Съешь меня, если сможешь (Новелла) | Глава 1
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Никто не оскорбит меня безнаказанно
Те, кто обманут меня, обязательно заплатят за это.
В зале суда воцарилась такая гнетущая тишина, что, казалось, упади иголка — её звон разорвет барабанные перепонки. Воздух был густым и спертым; дышать становилось всё труднее. Истец, побелев от ужаса, мелко дрожал. Взгляд его, едва дрогнув, оставался прикован к судейскому столу — единственной надеждой точке, от которой он ждал либо спасения, либо окончательного краха.
С минуты на минуту все решится.
Приговор, способный перечеркнуть всё или дать шанс начать заново.
Мужчина сцепил дрожащие пальцы, словно в молитве, и лишь остатки самообладания продолжали удерживать его на ногах. Взгляды десяток пар глаз жгли спину. И от этого становилось только тяжелее.
Наконец, судья с лицом, похожем скорее на каменное изваяние, шевельнул губами. Каждое слово звучало тяжелее удара судейского молотка.
— …Посему, исковое заявление истца от ХХ числа ХХ месяца 20ХХ года — отклонить.
— Ах! — только и вырвалось из пересохшего горла мужчины.
В следующую секунду силы покинули его, и он рухнул на жёсткое сиденье, словно сломанная марионетка, уронив лицо в ладони. Судья, не обращая внимания, продолжил монотонно зачитывать резолютивную часть:
— Судебному секретарю… оформить решение в отношении ответчика… и закрыть дело…
Последние слова утонули в вязком тумане, затопившем сознание истца. Он уже не слышал их и не воспринимал ничего вокруг. Сквозь судорожно сжатые пальцы сверкали безумно расширенные, ничего не видящие глаза. Тело била мелкая дрожь.
Внезапно он с силой сжал голову руками, и из груди казалось бы взрослого мужчины вырвался почти детский отчаянный вой:
Доминик Л. Миллер невозмутимо, с ленивым любопытством хищника наблюдал за этим разгромом. Истец, сломленный и опустошенный, безвольно осел на стуле, а слёзы одна за другой скатывались по его щекам.
Уголки губ Миллера едва заметно дрогнули, а глаза прищурились — казалось, он искренне наслаждался происходящим, не упуская ни единой детали чужой трагедии. Со стороны могло показаться, будто он с трудом сдерживает довольную усмешку.
«Да, большинство людей, увидев это, не поверили бы своим глазам», — с холодной отстраненностью подумал Доминик, когда свет зала выхватил перед ним кадр.
Это был единственный всплеск настоящей жизни в его пресной, до тошноты предсказуемой рутине. Тонкая дрожь прокатилась по венам, внизу живота вспыхнуло слабое, жгучее напряжение. Но на этом все закончилось.
«И это ничтожное, мимолетное подобие остроты — предел того, что я могу испытать? Какая же невыносимо скучная жизнь.»
Он просидел так ещё некоторое время, впитывая остатки чужого отчаяния. Лишь убедившись, что судья покинул зал и заседание официально завершено, Доминик нарочито медленно поднялся со своего места.
— Мистер Миллер, примите мою глубочайшую благодарность! — клиент, сияя от счастья, подскочил к нему, обогнав остальных юристов своей команды, и с силой стиснул руку Доминика. — Вы, без сомнения, лучший адвокат не только на Восточном побережье, но и во всей стране! Председатель будет в восторге!
Доминик мельком обвел взглядом мужчин — представителей компании клиента, которые без стеснения ликовали прямо в зале суда. Он удостоил остальных адвокатов лишь коротким ничего не выражающим кивком и направился к выходу.
— Мистер Миллер, вы уже уходите? — спросил клиент с легким разочарованием.
Один из оставшихся адвокатов поспешил ответить:
— Да, мистер Миллер всегда уезжает сразу после завершения дела. Все оставшиеся вопросы мы можем обсудить с вами.
— Ах, вот как… — протянул задумчиво тот, с сожалением глядя на удаляющуюся фигуру Доминика. И, вздохнув, тихо пробормотал себе под нос: — Удивительный человек…
Адвокаты, услышав это, обменялись быстрыми многозначительными взглядами. Один из них, тот, что казался старше и опытнее, изумленно вскинул брови.
— Сблизиться? Вы это о Миллере? Помилуйте, зачем? И, главное, ради чего? — в его голосе прозвучало такое удивление, что клиент невольно смутился.
