Экс-спонсор (Новелла) | Глава 179
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Чонён, словно оглушённый, несколько раз прокрутил в голове услышанное. Эти слова, произнесённые шёпотом, звучали в оглушительной тишине номера громче любого крика.
«В мире нет ничего, что нельзя было бы получить за деньги».
Эта фраза, брошенная всего несколько месяцев назад, принадлежала совершенно другому Дохону. Чонён отчётливо помнил ту сцену, его взгляд — снисходительный, полный ледяной непоколебимой уверенности. Взгляд, который делал Чонёна маленьким и незначительным.
— Последние полгода без тебя… были пыткой, — прошептал Дохон, и этот шёпот разрушил тот старый образ до основания.
В нём не осталось и тени былой самоуверенности. Его голос, полный надлома и бессилия, принадлежал сломленному человеку. Чонён был потрясён, наблюдая это крушение в реальном времени. Сердце пропустило удар, а затем забилось часто-часто, отдаваясь в висках. Слова Дохона, минуя все фильтры разума, вонзались прямо в душу, находя там отклик, которого Чонён боялся больше всего.
И в тот же миг в голове завыла сирена тревоги, отчаянно пытаясь перекричать этот предательский отклик.
«Не поддавайся. Это ловушка. Не смей поддаваться».
Каким бы искренним ни казалось это отчаяние, шрамы прошлого были слишком глубоки. Он заставил себя вспомнить, вытащить на свет самые уродливые, самые болезненные моменты, используя их как щит.
«Ты был жалким и удобным. Идеально подстраивался под меня»
«Так ты же сам хочешь получить за это соответствующую плату, так ведь?»
«Тогда почему ты сейчас здесь? Ты ведь сбежал, сказав, что не можешь меня выносить, а теперь спишь со мной, я прикасаюсь к тебе – как ты думаешь, почему всё это происходит?»
Чонён цеплялся за эти болезненные воспоминания, как утопающий за обломок мачты. Он строил из них баррикаду против этого нового, умоляющего Дохона.
«Всё повторится» — твердил он себе, стиснув зубы до боли в челюсти, — «и я снова буду страдать. Снова останусь ни с чем».
Он помнил ту священную клятву, которую дал себе в тот день, когда впервые ушёл из его дома: никогда не возвращаться. Этот путь в одиночестве стоил ему бессонных ночей и выжженной души. Он не мог позволить, чтобы все эти усилия оказались напрасными.
— …Даже если вы это говорите, — с огромным трудом выдавил он, и каждое слово царапало горло, — ничего не изменится.
— Я изменюсь. Тебе ничего не нужно делать. Пожалуйста. — Плечи Дохона дрожали, а хватка на руке Чонёна стала почти отчаянной, словно он держался за единственный уступ над пропастью. Его низкий голос был влажным, как утренний туман, и обволакивал, лишая воли. — Я знаю, что упустил все шансы. Знаю, что не заслуживаю… Но, пожалуйста, дай мне ещё один. Всего один.
Чонён молча смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова.
— В последний раз. Клянусь, в последний раз.
Голос Дохона был почти неузнаваем — тихий, сорванный. Чонён судорожно вздохнул, ощущая, как сильно сжимает горло. Всё его существо, казалось, было приковано к тяжёлому теплу мужчины, опирающегося на его плечо, к его прерывистому дыханию.
«Неужели я всё это время ждал именно этих слов? Я же был уверен, что выжег в себе все ожидания дотла».
С того самого момента, как Дохон произнёс слова сожаления, плотина, которую Чонён так долго и мучительно строил внутри себя, дала трещину. Теперь она рушилась, и поток подавленных чувств сжимал грудь так сильно, что стало трудно дышать. Он отчётливо ощущал отчаяние, исходящие от Дохона, и вопреки всей своей решимости, вопреки здравому смыслу, сердце начало таять, как снег под внезапным весенним солнцем.
— Я… я не знаю, что сказать, — Чонён закусил нижнюю губу и продолжил дрожащим от сдерживаемых слёз голосом: — Я только-только начал собирать свою жизнь по частям… начал вставать на ноги. Если вы, директор-ним, будете так поступать, я боюсь, что всё снова… весь мой хрупкий мир перевернётся. Мне до ужаса страшно. И так обидно… почему? Почему вы говорите это только сейчас? Когда, казалось бы, всё уже прошло.
— Прости, что опоздал, — выдохнул Дохон ему в плечо. — Прости, Чонён-а.
