Опасный Уровень (Новелла) | Глава 32
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Это был поистине исступлённый и извращённый акт. От беспрестанных, грубых ударов о холодное железо кожа на ягодицах Шиу краснела, горела огнём. Было очевидно, что позже проступят уродливые тёмные синяки.
Стоило их телам разгорячиться, как они уже не могли сдержать себя, слепо желая друг друга. И в конечном итоге, даже не задумываясь, находятся ли их действия в пределах хоть какой-то вообразимой нормы, они оба неизменно поддавались первобытному инстинкту.
Так он и его младший брат превращались в диких зверей. Это был их общий постыдный недостаток, их общая тайна, о которой никому и никогда нельзя было рассказать. Семья Ча, какой её знал окружающий мир, на самом деле была генетически опасно искажена, порочна и неправильна в самой своей сути. Начиная с Доджина и заканчивая Гону, все они трое сходили по нему, Шиу, с ума. Если на их семью не было наложено какое-то древнее, страшное проклятие, такого просто не могло, не должно было случиться.
Раздражение, копившееся внутри, внезапно выплеснулось наружу, и Шиу со всей силы пнул ногой по заднице Гону, который безучастно мыл шваброй испачканный пол.
— Ай! Больно! — взвизгнул Гону.
«И у тебя ещё хватает наглости говорить мне, что тебе больно?!» — волной ярости обожгло Шиу.
Гону, небрежно отшвырнув швабру в сторону, тут же вскочил, молниеносно схватил за запястье Шиу, сидевшего на краю кровати, и одним движением завалил его на постель, нависая сверху. Словно им было мало того, что всего несколько минут назад они так отчаянно, так грязно сплетались телами, он снова прикоснулся к нему, требуя продолжения.
Момент, когда его младший брат преображался. Шиу слишком хорошо знал этот жуткий момент, когда глаза Гону, так похожие на его собственные, мгновенно темнели, наливаясь звериной яростью. И когда этот момент наступал, он никогда не мог, не смел смотреть Гону прямо в лицо. Бум, бум… Глухо, тревожно забилось сердце, отзываясь в каждой клеточке тела слабым, паническим отзвуком. Их лица были так близко, что почти соприкасались, и Шиу, не зная, куда девать мечущийся взгляд, беспомощно забегал глазами по его напряжённому лицу.
— Тебе… было больно? — хрипло выдохнул Гону, его голос был низким и угрожающим.
«…Тебе же всё равно. Больно мне или нет…» — с привычной горечью подумал Шиу, отводя взгляд.
Шиу неохотно поднял глаза на Гону. Даже если все мыслимые и немыслимые границы между ними давно стёрлись, он всё равно был старше на целых четыре года, и когда этот мальчишка так фамильярно обращался к нему, внутри неизменно закипала глухая злость. Он сощурился, глядя на брата снизу вверх. Гону, мгновенно согнав с лица едва заметную усмешку, смотрел на него сверху вниз, в упор. Бесстрастное лицо Ча Гону иногда казалось странной, тревожащей смесью его собственного отражения и черт Доджина. И это лицо, как бы он ни старался отрицать, казалось ему невероятно, до дрожи привлекательным. Как, например, сейчас.
«Почему это мне должно быть всё равно? Я хочу знать о тебе абсолютно всё», — почти собственнически подумал Гону, его взгляд стал тяжелее. Как доставить тебе немыслимое удовольствие, как наполнить тебя до краёв, до самого последнего вздоха. Как развеять любую тень с твоего изменчивого настроения — всё это.
«…Почему?» — беззвучно, почти испуганно спросил себя Шиу, чувствуя, как его снова затягивает в этот тёмный омут.
Даже не спрашивая вслух, он знал ответ. Потому что тот, другой, с самого начала шептал ему эти слова на ухо, вбивая их в сознание. И Гону не мог не знать, что Шиу, уже зная всё наперёд, всё равно отчаянно нуждался в подтверждении, в этих словах, сказанных снова и снова. И если старший брат всё ещё хотел этого, он был готов повторить.