Он выдавил из себя неловкую извиняющуюся улыбку.
— Ну, я просто подумал… это ведь никому бы не повредило, не так ли? Кажется, я сморозил глупость.
— Пожалуй, теоретически вы и правы… — протянул другой адвокат, нервно оглядываясь по сторонам, и понизил голос до заговорщицкого шепота: — Видите ли, Миллер… он ни с кем не поддерживает даже подобия приятельских отношений. Мы работаем с ним бок о бок уже несколько лет, но он ни разу не выпил с нами даже чашки кофе после дела. Стена. Абсолютная.
— Может, он просто человеконенавистник? — прошептал кто-то, и все тут же начали переглядываться, пытаясь понять, кто это сказал. Но в этот момент ещё один юрист громко высказал то, что, казалось, вертелось у всех на языке:
— Дело не в этом. Скорее, он просто не желает якшаться с нами, простыми смертными. — Саркастически усмехнулся он. — Ведь он же у нас благородный доминантный альфа, ему не пристало.
Тон был откровенно ядовитым и граничил с грубостью, но никто даже не попытался его осадить.
«Кажется, все здесь разделяют это мнение, хоть и боятся признаться вслух.»
В воздухе повисло ощутимое напряжение, смесь затаенной обиды и, возможно, толики зависти. Каждый из присутствующих в глубине души чувствовал это:
«Этот человек, Доминик Миллер, смотрит на всех остальных сверху вниз, словно на существ низшего порядка.»
Один из представителей компании клиента, почувствовав, как атмосфера накаляется, поспешил вмешаться и сменить тему. Его голос прозвучал нарочито бодро:
— Ну-ну, господа, давайте оставим эти досужие разговоры! Нам пора возвращаться в офис. Я, конечно, уже уведомил председателя о результате по телефону, но он ждёт личного доклада, сами понимаете. Оставшиеся формальности уладим в рабочем порядке. Всем огромное спасибо за проделанную работу, вы настоящие профессионалы!
— Что вы, не стоит благодарности! Это наша работа, — последовал вежливый, но уже лишённый прежнего энтузиазма ответ от одного из адвокатов.
За этой сценой обмена рукопожатиями, дежурными любезностями и фальшивыми улыбками, в другом конце зала, словно в другой реальности, сидела сгорбленная фигура истца. Совершенно разбитый, мужчина неподвижно уставившись в одну точку за окном. Его собственный адвокат что-то говорил тихим сочувствующим голосом, приобняв за плечи. Но слова будто разбивались о стены. Только слезы продолжали течь по измученному лицу, и он уже не пытался их утирать, позволяя горю вырваться наружу.
— Насколько я помню, использование феромонов в зале суда строго запрещено, не так ли? — прозвучал внезапный, чуть насмешливый голос.
Доминик, размеренно шагавший по гулкому коридору, едва заметно повернул голову. К нему приближался мужчина неопрятного вида, растягивая губы в маслянистой ухмылке. Несколькодневная щетина придавала его лицу потасканный вид. Оценив незнакомца коротким холодным взглядом, Доминик тут же отвернулся и продолжил путь, не сбавляя шага.
Тот, однако, не отступал. Почти трусцой догнав его, он демонстративно, с шумным вдохом втянул носом воздух, смакуя витавший вокруг Доминика едва уловимый, но характерный сладковатый аромат.
— Впрочем, — продолжил он тем же тоном, не сводя с Доминика наглых глаз, — заседание-то уже закончилось. Так что теперь, полагаю, всё можно?
Доминик не удостоил его ответом. Ни один мускул не дрогнул на его лице, но по тому, как напряглась спина под дорогим пиджаком, мужчина безошибочно понял, что задел за живое.
— Если вы хотите обсудить детали процесса, — голос Доминика прозвучал ровно, но с такой ледяной отчетливостью, что у незнакомца по спине пробежал холодок, — назначьте интервью через моего секретаря.
Этот холодный отстранённый тон лишь подтвердил догадку мужчины. Он картинно всплеснул руками.
— О, что вы, нет-нет! Я своими глазами лицезрел ваш триумф, какие тут вопросы? Меня интересует совсем другое… — Он выдержал паузу, и его глаза загорелись сальным огоньком. — Нечто куда более… пикантное. Я слышал, в «H&J» всерьёз планируют вас переманить. Уже в курсе?