То ли оттого, что голос его был пропитан влагой, то ли от полного упадка сил, но произношение, вопреки обычной чёткой манере, было смазанным. А затем он, словно потерявшийся ребёнок, ищущий утешения, едва ощутимо потёрся лбом о его плечо. От этого жеста по позвоночнику Чонёна прошла дрожь.
Дохон не двигался, хоть и не мог не слышать его на таком близком расстоянии. Он словно прятался, впервые в жизни не зная, как встретиться с чужим взглядом. Не выдержав этой мучительной паузы, Чонён осторожно коснулся пальцами его лица и, преодолевая лёгкое сопротивление, приподнял его.
Только тогда смог его увидеть.
Солнце за окном уже полностью село, погрузив комнату в густые сумерки. Черты лица Дохона тонули во мраке, но его тёмные глаза, направленные прямо на Чонёна, казались двумя влажными звёздами. Они сияли с такой пронзительной незащищённой искренностью, какой Чонён никогда в них не видел.
Они долго молча смотрели друг на друга. Целая буря чувств пронеслась в душе Чонёна и угасла, оставив после себя звенящую пустоту. Он по-прежнему не знал, что сказать.
— Я люблю тебя, Ю Чонён, — наконец произнёс Дохон.
Слова прозвучали тихо, но обрушились на Чонёна всей своей тяжестью. Это признание не было похоже ни на что, что он слышал раньше — в нём не было ни страсти, ни игры, только чистая выстраданная правда.
В тот момент для Чонёна остановилось не просто время. Остановилось всё: замерло дыхание в груди, затих гул далёкого города за окном, исчезла боль прошлого. Существовали только эти три слова, повисшие в полумраке комнаты.
Пока он стоял, парализованный этими внезапными, оглушительными словами, руки, обнимавшие его, ослабли и медленно соскользнули вниз. Хрупкая связь, возникшая между ними, оборвалась.
И в этот самый момент незнакомый голос, словно лезвие ножа, прорезал интимную тишину комнаты.
— Директор-ним. Прошу прощения, но поступил звонок из головного офиса, вам нужно немедленно проверить.
Заклинание было разрушено. Зов из-за двери вырвал Чонёна из оцепенения и вернул в реальность.
— А… — Чонён быстро заморгал, словно очнувшись от глубокого сна. Он осторожно отстранился от Дохона, делая шаг назад, чтобы вернуть себе личное пространство. — Вас снаружи зовут.
Дохон некоторое время стоял в нерешительности. На его лице промелькнула целая буря эмоций: досада на прерванный момент, отчаяние и уязвимость. Наконец, он сгрёб волосы грубым раздосадованным жестом.
— Нет. Не стоит, — голос Чонёна звучал на удивление ровно. — В любом случае… мне тоже, наверное, пора. Я ведь здесь всё-таки по работе.
Дохон продолжал смотреть на него, однако ничего на это не ответил. И тогда Чонён добавил тише:
— И мне… мне нужно время, чтобы привести мысли в порядок.
Чонён, стараясь изо всех сил казаться невозмутимым, заставил себя отвернуться. Сейчас в голове билась лишь одна мысль, паническая и настойчивая: бежать. Нужно уйти отсюда, пока не поздно. Если он останется здесь хоть на минуту дольше, хрупкие стены его самозащиты окончательно рухнут, и он слишком легко простит Мун Дохона.
— Когда ты вернёшься? — внезапный вопрос Дохона заставил поднять на него взгляд .
— Сегодня… нет, — Чонён замолчал на полуслове, подбирая слова. — Давайте… поговорим обо всём, когда вернёмся в Корею.
— Директор-ним, — повторный, более настойчивый стук в дверь стал для Чонёна спасительным сигналом. Словно убегая от пожара, он метнулся к выходу и выскользнул из номера.
Помощник, ожидавший у двери, удивлённо отшатнулся, увидев его. Затем тут же поклонился.
Чонён лишь коротко кивнул в ответ и быстро осмотрел коридор. Пусто. Убедившись, что свидетелей бегства нет, он почти бегом зашагал прочь.
Только оказавшись в спасительной тишине лифта и нажав кнопку первого этажа, он позволил себе выдохнуть. Спина сама нашла опору в виде холодной металлической стены.
— Ха-а… ха-а… — он тяжело дышал, сам того не замечая, и прижал ладонь к бешено колотящемуся сердцу.