— Потому что я люблю тебя, — просто сказал Гону, его голос был ровным и твёрдым.
Это были до смешного нелепые слова, даже когда он услышал их вновь. То, что братья любят друг друга, — это ведь так естественно, так правильно. А его младший брат, только что забравшийся на него, так до абсурда торжественно твердит о любви. Он и сам, вне всякого сомнения, любил своего младшего брата, в этом он мог быть абсолютно уверен. Конечно, старший брат не может не любить младшего. Само предназначение старшего брата — любить младшего, оберегать его. И он тоже. Любил.
Однако Шиу всегда колебался, боялся глубоко задуматься о том, была ли его любовь такой же по форме, по сути, как та, что так щедро и безжалостно изливалась на него со стороны обоих братьев. Одинакова ли она? Ведь они — братья, разделившие одну кровь, одну плоть. Неужели он один в их семье был «нормальным», без этого ужасного, разрушающего изъяна? Из трёх сыновей их отца, неужели он единственный родился без этого внутреннего дефекта? И какой же такой «любовью» они все вместе занимались? Шиу медленно закрыл глаза, ощущая под веками жгучую влагу.
— Это… и есть любовь? — его голос был едва слышен, полон бесконечной, сосущей пустоты.
Шиу приподнял ногу, чуть звякнув кандалами, и коснулся ею босой ступни брата. Ступня Гону была тёплой, почти горячей. Когда он едва заметно пошевелил пальцами ног, лаская его кожу, Гону наклонился и поцеловал его. Чмок, чмок… Звук влажных поцелуев мешался с его сдавленным дыханием. Шиу сопротивлялся, извивая скованные руки под градом этих настойчивых, почти удушающих прикосновений.
— Брат, ты всё ещё думаешь, что мы все тут просто сошли с ума и поэтому так поступаем? — Гону отстранился лишь на мгновение, его глаза впились в Шиу.
Конечно, Ча Доджина всегда было трудно понять, а его младший брат Гону, как считал Шиу, определённо был с приветом, если не сказать больше.
— А если нет, то что? — почти вызывающе прошептал Шиу.
— Ты ведь знал, что я каждую ночь прихожу в твою комнату, — Гону говорил тихо, но каждое слово било наотмашь.
Чёрная тень, бесшумно возникающая в густой предрассветной темноте. Даже не открывая глаз, Шиу всегда знал, кто это. И когда тот забирался к нему под одеяло, и когда просто часами смотрел на его спящее лицо, а в некоторые ночи издавал тихие, томные звуки, по которым слишком легко было догадаться, чем именно он там занимается. И вот теперь его младший брат безжалостно допрашивал его обо всех тех бесчисленных моментах, когда он, прекрасно всё зная, притворялся, что спит, списывая всё на дурной, тревожный сон. После той их первой ночи под холодным взглядом луны, и вот сейчас, снова.
— Ты знал и принимал. Знал и… так было всегда, с давних, давних пор, — Гону наклонился ещё ближе, его дыхание опаляло щёку. — Ты всё знал, обо всём догадывался, и тебе нравилось играть моим сердцем. Даже на следующий день после того, как я всю ночь, уткнувшись носом в твою шею, пытался усмирить свои грязные, неправильные желания, ты сам простирал ко мне руки, прося обнять, и хотел, чтобы я заботился о тебе, как раньше.
— Брат, ты всё знал, — повторил он почти безжалостно.
Шиу молчал, отвернувшись, избегая этого прожигающего взгляда, который, казалось, пытался проникнуть в самые потаённые уголки его души.
— Ты думаешь, мы не знаем, что у тебя на сердце? — не унимался Гону.
— Не делай вид, будто знаешь! — вырвалось у Шиу.
Точно так же, как когда-то он показал Доджину этот проклятый браслет, предательски мигающий красным, выдавая все его тайны. Глядя сейчас на Гону, который так умело, так щекотливо… препарировал его душу, Шиу почувствовал себя совершенно обнажённым, беззащитным. Ему было до тошноты страшно, что всё самое постыдное, всё, что он так тщательно прятал, сейчас раскроется.