Он осторожно забросил наживку, внимательно следя за малейшим изменением в лице Доминика. Не дождавшись ответа, он продолжил напористее, понизив голос до заговорщического шепота:
— Если речь о «H&J», то это ведь сейчас крупнейшая лоббистская структура в стране. Они, должно быть, предложат весьма и весьма внушительную сумму, не так ли? В кулуарах поговаривают, что это будут абсолютно лучшие условия во всей отрасли. Рекордные.
Этот его взгляд — цепкий, въедливый, словно буравчик, пытающийся проникнуть под кожу, — вызывал у Доминика то самое чувство тошноты, которое он испытывал к подобным людям. Профессиональное, донельзя неприятное любопытство. Он не ответил, продолжая идти вперед, словно не замечая прилипчивого собеседника.
— А разве проверка слухов не входит в ваши прямые обязанности? Или я ошибаюсь?
Ледяной отпор, способный вогнать в краску кого угодно, казалось, лишь раззадорил репортёра. На его лице расплылась ещё более широкая и наглая ухмылка.
«Этот парень либо непроходимо глуп, либо сделан из стали», — сделал вывод Доминик.
— Так я как раз этим и занимаюсь, не находите? Пытаюсь получить информацию из первых, так сказать, рук.
Доминик, наконец, остановился у массивных дверей лифта и впервые за весь разговор одарил настырного репортёра долгим изучающим взглядом, от которого у того неприятно засосало под ложечкой. Мужчина невольно выпрямился, однако в его взгляде читалось отчаянное ожидание сенсации.
И тут на губах Миллера мелькнула едва заметная улыбка.
— Ах! — непроизвольный стон разочарования сорвался с губ журналиста.
Он потерял остатки самообладания и раздражённо выпалил:
— Да бросьте вы, мистер Миллер! Ну скажите же! Если это правда, это же невероятный эксклюзив! Бомба! Я озолочусь!
— И с каких это пор доблестные рыцари пера и микрофона утруждают себя проверкой фактов перед тем, как строчить свои сенсации? — в голосе Доминика прозвучала ленивая насмешка, и он смерил журналиста взглядом, полным брезгливого снисхождения.
Но тот не дрогнул. Даже наоборот, напор стал лишь более уверенным.
— С этого самого момента, мистер Миллер. — В его глазах блеснул холодный азарт игрока, идущего ва-банк. — Именно с этого момента и собираюсь начать. С вашей помощью, разумеется.
Идеально очерченные брови Доминика на неуловимое мгновение сошлись к переносице. Эта наглость была ему не по вкусу. Однако вся его реакция свелась к короткому пренебрежительному выдоху — тихому «ха», которое говорило, что дальнейший разговор ниже его достоинства.
Раздался мелодичный сигнал лифта.
Доминик, будто только этого и ждал, плавно, без единой лишней эмоции, шагнул в распахнувшиеся створки. Журналист, не желая сдаваться, отчаянно крикнул в узкую щель закрывающихся дверей:
— Если всё же надумаете и захотите, чтобы статья вышла… ну, или если вам понадобится что-то опубликовать… звоните в любое время! Мой номер у вашего секретаря!
Последние слова утонули в мягком шипении сомкнувшихся дверей.
Вместе с этим звуком с журналиста обрушилась вся его напускная бравада. Он тяжело вздохнул, и плечи его бессильно опустились.
— Ну и тип… — прохрипел он, растирая занывший от напряжения затылок. — Броня, а не человек.
— А вы, я смотрю, неплохо продержались против этого… кхм… высокомерного господина.
К нему подошёл коллега — такой же охотник за сенсациями. Журналист обернулся и только сейчас понял, что целая стайка его собратьев по цеху с нескрываемым любопытством наблюдала за всей сценой из дальнего конца коридора.
Они видели все. Его унизительное фиаско. То, как методично и хладнокровно его только что отшили. Горячая краска обожгла шею и щеки, несмотря на всю его репутацию прожженного циника.
«Проклятье. Вот это зрелище они получили.»
— Ну, для общения с таким, — протянул кто-то из них с явным намёком, — ты еще очень даже неплохо справился. Попытка – не пытка.
Другой, с видом знатока, сочувственно похлопал его по плечу.
— Да ладно тебе, не бери в голову. С Миллером еще никому не удавалось договориться по-простому. Он не играет в наши игры. Он сам — игровое поле, а мы на нем — фигуры.
