Экс-спонсор (Новелла) | Глава 108
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Едва дверь гостиничного номера захлопнулась, как тяжёлое тело Дохона навалилось на Чонёна, будто срывая последнюю перегородку между ними.
— Ах, хх … Подождите… ммм… — тяжёлый шёпот сорвался с губ Чонёна, но его протест мгновенно поглотила лавина поцелуев: губы, подбородок, жгучие поцелуи вдоль шеи, ключиц — Дохон будто ставил клеймо на каждом сантиметре кожи, не позволяя отдышаться.
В полумраке началась резкая, почти неуправляемая прелюдия. Чонён то и дело терял равновесие, отступал под напором горячего тела, чувствуя, как лопатки стукаются о стены. Несмотря на густую темень, Дохон уверенно расстёгивал пуговицы рубашки, стягивал ткань с плеч, подталкивал к кровати, словно знал эту кожу наизусть.
— Хаа… — каждый толчок срывал из Чонёна рваный выдох; грудь сжимал закрученный изнутри обруч, тошнота после ресторана так и не отступила.
Воздуха не хватало, он пытался хоть как-то выровнять дыхание, но легкие будттп перекрыло. Плечи рефлекторно вздрагивали, когда грудная клетка Дохона наваливалась, а тяжёлые феромоны клубились густой волной: пряный, властный запах накрывал, голова шла кругом ещё больше.
— Не включайте свет, — прошептал он и перехватил руку Дохона, тянущуюся к выключателю. «Я не вынесу, если он увидит моё лицо — искажённое болью и унижением». Он сам взял его ладони, прижимая к своей талии, и, чуть дрожа, выдохнул:
— Просто… делайте, что хотите.
— Ххх… — глухой стон вырвался у Дохона; он зарылся лицом в шею Чонёна, пальцы жадно скользнули по пояснице, а зубы вонзились в чуткую кожу. Каждый раз, когда Дохон вдыхал его запах, по позвоночнику бежала ледяная дрожь.
— Как ребёнок. Никакого запаха … — будто упрекнул Дохон, ощущая едва уловимый, почти детский аромат феромонов, неуместный в этой тягучей перегретой атмосфере. Голос зазвенел насмешкой:
«Доминантные альфы вроде него не знают, что рецессивные омеги слишком чувствительны к чужим феромонам. Если альфа пугает или вызывает отвращение, его запах превращается в пытку. Лишает воздуха, — и ты теряешь всякий контроль над собой… Как сейчас».
— Нгх… — лишь выдох вырвался у него, прежде чем Дохон резко толкнул его на кровать.
Чонён дёрнул головой, пытаясь увернуться, но Дохон, будто не слыша его приглушённых протестов, продолжал настойчиво искать губы. Тщетно упираясь ладонями в широкое плечо, Чонён почувствовал, как сильные пальцы взяли его за подбородок и зафиксировали так, что он больше не мог пошевелиться.
— Хах… — выдох Дохона обжёг кожу.
И тут под подушечками пальцев он ощутил влажную дорожку. Хватка ослабла. Дохон медленно провёл тыльной стороной ладони по щеке Чонёна, угадывая контур в темноте. Рука застыла: лицо под его пальцами было мокрым.
В ответ послышалось лишь беззвучное всхлипывание.
— Не включай свет… пожалуйста, — Чонён вновь перехватил его руку, тянувшуюся к лампе. Голос, дрожащий от слёз, резанул слух Дохона, заставив его задержать дыхание. Сейчас он мог ориентироваться только на рваное дыхание, лёгкую дрожь тела под собой и слишком напряженный запах феромонов.
— Смотри на меня, — потребовал он, снова поднимая подбородок.
— Н‑нет… просто… делайте, что хотите, только не смотрите, — Чонён упрямым движением вырвал голову и крепко зажмурился.
Тягучая пауза растянулась, оглушая. Секунда, другая — и ни единого слова.
Наконец Чонён медленно открыл глаза, расправил плечи и встретил взгляд. В слабых отсветах он различал лишь смутный силуэт над собой, но сердце подсказало, что в эту встревоженную тьму смотрят прямо на него.
Чонён закусил нижнюю губу и сглотнул. Несмотря на то, что почти ничего не было видно, он почему-то был уверен, что их взгляды встретились.
Он прикусил губу, сглотнул, и через мгновение окаменевшая ладонь Дохона осторожно коснулась влажной щеки. На удивление мягкое прикосновение — тот будто проверял, не причинит ли оно боль. Сейчас Чонён не отпрянул: напротив, он позволил руке задержаться.
Тусклый свет городских огней, пробивавшийся сквозь узкую щель в шторах, едва подсвечивал комнату, стирая очертания мебели. Всё остальное — дыхание, едва уловимое дрожание мышц, горячие точки там, где соприкасались тела, — ощущалось с пугающей ясностью. Казалось, темнота обнажила их до самой сути. Атмосфера накалилась до предела.
