Отвали (Новелла) | Глава 59
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Я постарался выглядеть как можно беззаботнее, изобразил на лице улыбку и легонько сжал его руки. Они оказались инертными и холодными, и я почти сразу отпустил их.
Пожалуйста, пойми мой намёк! Я мысленно взмолился, глядя в его пустые глаза.
К счастью, прежде чем неловкость успела застыть в воздухе, вмешался Джон Херст.
— Люсьен сказал, что хочет извиниться перед тобой, поэтому мы и устроили эту встречу. Верно, Люсьен? — последние слова прозвучали почти как угроза. Мол, очнись и говори то, что должен.
Словно кто-то повернул ключ в заржавевшем механизме, взгляд Люсьена изменился. Пустота схлынула, зрачки обрели резкость, а черты лица застыли, превращая его в безупречную, но безжизненную маску. Этот переход показался мне ещё более жутким, чем его прежнее состояние. Не обращая на меня внимания, он заговорил ровным формальным голосом, в котором не было и тени настоящих чувств:
— Спасибо, что пришёл, Дилли. Рад, что ты тоже выглядишь здоровым.
— Э-э… А, да, — поспешно кивнул я, желая поскорее закончить эту сцену.
Не знаю, что он там собирался сказать, но затягивать ему явно не на пользу. Я быстро затараторил:
— Не беспокойся о том происшествии! Это был просто несчастный случай, и я быстро поправился. Раз ты выглядишь здоровым, я тоже спокоен. А то я волновался.
Я отчаянно старался интонацией и жестами показать, что между нами всё в порядке и инцидент исчерпан. Но Люсьен, казалось, пропустил всё это мимо ушей, зацепившись за одно слово.
— Волновался?.. — тихо переспросил он. — Обо мне?
В гостиной повисла напряжённая тишина. Я видел, как напряглись плечи моего отца, как мать нервно сцепила пальцы. Лица Херстов окаменели.
Что делать? Паника ледяной волной прокатилась по телу. Я опять сказал что-то не то! Как теперь выкрутиться? Все способы исчерпаны…
Я почувствовал себя ужасно беспомощным из-за своей неуклюжести. И тут…
— Бра-ат, бра-атик, — раздался снизу капризный голосок Эллиота. Он дёргал меня за штанину. Я опустил глаза и увидел, Эллиот смотрел на меня с обиженно надутыми губками. — Я есть хочу-у! Когда кушать будем?
Этот простой детский каприз подействовал как булавочный укол в надутый до предела пузырь напряжения. На лицах взрослых одновременно появились мягкие улыбки облегчения. Глядя на это, я почувствовал непреодолимое желание крепко обнять Эллиота и расцеловать его. Джон Херст, широко улыбаясь, протянул руку вперёд:
— Уже довольно поздно. Не пройдём ли к столу? Наш повар сегодня очень старался. Говорят, ему удалось достать превосходную телятину…
Он плавно и мастерски перевёл разговор на ужин, и я с облегчением вздохнул, глядя вслед удаляющимся взрослым. Подхватив Эллиота на руки, я обернулся к Люсьену, который всё ещё стоял поодаль, глядя на меня. Увидев мой взгляд, он вздрогнул.
— Пойдём скорее. Я тоже умираю с голоду, — с улыбкой сказал я. — Быстрее! —
Я отвернулся и пошел на выход. И через несколько секунд за спиной послышались шаги. Люсьен молча последовал за мной, сохраняя дистанцию в несколько шагов. Это было не просто расстояние, а невидимая стена, которую он возводил между нами.
Ужин в честь Дня Благодарения проходил в целом в тёплой и дружеской атмосфере — по крайней мере, среди взрослых.
— Если бы только Кеннеди переизбрали, Америка была бы совсем другой! — Голос отца, подогретый вином, звучал громче обычного. — Сильнее, величественнее! Да здравствует Америка!
