бокал к губам, не сводя с него глаз.
— А какова вероятность, что я не получу того, чего действительно хочу?
— …Нулевая, — на этот раз ответ прозвучал еще тише.
С удовлетворением осушив бокал, Доминик поставил его на стол. Тяжелый хрусталь глухо стукнул о полированное дерево. Настала неловкая тишина. Взгляд Эшли метнулся к пустому бокалу, затем, не найдя точки опоры, вернулся к лицу Доминика.
А тот уже откинулся на спинку кресла, небрежно закинув ногу на ногу и сложив руки на бедре. Он был воплощением расслабленной власти, хозяином положения, который уже выиграл, даже не начав партии.
— Условие только одно. Ты играешь со мной в шахматы. Если не хочешь, на этом всё и закончится.
Как ни трудно было в это поверить, сомнений не оставалось. Это не было шуткой. После долгой паузы Джульетта наконец вдохнул густой воздух и осторожно заговорил. Каждое слово он взвешивал, словно боясь спугнуть это невероятное предложение.
— То есть, если я просто сыграю с вами в шахматы, вы перейдете в нашу компанию? Без каких-либо других условий?
— При условии, что ты первым выиграешь три партии, — с нажимом повторил Доминик, закрепляя главное правило.
Эшли недоверчиво покачал головой.
— Наша фирма — номер один в стране. Вы готовы отказаться от партнерства, от всего, что мы предлагаем, только ради… возможности проиграть мне в шахматы?
— Мне ничего из этого не нужно, — ответ Доминика был неизменен, и эта его настойчивость сбивала с толку окончательно.
Джульетта нахмурился, погрузившись в напряженные раздумья. Его мозг лихорадочно просчитывал варианты, искал подвох, скрытый мелкий шрифт. Он пришел сюда, готовый к унижению, к непомерным требованиям, к полной капитуляции. А получил шахматы. Абсурдная, немыслимая удача.
«Смогу ли я выиграть — это, конечно, другой вопрос», — пронеслось в его голове, — «Но отказаться от такого шанса было бы безумием».
Доминик с интересом наблюдал, как на лице Эшли отражается вся работа его мысли: тень сомнения, холодный расчет, и, наконец, решимость. Он сделал ставку, и теперь она была принята.
— Через три дня, — ответил Доминик, снова наполняя свой бокал. — В это же время.
— Хорошо, — на этот раз Эшли ответил твердо и без колебаний. Иначе и быть не могло. Он пришел сюда, готовый принять любые условия. — Тогда… увидимся через три дня.
Он замолчал, ожидая, не скажет ли Доминик что-то еще, не добавит ли еще одно, последнее условие. В ответ тот лишь молча поднял свой бокал в безмолвном тосте — то ли за их сделку, то ли за грядущую игру.
Этот жест стал финальной точкой. Джульетта, словно очнувшись от наваждения, резко развернулся и покинул пентхаус, унося с собой стук собственного сердца и тяжелый властный запах чужих феромонов, насквозь пропитавший его одежду и кожу.