— Наши желания и наши страсти одинаковы, хён. Ты просто боишься признаться в этом самому себе, — Гону говорил это с пугающей уверенностью.
— Нет, — выдохнул Шиу, но это прозвучало слабо, почти как мольба.
— Я подожду, — мягко, но с непреклонной настойчивостью произнёс Гону.
Гону отпустил руки Шиу и, мягко взяв его за подбородок, властно повернул к себе, заставляя смотреть прямо в глаза. В его старшем брате, несмотря ни на что, оставалась какая-то почти детская, беззащитная растерянность. И то, что такой брат до сих пор его боялся, казалось Гону вполне естественным. Он научился этому — терпению — принимая всем своим телом жестокие, обжигающие удары хлыста Доджина. Научился тому, что Ча Шиу нужно ждать. Что необходимо следовать этому проклятому, вбитому в подкорку «учению» — уговаривать, успока одним словом, приручать, чтобы тот сам пришёл в их объятия. Хотя он, Гону, и не собирался делить Шиу ни с кем, даже с Доджином.
«Мы все точно попадём в ад», — с ледяным отчаянием подумал Шиу, чувствуя, как подступает тошнота.
— Это станет возможным, только если старший брат разрешит, не забывай, — криво, почти шутливо улыбнулся Гону, словно прочитав его мысли. Затем он снова поцеловал Шиу в губы. На удивление нежно и ласково. Словно пытаясь извиниться за грубый, животный секс, что был всего мгновения назад. Кончиком языка он заботливо, почти трепетно огладил рот Шиу изнутри. Затем, чуть отстранившись, тихо, почти на ухо, прошептал:
— Скажи «этому человеку», что хочешь увидеть маму.
— Что за… — Шиу замер, не веря своим ушам.
— Попроси разрешения съездить туда со мной, — настойчиво повторил Гону.
Шиу всмотрелся в тёмные глаза младшего брата. Это был взгляд, полный какого-то глубокого, скрытого намерения. Тот же самый взгляд, что и тогда, когда Гону предлагал ему сбежать вместе. «О чём, чёрт возьми, он сейчас думает?» — лихорадочно пронеслось в голове у Шиу. «Наверняка тот откуда-то наблюдает за этой комнатой прямо сейчас», — с новой волной страха подумал он, стараясь не выдать своего волнения. Нельзя было подавать и виду.
— Он ни за что не разрешит, — едва слышно выдохнул Шиу.
— А это уже зависит только от тебя, хён, — Гону снова усмехнулся. — Притворись хорошим, послушным младшим братом.
Закончив говорить, он снова уткнулся лицом в шею Шиу, вдыхая его запах, словно ничего важнее этого сейчас не существовало.
Поздним пятничным вечером Доджин, волоча измученное за неделю тело, направился не в родительский особняк, а в тот самый «маленький домик», где теперь обитали его младшие братья. Работая, он время от времени бросал взгляд на экран монитора, наблюдая за ними. Вид того, как они, существуя в созданной им персональной клетке, оставались до животного верны своим желаниям, приносил ему какое-то глубинное, извращённое удовлетворение. Настолько сильное, что порой ему отчаянно хотелось надеть точно такие же кандалы и на своего самого младшего брата, Гону.
Для Шиу, который и сегодня, судя по всему, опрокинул приготовленную ему еду, Доджин заказал суши навынос. И для Гону, который, должно быть, порядком устал, готовя на них двоих, тоже. Шаги по направлению к дому, с полными пакетами еды для своих непутёвых братьев, почему-то наполняли его странной, тихой радостью.
Гону выскользнул в прихожую встретить Доджина. Шиу показался ровно настолько, насколько позволяла короткая цепь, и безучастно, почти не мигая, уставился на вошедшего. Раздался громкий, почти оглушительный лязг открывающейся решётки. Едва Доджин переступил порог, Гону, не говоря ни слова, почти выхватил у него из рук пакеты с суши.