Чонёна мелко знобило от подступающей тошноты.
— Почему ты плачешь? — тихо спросил Дохон, большим пальцем стирая слезу, скатившуюся к виску. Он ощущал дрожь мокрых ресниц кончиками пальцев.
Чонён молчал. Слёзы не решали ничего, но их было не остановить. Ему одновременно хотелось, чтобы Дохон увидел, как ему плохо, и чтобы тот никогда этого не заметил.
«Всё равно он никогда не поймёт таких чувств. Знать, что всё кончится, только когда будешь валяться без сил, покорившись его воле — это ужасно. Эта мучительная связь, которую так хочется разорвать… Такой эгоист этого не поймёт».
— Ненавижу, — выдохнул он, не поднимая глаз.
— Ненавидишь? — Дохон будто искренне удивился. Ладонь мягко скользнула по щеке, стирая влажные дорожки.
— Вы мне отвратительны, — произнес Чонён едва слышно; голос срывался, как лопнувшая нить. — До тошноты.
Дохон почти мгновенно перехватил его руки, угрожающе нависая сверху.
— Что? Что здесь настолько отвратительно? — тон стал резким, твёрдым.
— …Вы давите, отпустите, — прошептал Чонён, пытаясь хоть немного повернуться.
— Говори. Мы договорились быть честными, — напомнил Дохон о пункте контракта. Он всё‑таки ослабил хватку и чуть приподнялся, снизив вес, но пальцы всё ещё держали крепко, не давая вырваться. Ощущение, что он находился в плену, не отпускала.
После долгой паузы, со стуком сердца в ушах, он наконец заговорил:
— Мне не нравится, когда вы… унижаете меня. Когда крутите мной, как вздумается. Дарите то, о чём я не просил… — он сглотнул, почувствовал, как снова горят глаза от подступающих слез. — Когда делаете предложения, от которых нельзя отказаться. Когда силой пытаетесь, заставить меня забеременеть. Когда угрожаете. Всё это отвратительно.
Дохон замер. Ни слова, ни движения — только напряжённое, затяжное молчание, будто ночь в комнате стала плотнее и тяжелее, а тихий гул города за окном отошёл куда‑то очень далеко.
— Каждая минута с вами — пытка. Мне ничто не в радость. Я уже не понимаю, за что когда‑то любил вас, — слова выходили чуть сипло, будто их приходилось выдавливать из глубины горла.
Тягучая пауза повисла между ними, и сквозь неё, едва заметно, просочилось:
— …И правда. Ужасно, наверное, — сказал Дохон негромко. — Но что поделаешь, Чонён‑а. Даже сейчас, когда ты плачешь и тебе так плохо, я не считаю, что должен тебя отпустить
Его пальцы вновь сомкнулись на запястьях Чонёна. Хруст суставов отозвался коротким стоном и резкой болью в висках.
Тёмные глаза, давно привыкшие к полумраку, не моргая, наблюдали, как страдание меняет черты бледного лица. «Вот так и надо тебя держать», — мелькнула холодная мысль.
— Ублюдок… — сорвалось у Чонёна.
— Тебя нужно вернуть в мой дом, — произнес Дохон глухо, как окончательный приговор.
Он навалился еще сильнее, крепко прижимаясь к телу Чонёна нижней частью. От невыносимого давления и без того раскалывающаяся голова загудела ещё сильнее.
— У-ух… псих… — простонал Чонён.
— Знал, что тебе не понравится… — почти неразборчиво пробормотал Дохон.
Ощущение лёгкости в теле казалось странным. Обычно после таких ночей Чонён просыпался разбитым, а краткий прилив бодрости таял через минуту. Сегодня всё иначе — ломоты не было, будто мышцы успели восстановиться.
«Почему сегодня так хорошо? — как всегда, первый вопрос. Стоило копнуть память — ответ всплыл неприятным кадром: его стошнило ещё до того, как всё началось.
К счастью, он успел добежать до туалета, оттолкнув Дохона, но тот последовал за ним, и его одежду всё же испачкала рвота. После ужина и от нервного напряжения с Дохоном его просто вывернуло. Он рухнул на пол, прибывая почти без сознания. Последнее, что он помнил — кое-как почистил зубы и, переодевшись, отключился.
Все ощущения резко обострились. Он медленно открыл глаза. Сквозь неплотно стянутые шторы лился яркий утренний свет, расчерчивая номер на полосы золота и тени. Простыни пахли свежим крахмалом и отдалённо — одеколоном Дохона.
«И надо же было меня стошнить прямо при нём… Теперь вышло, что я ещё больше в долгу».
Мутная тоска всколыхнулась волной. «Да что ж мне так не везёт?»
Паническая мысль пронзила: «А вдруг он решил, что я симулировал?»
— Проснулся? — раздался голос Дохона откуда-то из-за кровати.