Все знали, что отец с самого начала ужина налегал на вино, но никто его не останавливал. Наоборот, стоило бокалу опустеть, как дворецкий тут же подходил и снова наполнял его до краёв. Мама иногда бросала на отца быстрые обеспокоенные взгляды, но не вмешивалась — она и сама была в прекрасном настроении. Словно сбросила с плеч тяжёлый груз тревоги за исход этой встречи. В отличие от её состояния до приезда сюда, теперь она постоянно улыбалась, обменивалась лёгкими шутками с миссис Херст и время от времени даже смеялась.
Конечно, это показное дружелюбие касалось только взрослых. Я старался поддерживать иллюзию нормальности: играл с Эллиотом, улыбался и перекидывался с ним парой фраз, но мой взгляд то и дело возвращался к Люсьену. Он сидел, как изваяние, не проронив за весь ужин ни слова и неотрывно глядя в свою тарелку. Его молчание было настолько плотным, что создавало вокруг него зону отчуждения. У меня тоже не хватало смелости заговорить с ним, поэтому я лишь украдкой поглядывал на него. Несмотря на компанию, Люсьен выглядел невероятно одиноаким.
Нужно же что-то сказать? Я не мог больше терпеть, что его так открыто игнорируют. Эта атмосфера, в которой его будто бы не существовало, стала невыносимой. Хотелось закричать: «Смотрите, вот же он! Перестаньте делать вид, что не замечаете! Он дышит, ест, пьёт, как и вы! Почему вы все его игнорируете?! Не закрывайте глаза на то, что он существует!»
Наконец, не выдержав, я, преодолевая внутреннее сопротивление, заставил себя заговорить, и мой голос прозвучал в общем гуле неуместно громко:
— Люсьен, как продвигается подготовка к поступлению?
Разговоры оборвались на полуслове. Звон вилки, случайно задевшей тарелку, прозвучал как выстрел. Вновь воцарилась тишина. Люсьен медленно поднял голову. Все взгляды, до этого момента блуждавшие по комнате, теперь сошлись в одной точке — на мне. Я тут же пожалел о своей неуклюжей попытке.
Никто не произносил ни слова. Тишина стала оружием. Она была такой гулкой, что, казалось, стук моего сердца разносится по всей комнате. Люсьен молча смотрел на меня, и в его глазах я не увидел ничего, кроме растерянности.
Эллиот, почувствовав, как сгустился воздух, заёрзал на стуле и потянул меня за руку.
Нужно что-то делать! Только я могу разрядить обстановку. Я сам всё испортил.
А потом внутренне содрогнулся.
Лучше бы молчал. Своим вопросом я только привлёк к нему ненужное внимание и поставил в ещё более неловкое положение.
Я видел, как миссис Херст, не двигаясь, смотрит на своего сына. Её лицо было холодным и застывшим, как у фарфоровой куклы, но во взгляде читалось ледяное предупреждение, не сулившее ничего хорошего, если он скажет что-то не то.
Говори же что-нибудь! Ляпни что угодно! Ты это начал, тебе и заканчивать! Что делать с этой атмосферой?!
Хотелось схватиться за голову. И тут, в пик моего отчаяния, губы Люсьена шевельнулись. Я моргнул. А он посмотрел прямо на меня, и я увидел в его глазах отчаянное усилие.
— Готов… кхм… люсь, — голос его, неиспользованный за весь вечер, прозвучал хрипло и неуверенно, он запнулся на полуслове и откашлялся.
Возможно, из-за долгого молчания или от волнения, голос Люсьена сорвался. Но, похоже, этого скомканного ответа было достаточно. Джон Херст едва заметно кивнул, напряжение на лице миссис Херст спало, и она облегчённо выдохнула. Мой отец, не упустив шанса заполнить вакуум, тут же подхватил разговор:
— Мой сын тоже сейчас очень занят подготовкой к поступлению. К счастью, он хорошо следует рекомендациям консультанта, так что мы не слишком беспокоимся…
Пока он произносил эти стандартные фразы, я незаметно перевёл дух. После этого я так и не решился снова заговорить с Люсьеном, и остаток ужина прошёл в тягостном молчании.