Он закрыл глаза, но голос Дохона настойчиво звучал в ушах, эхом отражаясь от стенок черепа. Сколько бы он ни пытался отдышаться, волнение внутри, похожее на шторм, никак не утихало. Это было и сладко, и мучительно, и невыносимо страшно.
— С ума сойти… — пробормотал Чонён, прикрывая рот дрожащей рукой.
Так он и стоял, рассеянно глядя в пустоту, как вдруг поймал в зеркале напротив собственное отражение. Лицо пылало. Кто бы ни посмотрел, было ясно, что это нездоровый лихорадочный румянец — румянец человека, которого только что застали врасплох. Он поднёс пальцы к щеке, ощущая исходящий от неё жар.
Именно в этот момент двери лифта бесшумно открылись на первом этаже.
— О! Актёр-ним! — едва он шагнул в холл, как тут же столкнулся с сотрудником съёмочной группы.
— Хорошо отдохнули? Видимо, очень устали вчера. Слышал, вы сегодня даже на завтрак не спускались!
Сотрудник приветливо помахал рукой, его громкий и жизнерадостный голос был оглушительным контрастом тому шёпоту, что до сих пор звучал в ушах Чонёна. Вопрос про отдых прозвучал как насмешка. Он притворился бы, что не заметил, но тот говорил так громко, что все иностранцы в холле обернулись на них.
Выбора не было. С тяжёлым вздохом, чувствуя себя актёром, вышедшим на сцену не в своей роли, Чонён заставил себя медленно подойти к дивану, где сидел сотрудник.
— А, мы тут как раз собираем народ, чтобы пойти перекусить на ночь. Актёр-ним, вы с нами?
Предложение прозвучало оглушительно бодро. Чонён ощутил приступ лёгкой паники.
— Актёр-ним, здравствуйте! Вышли подышать свежим воздухом?
Он думал, здесь только один сотрудник, но, присмотревшись, увидел, что на диване тесно сидит ещё несколько знакомых лиц из съёмочной группы. Ловушка захлопнулась.
— Да. Что-то душно стало, решил немного прогуляться, — солгал он, стараясь, чтобы голос звучал как можно более естественно.
— Ночной вид Нью-Йорка, конечно, сногсшибательный! И до завтра расписания нет, на душе так легко!
Пока коллеги лениво переговаривались о графике и видах, Чонён слушал их вполуха. В его собственной голове стоял гул, и сквозь него, как наваждение, пробивались три слова, сказанные в полумраке номера.
— Кстати, актёр-ним! Соын вчера так переживала, что не смогла узнать, хорошо ли вы добрались. С вами точно всё в порядке?
— Да, всё хорошо. Я отлично добрался, — Чуть слукавил он.
— У вас голос немного сел. Не простудились?
— Точно! И лицо красное, похоже, жар есть, — участливо добавил кто-то ещё. — Выпейте лекарство перед сном, обязательно.
«Это не жар. Это он. Это след, который он оставил», — с горечью подумал Чонён, но вслух лишь послушно кивнул.
— Хорошо, спасибо, выпью. Мне тут звонят… я отойду, поговорю. — Внезапная вибрация телефона в кармане стала для него настоящим спасением. Он поспешно достал его, используя как предлог, чтобы сбежать.
— Да, мы скоро пойдём, так что если вдруг передумаете, напишите в наш общий чат!
Чонён поклонился группе и, отойдя в более тихий угол холла, посмотрел на экран.
От повторного звонка Чонён удивлённо приподнял бровь. И тут же запоздало вспомнил обещание, данное перед отъездом: встретиться с ней здесь, в Америке.
— Да, бабушка, — ответил он, стараясь придать голосу тёплые нотки.
— Наконец-то ты ответил! До тебя так трудно дозвониться, просто беда! – едва он ответил, как в ухо ударил знакомый, слегка недовольный голос.
— Простите. Сегодня весь день был занят по работе, суматоха… — Ложь сорвалась с губ так легко, что ему самому стало противно. Какая там работа, он целый день кувыркался в постели с Мун Дохоном.
— Что? В компании тебе даже передохнуть не дают? Эти негодяи! Если они там так с тобой обращаются, ты мне только скажи!
— Нет-нет! Я хоть и занят, но мне правда нравится работать, — поспешил заверить он её. С теплотой вспомнилось, как спокойно бабушка приняла новость о том, что он после развода стал актёром. Не было ни упрёков, ни расспросов — только тихое принятие, которое тогда было для него дороже золота.
