Возжелай меня, если сможешь. (Новелла) | 181 глава
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Кои вошёл в дом почти вприпрыжку, не сдержав радостного оклика. Быстро осмотрелся: в холле было пусто.
«Где он? Он должен быть здесь…»
— Грейсон! — позвал он, проходя через гостиную, скользя взглядом по пустым креслам, по неподвижной поверхности бара, по дверным проёмам, откуда никто не вышел. Он заглянул в приёмную, в чайную, открыл двери музыкальной, хотя знал, что там давно никто не играет. Дом хранил тишину. Грейсона нигде не было.
Поднимаясь по лестнице, он вдруг поймал себя на тревожной мысли: «Что если что-то случилось?...»
И именно в этот момент, когда сердце на миг сжалось, он увидел сына.
Грейсон лежал на диване, вынесенном на балкон, закинув ноги на подлокотник. Одна рука прикрывала лицо, другая свисала вниз, а солнце мягко расползалось по телу, плечам, светлым волосам, делая его похожим на спящего мальчика, который забыл, где он и сколько прошло времени.
Кои с облегчением выдохнул, и шагнул к нему.
— Грейсон… — сказал он, останавливаясь рядом. — Так ты здесь.
Тот медленно открыл глаза. Веки дрогнули, ресницы едва поднялись. Кои опустился ближе и поцеловал его в лоб, в тёплую кожу, пахнущую солнцем.
— Как ты?.. Я скучал, — проговорил он почти шёпотом, с ласковой улыбкой, в которой чувствовалось больше надежды, чем спокойствия.
— А папа?.. — спросил он, моргнув. — Где папа? Не может же быть, что ты приехал один.
— Я приехал один, — ответил Кои, не отводя взгляда.
Услышав это, Грейсон медленно сел, расправляя плечи, словно пробуждаясь не от сна, а от долгого оцепенения, и посмотрел Кои прямо в лицо. Взгляд был спокойным, но в глубине — невысказанный вопрос «Что это значит?».
Кои не стал делать вид, будто не заметил.
— У Эша сегодня встречи. Он не смог вырваться. Сказал, что я могу поехать первым. Что мне можно… побыть с тобой наедине.
— Хм-м… — протянул Грейсон, склонив голову набок. То ли в знак согласия, то ли потому, что не нашёл, что сказать.
Кои не обратил внимания. Пододвинул к себе лёгкий стул у чайного столика, опустился рядом и, на мгновение замявшись, всё же спросил:
— Что случилось? Почему ты внезапно решил вернуться на Восточное побережье?
— А… — Грейсон провёл рукой по волосам, задержал ладонь на затылке, словно что-то вспоминая. — Были кое-какие дела.
Кои почти услышал невысказанное: «Не хочу говорить». И всё же молчал, давая пространство. Через секунду Грейсон добавил:
— Нужно было встретиться с некоторыми людьми.
— С людьми? — чуть наклонившись вперёд, уточнил Кои.
Ответ был окончательным. После него оставалось только отступить.
Некоторое время Кои молчал, разглядывая сына. И только сейчас заметил, насколько у того впали щёки и стали чётче скулы.
— Ты сильно похудел, Грейсон. — тихо произнес он.
Грейсон в ответ натянуто улыбнулся, едва дёрнул уголком губ.
Кои продолжал смотреть. Профиль сына казался почти прозрачным — бледные губы, сухая кожа на шее. Как цветок, оставленный без воды, выживающий на голом свете. И это бессилие, чувство, с которым ничего нельзя сделать, сжимало изнутри.
Он знал: Грейсон расстался с Дейном.
Раньше у Грейсона уже бывали отношения с разными людьми, в разное время. Он встречался, расставался, возвращался и снова уходил, и всё это всегда казалось частью одного и того же безличного цикла. Но теперь было иначе. В этот раз в нём что-то сломалось. Не громко, не драматично — скорее, как ломается внутренняя пружина: без звука, но с последствиями.
Даже Кои, которого нередко называли нечутким, видел это. Слишком ясно. Сын стал другим. Что-то в нём исчезло, и на этом месте осталась тишина.
«Тебе, наверное, очень тяжело, Грейсон», — подумал он, чувствуя, как эти слова становятся комом в горле. Он не смог их произнести. Просто протянул руку и провёл ладонью по плечу, как будто этим прикосновением мог сделать хоть немного легче.
Но Грейсон не отреагировал. Сидел, как прежде, глядя вдаль глазами, в которых ничего не отражалось.