После ужина мы перешли в другую комнату, где подали десерт и напитки.
Разговоры возобновились, но теперь в них чувствовалась еще большая искусственность, словно все прилагали усилия, чтобы забыть о неловком инциденте. Покинуть особняк нам удалось только ближе к полуночи. Отец к этому времени был изрядно пьян, заплетаясь языком на каждом слове. Джон Херст, напротив, был безупречно трезв и невозмутим. Он не выказал ни тени недовольства и попрощался с ним, крепко пожав руку.
— Я тоже провёл время с большим удовольствием, — сказал он, и его вежливая улыбка не достигала глаз, которые смотрели прямо на меня. — Надеюсь, мы сможем чаще так общаться. Конечно, если молодой господин Эйвери не будет против.
Это был идеально расставленный капкан. Я почувствовал себя неловко, загнанным в угол этой показной любезностью. Решение демонстративно оставили за мной, и отказ в такой ситуации был невозможен. Конечно, я собирался согласиться, но сама эта принудительная атмосфера вызывала внутреннее сопротивление.
Скрывая горькие чувства, я заставил мышцы лица сложиться в улыбку:
— Конечно, я не против. И я очень рад, что мы помирились с Люсьеном. — Последние слова были искренними.
Жаль, что поговорить по душам так и не удалось — слишком много было посторонних глаз и слишком мало настоящих слов. Может, в другой раз будет шанс.
Я пожал руку Джону Херсту, попрощался с миссис Херст и наконец повернулся к Люсьену.
Он по-прежнему молчал, стоя чуть в стороне. Да ему и не нужно было говорить — казалось, все вокруг, кроме меня, снова почти забыли о его присутствии.
Тогда зачем они вообще позвали Люсьена, если он был лишь предметом мебели?! Во мне вспыхнула волна глухой злости на его родителей. Но она тут же обратилась на меня самого.
А я? Разве я сделал для него хоть что-нибудь? Бросил ему один неуклюжий вопрос и замолчал. Чем я лучше?
Острое чувство отвращения к себе подкатило к горлу. Настроение было окончательно испорчено.
Но показывать этого было нельзя. Сейчас тяжелее всего было Люсьену, а я, по сути, был виновником его последнего унижения.
Как я могу ещё и показывать своё недовольство?
Единственное, что я мог сделать, — это затолкать свои чувства поглубже и постараться выглядеть как можно бодрее, чтобы хотя бы мой вид не давил на него ещё больше. Собрав остатки сил, я заставил себя улыбнуться и посмотрел на Люсьена снизу вверх.
— Люсьен, спасибо за приглашение, — сказал я и протянул ему руку. — Сегодня было очень весело. Я рад был тебя увидеть после долгого перерыва.
Люсьен не сразу ответил. Секунды растягивались в тишине. Он медленно опустил взгляд на мою протянутую руку, потом снова поднял глаза на моё лицо, и в его взгляде была всё та же растерянность. Я забеспокоился, что сейчас повторится сцена за ужином, но Джон Херст был начеку.
— Люсьен, теперь и тебе следует извиниться? — его голос был тихим, но в нём слышался металл. Было ясно, что он не просто помнил, как неловко всё закончилось в прошлый раз, — он ждал этого момента, чтобы поставить окончательную, правильную точку.
Быстрее, Люсьен! Просто скажи хоть что-нибудь, чтобы закончить это.
Я мысленно взмолился, пообещав себе тут же прекратить эту пытку, как только он произнесёт хоть слово. Всё внимание в комнате снова сфокусировалось на Люсьене. Взгляд его отца был особенно тяжёлым, испытующим, не допускающим провала. Казалось, сам воздух давил на него. Наконец, после вечности, Люсьен открыл рот.
— …Спасибо, что простил, — тихо, почти неслышно сказал он.
Воздух, который я, кажется, не вдыхал всё это время, вырвался из моей груди беззвучным выдохом облегчения. Пытка окончена.
Это тоже были заготовленные слова? Или в этот раз он сказал это искренне?