— Точно! А я уж, грешным делом, испугался, как бы он тебе прямо здесь, у лифта, шею не свернул, — хохотнул один из репортёров, хлопнув покрасневшего коллегу по плечу. Его голос прозвучал неуместно громко в почтительной тишине судебных коридоров.
— Эй, полегче, мы всё ещё в здании суда, между прочим! — шикнул на него другой, опасливо косясь по сторонам.
— Да какая разница? — махнул рукой третий с циничной ухмылкой. — Этот Миллер… он, знаешь ли, из тех, кто и не на такое способен. И ему за это ничего не будет. Таким, как он, всё сходит с рук.
— Естественно, — подхватил ещё один голос, в котором слышались нотки затаённой зависти. — Для доминантных альф не существует такого понятия как «невозможно». Законы писаны для нас, простых смертных, а не для них.
— Готов поспорить, этот тип и людей убивал, — прошелестел внезапно пониженный до зловещего шёпота голос, почти касаясь уха сконфуженного репортёра. — Вот увидите, стопроцентно. У него взгляд… как у хирурга, который смотрит не на человека, а на объект для вскрытия. Абсолютно пустой.
Шепот полоснул по нервам, и по коже репортера пробежал холод.
— Ты это о ком? — инстинктивно подхватил кто-то из толпы, тоже сбиваясь на шепот. Напряжение сгустилось, стало плотным и тяжелым. — Журналиста прикончил? Или… кого-то посерьезнее?
— А какая, к черту, разница? — последовал быстрый уверенный ответ. — И того, и другого.
На мгновение воцарилась тишина. Все невольно замерли, словно вслушиваясь в эхо этих страшных догадок. Репортер, тот самый, что только что остался ни с чем у лифта, резко тряхнул головой, отгоняя наваждение.
— Да бросьте вы! Зачем ему это? — Он попытался вернуть разговору более рациональное русло, хотя голос всё ещё дрожал. — Он и так, совершенно законными методами, может сделать с человеком всё, что угодно.
Ему ли не знать, что это была чистая правда. Доминик Л. Миллер обладал таким влиянием, что мог уничтожить человека, не прикоснувшись к нему и пальцем. Упрятать за решетку до конца дней, довести дело до смертного приговора, и все это — не прилагая видимых усилий. Зачем ему марать руки о какого-то назойливого писаку, который сует нос в чужие дела ради дешевой сенсации? Такие, как Миллер, слишком умны для грубой работы. Рисковать безупречной репутацией? Никогда.
— К тому же, — вмешался еще один голос, до этого молчавший, — любой доминантный альфа — это в первую очередь нарцисс. Разве не так? Он слишком ценит собственную персону, слишком дорожит своим положением и комфортом, чтобы пойти на такое… грязное дело.
Говоривший сделал паузу, обводя коллег задумчивым взглядом.
— Разве что… если он все просчитает. До последней детали. И будет абсолютно уверен, что выйдет сухим из воды. Никаких последствий. Вообще.
После этих слов все замолчали, обдумывая сказанное. Возразить было нечего. Это была настолько очевидная неприкрытая истина, что спорить не имело смысла.
Молчание затягивалось, становясь невыносимым, пока один из журналистов не усмехнулся, явно стремясь разрядить обстановку.
— Кстати, о другом, — в его голосе зазвенели игривые нотки. — Может, заключим пари? Уйдет Миллер в другую контору или нет? Ставлю сотню, что останется! Ему и здесь неплохо платят.
Где-то в глубине просторного, залитого мягким светом зала, произошел нервный срыв скрипки. Резкий неприятный визг полоснул по ушам, заставив несколько гостей брезгливо поморщиться. Звук был настолько чужеродным в этом море гармонии, что на долю секунды повисла тишина. Впрочем, остальные инструменты тут же бросились на выручку, торопливо сплетая бархатное полотно звука, чтобы скрыть, похоронить под ним эту неловкую фальшивую ноту.
Среди этого легкого гула голосов и музыки Доминик Миллер, стоявший особняком, легким движением подозвал официанта. Его пальцы, не колеблясь, сомкнулись на ножке высокого бокала с искрящимся золотистым шампанским. Он повернулся к небольшой группе людей, образовавших вокруг него созвездие восхищенных лиц, и чуть приподнял бокал.
— За ещё одну блестящую победу, господа, — в его голосе, бархатный и ровный, слышалась нота триумфа.