Вскоре после этого приехал Эшли. Кои, который все это время сидел рядом с Грейсоном в тяжелом молчании, сразу вскочил на ноги, как только увидел его.
— Кои, — коротко отозвался тот и, как всегда, поцеловал его в щёку, а затем повернулся к сыну.
Замер. Окинул его пристальным взглядом.
Грейсон медленно встал, встретился с ним глазами — не сразу, как будто на миг что-то взвесил, прежде чем поднять голову. Повисла тишина. Потом Эшли спросил:
— Ты сильно похудел. Ты хорошо питаешься?
Кои невольно обернулся. Его поразил тон — не твёрдый, не привычно властный, каким Эшли всегда был с детьми, а тихий, почти осторожный. Как будто говорил вовсе не с Грейсоном, а с ним самим. Грейсон, кажется, тоже был сбит с толку — и на секунду застыл.
— …Более-менее, — наконец отозвался он.
— Нужно хорошо питаться... Может, поужинаем сегодня вместе?
Это тоже было удивительным изменением. Обычно Эшли приказывал: «Будет ужин, подготовься», а не спрашивал: «Может, поужинаем?». Но сейчас он спрашивал мнения сына.
Грейсон, все еще выглядя немного растерянным, покачал головой.
Наступило неловкое молчание. Воздух между ними изменился — привычное напряжение, казалось, рассеялось, уступив место чему-то новому, неоформленному. Кои переводил взгляд с одного на другого, сбитый с толку, с лёгким недоверием.
— А, слушайте… — Он неловко откашлялся, — я, пожалуй, быстро схожу выпью воды. Поговорите пока вдвоём. — Не дожидаясь ответа, Кои вышел.
В комнате остались только Эшли и Грейсон.
Первым двинулся отец. Он молча подошёл к чайному столику и опустился на стул, где до этого сидел Кои. Затем взглядом указал сыну на диван — негромкое, но однозначное приглашение. Грейсон подчинился. Сел, опустив плечи.
— Ты снижаешь уровень феромонов?
В этом он не изменился — каждый разговор с детьми начинался с этого вопроса. Ровный, безэмоциональный голос. Как будто читал протокол. Грейсон кивнул — спокойно, почти безучастно.
— Я был у Стюарда. Он снизил уровень. Показатели проверили — сказали, что ниже среднего.
— Твои феромоны ниже среднего? — Эшли нахмурился.
— Да, — всё так же спокойно подтвердил Грейсон. — Я сам попросил снизить как можно сильнее.
И только тогда Эшли понял, что именно он имел в виду. Но это открытие его не успокоило.
— Слишком резкое снижение опасно, — сказал он. Голос стал жёстче. — Это может вызвать шок. Организм не справится.
Но Грейсон лишь небрежно отмахнулся:
— Стюард всё проверил. Так что всё в порядке.
Эшли не ответил. Он только смотрел — пристально, молча. А Грейсон по-прежнему избегал взгляда, просто равнодушно глядя в сторону.
Эшли коротко вздохнул, будто про себя, и спокойно сказал:
— Если тебе что-нибудь понадобится от меня — скажи.
— Да, я позвоню Бернис, — отозвался Грейсон, по инерции.
Эшли прервал его резко, не терпя возражений. Грейсон вновь растерялся, и это мелькнуло в выражении его лица.
Эшли же, уловив это, чуть смягчил тон:
— Связывайся напрямую со мной. Я отвечу в любое время.
— Вот так. — Эшли кивнул в ответ и раз хлопнул сына по плечу.
Мгновенно снова воцарилась тишина. Никто не торопился заговорить. Несколько долгих секунд они сидели, погружённые каждый в свои мысли, пока вдруг Грейсон не спросил:
Эшли нахмурился, после слегка приподнял брови — вопрос был неожиданным. Он взглянул на сына с настороженным вниманием. Грейсон выдержал взгляд, спокойно, почти вызывающе повторив:
— Откуда вы узнали, что я захочу убить Дейна?
Молчание стало густым, как перед грозой. Эшли долго смотрел ему в лицо. И, наконец, медленно произнес:
Слова повисли в воздухе, и Грейсон замер. Лёгкий тик дернул угол его губ, но он не ответил. Эшли, не сводя взгляда с сына, добавил:
— Когда услышал, что Дейн Страйкер может ослепнуть.
