Линия смерти | Глава 31
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Он достал из холодильника сливовый напиток и швырнул в Рю Довона. Тот, поймав пролетевшую по дуге бутылку, сразу же посмотрел на срок годности. Год просрочки! Он перепроверил дату производства, сомневаясь, не ошибся ли, но, убедившись, что напиток, скорее всего, вызовет проблемы с пищеварением, просто отставил его в сторону.
Бутылка с водой, которую достал Чха Минхёк, тоже вызвала у него подозрение. Он уже собирался спросить, не просрочена ли и она, но, увидев развернувшееся перед ним зрелище, замолчал. На обнажённом торсе Чха Минхёка не было ни грамма жира. Трапециевидные мышцы, плавно переходившие от мощной шеи, были не плоскими, но и не слишком выпуклыми, одним словом — идеальные. Подобной формы добиться крайне сложно даже упорными тренировками. Из-за огромных дельтовидных мышц его плечи казались ещё шире, а чётко очерченные трицепсы и бицепсы, как на анатомическом пособии, создавали невероятно жёсткую линию, уходящую к запястьям. Рельефные широчайшие и передние зубчатые мышцы напоминали жабры.
Любой, кто занимался спортом, слюнки бы пустил при виде такого тела. Такое телосложение за деньги не купишь. Даже так называемые «жизненные мышцы» в реальной жизни так не выглядят. Каждый его мускул, включая пресс, был просто нереальным.
Но восхищение Рю Довона было недолгим, уступив место другому потрясению. Прекрасное тело было сплошь покрыто шрамами, большими и маленькими. На нём невозможно было найти ни единого участка гладкой, неповреждённой кожи. Особенно выделялась спина: помимо крупного шрама, идущего по диагонали от плеча до поясницы, она несла множество следов порезов. Были шрамы, делавшие кожу неровной и бугристой, и едва заметные, оставшиеся лишь в виде следов — их разнообразие поражало.
Он и раньше замечал шрамы на его теле, даже когда тот был в одежде, но увидеть его обнажённым… реальность превзошла все его ожидания.
Сам же Чха Минхёк тем временем прикончил двухлитровую бутылку воды сомнительного срока годности. Каждый глоток заставлял его кадык двигаться, колеблясь, прямо как сердце Рю Довона.
— Да чем вы вообще занимаетесь? — спросил он, подходя к нему. Чха Минхёк, сжимая в одной руке бутылку воды, вытер рот.
— А что с моим телом? — он оглядел себя. «В чём проблема? Слишком хорош? Ты что, думал, что тело командира гвардии Ада, прошедшего все войны, будет таким же гладким и нежным, как у тебя?» — спросил бы он, если бы Рю Довон в полной мере осознавал сложившуюся ситуацию.
Он потянул Чха Минхёка за руку, в которой тот держал бутылку. Вода внутри заколыхалась. Чха Минхёк, растерявшись, моргнул.
— У вас на теле столько шрамов, а вы так переживали из-за синяка на моём запястье.
Дельтовидная мышца Чха Минхёка дёрнулась. «Этого в моих планах не было…?»
— Я же сказал. Сам покалечил, сам и вылечил.
— А вы, господин Минхёк, своему телу только раны наносите. Как можно было довести себя до такого состояния…
Непонятно, был ли он просто удивлён или же расстроен. Всё, что говорил этот человек, влетало в одно ухо и вылетало из другого. Он просто искал безопасное место для встречи с Рю Довоном и решил, что если приведёт его в свой дом, защищённый множеством барьеров, то никто их не найдёт. Он хотел дать ему созданный им меч и посмотреть, сможет ли тот с ним управиться. Если бы меч оказался для него слишком тяжёлым, нужно было бы срочно делать новый или придумывать подходящую тренировку.
Но ситуация разворачивалась совершенно непредсказуемо. Он был слишком близко. Рю Довон подошёл так близко, что его лицо оказалось в тени, и, что ещё хуже, принялся внимательно разглядывать его ладони и предплечья. Сердце забилось так сильно, что выпитая вода запросилась наружу. Это было опасно.
Пока Чха Минхёк застыл, затаив дыхание, Рю Довон медленно поднял голову. Их взгляды встретились. В чёрных глазах Рю Довона беспокойно мерцали еле заметные синие искорки.
Глаза Чха Минхёка широко распахнулись. Эти глаза Рю Довона были Духовным Зрением*. А это значит, что он, без какого-либо вмешательства, пробуждался как провидец. Чха Минхёк одновременно вспомнил сегодняшнюю дату и дату смерти Рю Довона.
До его смерти оставалось меньше месяца.
«И когда, интересно, он начал пробуждаться? С момента у студии? Или когда он впервые приехал в офис с призраком на хвосте? Или, блять, с того самого момента, как его выбрали кандидатом в жнецы?»