— Наши поздравления, Миллер! — элегантно одетая дама, стоявшая ближе всех, одарила его ослепительной улыбкой, но глаза ее, внимательные и цепкие, не улыбались. Они оценивали. — Это было великолепно!
Одобрительный гул прокатился по группе. В ответ Доминик лишь надел свою безупречную маску вежливости и коротко, едва заметно кивнул.
— Признаться, все вокруг твердили, что это дело будет невероятно сложным, — с придыханием добавил кто-то, с обожанием глядя на Миллера. — Шансы казались почти нулевыми, я был уверен, что дело гиблое!
Женщина, что первой бросилась с поздравлениями, картинно захлопала длинными ресницами, изображая неподдельное изумление. Ее голос зазвенел хрустальным колокольчиком показного возмущения:
— Да что вы такое говорите! Неужели? А я вот ни на секунду не сомневалась! Чтобы Миллер — и вдруг проиграл? Это же из области фантастики, вы согласны? Такого просто не может быть!
Нервный дребезжащий смешок, похожий на треск сухого листа, сорвался с губ мужчины, затронувшего щекотливую тему. Он украдкой бросил быстрый испуганный взгляд на Доминика, и его руки заметались в суетливых движениях. Было очевидно, как он внутренне съежился, опасаясь, что задел самолюбие всемогущего адвоката.
Однако Доминик, казалось, парил в иной, недосягаемой для них реальности. Его лицо оставалось бесстрастным, как у античной статуи. Он молча, с видом полнейшей отрешённости, чуть склонил бокал, позволяя золотистому шампанскому лениво плеснуться у хрустальных стенок. Этот жест, полный холодного безразличия, заставил нервничавшего гостя запаниковать. Он поспешно сбивчиво сменил тему:
— Господа, а вы уже определились, чью кандидатуру будете поддерживать на выборах? Я слышал, в ближайшее время планируется большой благотворительный вечер…
Доминик пропускал мимо ушей этот поток бессмысленных слов. Его взгляд с ленивой брезгливостью скользил по переполненному залу. Как всегда. До зубовного скрежета скучное сборище. Мероприятие было заявлено как благотворительный приём, но на деле вся эта суета сводилась к одному: под личиной светских любезностей каждый из присутствующих, подобно оголодавшей гиене, лихорадочно вынюхивал выгодную сделку, новый источник дохода или полезное знакомство.
Ожидаемо, разговор быстро скатился к оживлённому обсуждению того, какой именно политик принесёт им наибольшую выгоду. Доминику стало откровенно тошно.
«Пожалуй, пора откланяться. Хочется воздуха.»
— Итак, господа… — он как раз открыл рот, чтобы коротко, но вежливо попрощаться, намереваясь ускользнуть из этого душного мирка, как вдруг кто-то сзади бесцеремонно в него врезался.
Резкий, совершенно неожиданный толчок в спину заставил Доминика пошатнуться. Бокал в его руке дрогнул, и золотистое шампанское выплеснулось на безупречную ткань его костюма, мгновенно расплываясь пятном.
Снизу, от самых его колен, донёсся короткий испуганный вскрик — не громче мышиного писка. Он не успел осознать произошедшее, как руки сами собой сомкнулись, подхватывая подавшееся ему навстречу невесомое тело.
«Какой лёгкий», — отстранённо подумал Доминик. Непривычная пустота в объятиях заставила недоумённо нахмуриться. Он опустил взгляд и встретился глазами с человеком, который в этот самый момент поднимал голову.
У него были мягкие светло-каштановые волосы, растрёпанными прядями упавшие на лоб. И глаза… поразительные глаза ясного небесного цвета с золотисто-ореховыми искрами у зрачка, сейчас удивлённо распахнутые. Ростом он был, вероятно, не ниже среднего, но на фоне двухметрового Доминика казался хрупким и миниатюрным, едва доставая ему до плеча. По-юношески тонкое телосложение, длинные изящные конечности — что-то в нём и впрямь напоминало фарфоровую балетную куклу.
Незнакомец медленно моргнул, и с его приоткрытых губ сорвался тихий прерывистый вздох, похожий на извинение.
И в это самое мгновение… в это самое мгновение весь оглушающий шум этого мира, все эти пустые разговоры, назойливая музыка, звон бокалов — всё то, что так безжалостно терзало слух Доминика последние несколько часов, — внезапно исчезло. Растворилось. Словно кто-то одним щелчком выключил звук.