Грейсон не сразу нашёл, что сказать. Он будто растерялся, на миг отвёл глаза, как если бы внутри что-то не выдержало — а потом всё же пожал плечами, бросив:
— Откуда вы узнали? Я ведь даже рот прикрыл, чтобы улыбку не было видно.
Эшли смотрел на него спокойно. Взгляд его был точен, как прицельный выстрел.
— Твое ухо. — На миг его взгляд переместился туда, где были заправлены светлые пряди . — Дернулось.
Грейсон некоторое время молчал. Потом, всё же подняв уставший взгляд на отца, снова спросил:
— Почему вы решили, что это была улыбка? Это могла быть любая другая реакция. Оно могло дёрнуться просто так. Без всякого значения.
Но Эшли смотрел на него холодно, не отводя взгляда.
— Естественно. Другой причины быть не могло.
Грейсон сухо хмыкнул — и вдруг коротко, гулко рассмеялся:
— Ха… То ваше предостережение… Вы сказали это потому, что дед был таким?
Эшли резко нахмурился. Вопрос, похоже, задел его глубже, чем он ожидал. А Грейсон, не глядя на него, продолжил, будто сам с собой:
— Я слышал от Бернис. Как умер дед.
Эшли молчал. Смотрел на его профиль — неподвижный, закрытый, слишком взрослый для того, чтобы быть чужим. Наконец он произнёс — негромко, глухо, словно сквозь сжатое горло:
— …Нет. Потому что я сам был таким.
Ледяная тишина опустилась мгновенно. Грейсон пристально смотрел в глаза отца, такие же, как у него самого, и почувствовал, как что-то внутри дрогнуло. Эшли выдержал эту паузу и добавил окончательно:
— Я бы на твоём месте сделал это. И не стал колебаться.
Грейсон пристально смотрел ему в лицо. «Папа убил бы Папочку?» — пронеслось у него в голове. «Разве такое возможно?» Это было невообразимо, но Эшли Миллер никогда не шутил. Тем более в такой ситуации.
— Раньше я думал, что ты очень похож на моего отца, — пробормотал Эшли с кривой, почти усталой усмешкой. — С недавних пор решил, что ты похож на меня. …Но я ошибался с самого начала.
Он замолчал. Слова повисли в воздухе, как запоздалый приговор. Грейсон, не сводя глаз с глубоких морщин, прорезавших губы отца, тихо спросил:
Ответ последовал сразу, и совсем не тот, который был нужен Грейсону:
— Я не знаю. — Он добавил с горечью: — Ни у меня, ни у моего отца не хватило смелости пойти по этому пути.
Он коротко выдохнул, будто сдавшись, и провёл ладонью по лицу — и в этом жесте было больше утомления, чем раздражения. Когда вновь посмотрел на сына, в его взгляде было что-то странно чужое, непривычное. И от этого взгляда Грейсону вдруг стало не по себе.
— Ты сделал выбор, — продолжил Эшли. — Тот, на который не решились бы ни я, ни Доминик. Ты другой, не такой, как я или он. Ты — это ты.
На его губах появилась печальная улыбка.
Он уже видел это выражение. Это не было совпадением. Именно с таким лицом тогда смотрел на него Дейн. И сейчас — точно так же, с той же тенью в глазах, смотрел Эшли.
«Так вот что такое жалость», — неожиданно понял он.
Чувство, которое он никогда не понимал. Которое не умел изображать, даже если пытался. Теперь он знал — это была она. Не любовь. Не принятие. Жалость.
От этого осознания защипало в глазах. Он не отводил взгляда, но что-то внутри резко глухо оборвалось. Он понял. Дейн Страйкер не любил его. Он просто жалел. Наверное, и правда бросился бы в огонь ради него — но с тем же лицом бросился бы и ради любого другого.
— …Ненавижу пожарных, — пробормотал Грейсон, криво безжизненно усмехнувшись.
«Почему чувства должны сосуществовать с памятью?» — мелькнуло в голове. «Почему нельзя просто забыть?»
Он узнал то, чего мог бы и не знать. Теперь, наверное, никогда больше не сможет поехать в Диснейленд, который так любил. Не сможет смотреть фейерверки. Потому что боль — даже если разум её отринет — останется в теле, в реакции, в отзвуке на запах, цвет, звук. Останется, как ожог. Даже если он никогда больше не увидит того, кто оставил ему эти чувства и эти воспоминания.
«Но если Бог всё-таки существует…» — подумал Грейсон, и мысль стала почти молитвой: «Пусть конец того мужчины не будет одиноким».