— Похоже, тебе, в отличие от того, чтобы быть мужем Мун Дохона, больше по душе быть актёром, — беззлобно пошутила она.
Имя Дохона ударило, как разряд тока. Чонён неловко улыбнулся, хотя бабушка этого и не видела. Ему всё ещё было трудно реагировать на упоминание бывшего мужа, но сегодня… сегодня это было особенно невыносимо. Раскалённый уголь совести жёг его изнутри от мысли, что он так грязно и отчаянно провёл с ним всю последнюю ночь.
— Похоже на то, — сумел выдавить он.
Отчаянно хотелось, чтобы этот простой разговор продолжался, чтобы он мог укрыться в нём от бури в собственной душе.
— Как там Нью-Йорк? — спросила бабушка, возвращая беседу в безопасное русло.
— Очень нравится! И погода ясная, и посмотреть много чего есть. Хотя из-за съёмок я, если честно, ещё почти ничего не видел. — Он говорил заученными фразами туриста, стараясь, чтобы голос звучал беззаботно.
— Именно так. Да, хороший город. И для молодёжи там много чего поесть найдётся. Я тут тебе пару бутылок вина купила, будет время — заезжай, забери. Неужели ты забыл обещание, данное этой старухе? — с притворной ворчливостью спросила бабушка.
— Ну что вы, конечно, не забыл! Я же обещал, раз уж приехал в Америку, обязательно заехать к вам в Нью-Джерси.
— Конечно, приеду! От Нью-Йорка ведь совсем недалеко.
— Тогда раз уж зашёл разговор, заезжай завтра. После обеда будет в самый раз. Я пришлю за тобой водителя.
«Кстати говоря, завтра у меня как раз выходной…» — мысль о таком удачном совпадении показалась почти чудом. Он, не задумываясь, ухватился за эту возможность.
— Завтра отлично! Может, вам что-нибудь нужно? Что-нибудь вкусное привезти?..
— Что? Если нужно, ты, думаешь, привезёшь? Да я скорее печень у блохи выем, чем у тебя что-то возьму!
— Я не настолько уж и беден… А кстати! Почему вы вдруг в Нью-Джерси? Переехали в другую больницу?
— Не твоё дело! — её голос внезапно стал резким. — В общем, завтра просто садись в машину, которую пришлёт водитель, и приезжай вовремя, не опаздывай!
— Нет, ну почему вы вдруг злитесь… — начал было он, опешив от такой перемены.
— Долго по телефону разговаривала, что-то голова разболелась. Давай, кладу трубку, — бросила она в одностороннем порядке, не дожидаясь ответа, завершила звонок.
«У неё что-то случилось?» — пробормотал Чонён, в недоумении глядя на погасший экран. Странная реакция бабушки оставила неприятный, тревожный осадок.
На следующий день после обеда Чонён, как и было велено, сел в присланный за ним автомобиль. После бессонной ночи, проведённой в ворохе мыслей, поездка из шумного Манхэттена в тихий пригород Нью-Джерси казалась путешествием в другой мир. Машина свернула на усаженную деревьями улицу и остановилась перед виллой с высокими коваными воротами.
За ними виднелся небольшой фонтан, окружённый идеально ухоженным зелёным газоном. Сам дом, увитый плющом, с черепичной крышей и большими окнами, выглядел уютным и старинным, словно сошедшим с пасторальной открытки. От этого места веяло таким спокойствием, что тревоги прошлой ночи на миг отступили.
Войдя в просторный, залитый светом холл, Чонён наконец понял, почему бабушка так настойчиво требовала его приезда. И почему её голос по телефону звучал так странно.
В глубине гостиной, у высокого окна с видом на сад, стоял человек. Он был одет в простой кашемировый свитер, а не в строгий костюм, но его точёный профиль и гордую осанку Чонён узнал бы из тысячи.
Фигура обернулась на звук шагов. Их взгляды встретились.
— Директор-ним… почему вы здесь?
Вопросы прозвучали почти одновременно, повиснув в оглушительной тишине. Чонён застыл на месте, не в силах сделать и шага, мозг отчаянно пытался сложить воедино этот невозможный пазл.
И тут из боковой комнаты, словно режиссёр, выходящий на поклон, появилась бабушка. С совершенно невозмутимым видом она поставила изящную фарфоровую чашку на столик и поприветствовала Чонёна:
— А, ты приехал даже раньше, чем я думала. Я беспокоилась, что на дорогах будут пробки.