Это длилось несколько секунд, а может, и меньше, но для Доминика они стали вечностью, замершей вне времени. Поэтому, когда брови незнакомца едва заметно дрогнули в смущении, и он попытался высвободиться, реальность обрушилась на Доминика. Время, до этого застывшее, вдруг бешено рванулось вперёд, и он даже ощутил приступ лёгкого головокружения, словно от резкого перепада давления.
— Ах, п-простите, пожалуйста! — выпалил незнакомец, торопливо выпрямляясь и отступая на шаг. Тепло чужого тела, на мгновение заменившее привычный груз ответственности, исчезло, оставив взамен сосущую пустоту и недоумение.
Доминик перевёл взгляд на свои опустевшие руки, затем медленно поднял его на незнакомца. И в этот момент глаза мужчины, всё ещё не достававшие ему до плеча, показались ему до невозможного голубыми — осколками чистого неба, смотрящими снизу вверх с искренней виной и растерянностью.
— Прошу прощения, я совершенно не смотрел, куда иду… — Он виновато улыбнулся, и улыбка эта на удивление обезоруживала. Незнакомец торопливо достал из кармана белоснежный платок и протянул руку к Доминику, намереваясь стереть пятно с его дорогого костюма. — Позвольте, я…
Доминик молча отвёл его руку — жест вышел резким, грубоватым. Тот замер на полудвижении, непонимающе моргнув. И глядя на это растерянное лицо, на испуганно приподнятые брови, на Доминика разом навалилась всепоглощающая усталость. Не хотелось что-либо говорить, делать, вообще реагировать. Как же всё это утомительно.
— Оставьте, — бросил сухо Доминик через плечо, не оборачиваясь. — Не стоит.
— Ах, п-постойте! — послышался за спиной отчаянный голос.
Он уже сделал несколько шагов к выходу, намереваясь отделаться от этого назойливого человека и как можно скорее покинуть душную атмосферу приёма, но тот оказался проворнее. Лёгкие, быстрые шаги за спиной — и вот он снова стоит перед ним, преграждая путь и пытаясь выровнять дыхание. В руке он сжимал визитную карточку. Доминик скользнул по ней пренебрежительным взглядом.
— Я… я испачкал ваш костюм, — сбивчиво проговорил мужчина, его щёки всё ещё алели от смущения. Он протягивал карточку с такой отчаянной вежливостью, что это начинало раздражать. — Я бы очень хотел компенсировать. Пожалуйста, свяжитесь со мной.
Доминик не двинулся с места, не сделал ни малейшей попытки взять протянутую бумажку. Вместо этого он медленно, позвонок за позвонком, выпрямился во весь свой внушительный рост и перевел взгляд с карточки на лицо мужчины.
— Компенсировать? — переспросил он тихо, но каждое слово ложилось на тишину между ними, как осколок льда.
— Да, — торопливо кивнул мужчина, кажется, не уловив опасного подтекста. На его губах даже появилась слабая неуверенная улыбка. До чего же наивный. — Оплату химчистки, разумеется. Или, если потребуется… если костюм испорчен, я готов купить вам новый. Любой, который вы выберете.
Уголки губ Доминика медленно поползли вверх, но это не было улыбкой. Это была гримаса холодного брезгливого превосходства.
— Вы… предложите мне деньги? — он снова переспросил, и теперь его голос сочился неприкрытой насмешкой. — Мне?
Он не улыбался. Ничуть. Но его глаза, в этот момент тёмные и непроницаемые, сочились таким концентрированным ледяным презрением, что мужчина отшатнулся, будто и впрямь получил удар. Краска смущения на его щеках сменилась мертвенной бледностью. Он инстинктивно опустил руку с визиткой.
Доминик больше не удостоил его ни единым взглядом. Словно тот перестал существовать, превратившись в деталь интерьера. Он просто развернулся и широкими шагами направился к выходу, рассекая толпу гостей, как ледокол — айсберги.
Мужчина больше не пытался его догнать. Он остался стоять на месте, маленький и потерянный посреди этого шумного сверкающего зала.
Доминик, даже не оборачиваясь, каждой клеткой своей кожи ощущал его взгляд. Пристальный, неотрывный, провожающий спину до тех пор, пока он не скрылся за массивными дверями.
Этот взгляд был почти осязаем, как лёгкое, но настойчивое прикосновение, от которого хотелось брезгливо отряхнуться.