В такие моменты он был точь-в-точь послушный младший братишка.
— Ча Гону, отпусти своего брата. Сначала поедим, — Доджин небрежно скинул пиджак на спинку стула и сразу же направился к столу. Закатав рукава белоснежной рубашки, он принялся доставать купленное. «Почему, чёрт возьми, он опять капризничает с едой и всё опрокидывает?» — с мимолётным раздражением подумал Доджин, искоса взглянув на Шиу. Тот, как показалось Доджину, которого он давно не разглядывал так пристально, заметно похудел.
Освобождённый от кандалов Шиу и Гону сели за стол друг напротив друга. Гону нетерпеливо буравил старшего брата глазами, безмолвно торопя, чтобы тот скорее отдал команду есть.
— Ешьте, — коротко бросил Доджин.
Не успели слова Доджина сорваться с его губ, как Гону тут же подцепил самый аппетитный на вид кусок суши и с демонстративным наслаждением отправил его в рот. Но Шиу совершенно не хотелось этой сырой, холодной пищи, и он лишь мрачно свёл брови. «Разве не следовало бы, покупая еду, хотя бы поинтересоваться вкусом того, кто будет это есть?» — с досадой подумал он. Его раздражал и младший брат, который с таким удовольствием поглощал всё подряд, словно ничего не происходило.
— Шиу, в чём дело? — Голос Доджина был обманчиво спокоен.
Шиу уже собирался было закапризничать, как делал это обычно, но, почувствовав, как Гону едва заметно толкнул его ногой под столом, коротко выдохнул. Несколько ближайших дней ему ни в коем случае нельзя было злить Доджина. Нужно было выждать подходящий момент и попросить разрешения съездить к маме. Шиу, тщательно подбирая слова, произнёс максимально вежливым и послушным тоном, на какой только был способен:
— Я… я не очень хочу это есть.
Доджин, всё это время молча наблюдавший за ними, чуть подался вперёд и сел совсем рядом с Шиу, почти касаясь его плечом.
— Гону же ест, в чём тогда проблема?
— Я сказал, что не хочу, — упрямо повторил Шиу, глядя в стол.
— Ешь. После еды взвесимся, — отрезал Доджин, в его голосе прорезались стальные нотки.
Гону, с аппетитом уплетая суши, молча наблюдал за разворачивающейся перед ним сценой. Хотя он и был её постоянным свидетелем, репертуар капризов Ча Шиу оставался неизменным. «И неужели ему самому это всё ещё не надоело? Если бы спокойно съел то, что ему приготовили в доме, не пришлось бы сейчас насильно давиться этими суши», — с лёгким злорадством подумал Гону.
Доджин почти силой засунул крупный кусок суши в приоткрытый рот Шиу.
— Надо хорошо кушать, наш милый Шиу, сегодня же пятница, — добавил он с ледяной улыбкой. — Вторая пятница…
Внезапно резкий, тошнотворный рыбный запах ударил в нос. Шиу, прикрыв ладонью рот, в котором насильно пережёвывал ненавистные суши, на мгновение затаил дыхание. Несколько мучительно долгих секунд он отчаянно сдерживал подступающую тошноту, а затем резко вскочил с места и бросился в ванную.
Схватившись за холодный фаянс унитаза, он вырвал всё, что его заставили проглотить. Слова Доджина, так безжалостно напомнившие ему о том, какой сегодня день, вызвали новый приступ дурноты. Рыбный запах вдруг показался ему до омерзения похожим на тот самый, другой запах.
«Блядь», — мелькнула в голове отчаянная мысль. Вторая пятница. Доджин обычно по пятницам доставал свою мерную мензурку. По отметке на ней он в тот день скрупулёзно проверял, насколько добросовестно его младший брат Шиу «выполнил обещание». Но теперь, когда всё так кардинально изменилось, ему больше не нужно было лично удостоверяться в этом с мензуркой в руках. Однако он всё равно не преминул «любезно» напомнить Шиу о том, что тот должен будет сделать.
Глава 33