Он не мог вынести своей глупости — он просто помогал, наивно полагая, что всё идёт как надо. Он думал, что Рю Довон просто чувствителен и поэтому всё замечает, а не то, что у него открывается духовное зрение. Ведь было немало людей, которые чувствовали присутствие духов, не обладая даром провиденья. Он думал, что Рю Довон из таких. Его халатность, когда он просто хотел избежать лишних проблем с человеком, которому всё равно суждено умереть, привела вот к такой неприятной ситуации.
Когда духовное зрение полностью откроется, он, возможно, не сможет больше заниматься своей любимой актёрской работой. Злые духи охотились не столько на слабых физически или духовно, сколько на видящих. На тех, кто стоял на границе жизни и смерти. Сколько бы амулетов на него ни вешали, сколько бы ни учили владеть мечом, в будущем Рю Довона ждал мир, где он в одиночку выстоять не сможет.
«Причин две: первая та, о которой я уже говорил, а вторая…»
«Я слышал, злой дух позарился на кандидата в жнецы».
«Вы попросили у кумихо защитные амулеты из-за этого?»
Наконец-то он понял назойливость И Чонъюна. Тот пытался завуалированно донести до него, что раз духовное зрение всё равно откроется, то амулеты — это бесполезная трата времени. А он, Чха Минхёк, счёл его советы бредом.
Он снова обдумал смысл «предварительной обработки». Это обеспечение защиты души кандидата в жнецы, чтобы никакая скверна не пристала к ней на пути в загробный мир. А духовное зрение Рю Довона, оно ведь непременно откроется.
«Почему, почему я с самого начала пренебрёг этим важным фактом? Нужно было не угрожать кумихо и токкэби, а всеми силами пытаться отсрочить пробуждение его зрения». Чха Минхёк должен был с самого начала помочь этому усердному и порядочному человеку прожить остаток своей жизни хоть немного спокойно, прежде чем он спустится в загробный мир.
«Мне вообще не следовало попадаться на глаза Рю Довону».
Выскользнувшая бутылка с глухим стуком упала на пол, и вода расплескалась, намочив его носки. Вместе с бутылкой он отпустил и руку Рю Довона. Огромная ладонь Чха Минхёка накрыла его глаза.
В наступившей темноте, в ушах, в такт биению сердца, затикали часы: тик-так-тик-так, тик-так-тик-так. Спокойное дыхание Рю Довона стало прерывистым.
— Совершенно ничего. Ты ничего не видел и ничего не слышал. И не увидишь, и не услышишь в будущем.
Но слова Чха Минхёка лишь усилили тиканье. «Хоть бы кто-нибудь заглушил этот звук, хоть бы кто-нибудь...» Рю Довон с силой отвёл его руку. Встревоженные красные глаза смотрели прямо на него, а некогда крепкое запястье мелко подрагивало.
— Хотелось бы, чтобы это было так просто.
Не успев договорить, Рю Довон зажал уши. Тиканье стало таким громким, словно часы приложили прямо к барабанным перепонкам, и заглушило все мысли. Это было невыносимо. Словно он снова стал тем ребёнком в три часа ночи, его охватил страх, и он начал задыхаться. Чха Минхёк поспешно схватил дрожащего Рю Довона.
— …Пожалуйста, пожалуйста, этот звук… пожалуйста…
Осипший, надрывающийся голос отчаянно молил. Неважно кто. Лишь бы кто-нибудь прекратил этот бесконечный, изнурительный шум. Рю Довон, не отнимая рук от ушей, схватил Чха Минхёка за затылок и притянул к себе. В тот миг, когда влажные от воды губы соприкоснулись с сухими, оглушающее тиканье секундной стрелки в его голове внезапно стихло.
Их губы сомкнулись, и в памяти Чха Минхёка запечатлелись лишь дрожащие ресницы и очертания закрывающихся век Рю Довона. Сначала он замер, не веря грубому, шершавому прикосновению к своим губам, но тут же очнулся, стоило Рю Довону пошевелить губами, и, потеряв голову, впился в него глубоким, почти пожирающим поцелуем.
Он жадно всасывал его губы, а когда тот, задохнувшись, приоткрыл рот, протолкнул внутрь свой толстый язык, похищая сладкую слюну. Рю Довон, хоть и был инициатором поцелуя, не спешил шевелить языком.
Чха Минхёк неистово высасывал слюну Рю Довона. Каждая капля, стекающая по подбородку, казалась слишком ценной, чтобы её терять, поэтому он ловил ее губами, а затем снова возвращался с неистовым поцелуем. Вкус языка Рю Довона, сладость его слюны, невероятная мягкость, в которую превратились когда-то сухие губы, под его жадным напором, — все это он осознал позже. Горячее дыхание Чха Минхёка опалило кожу над верхней губой Рю Довона.
Рю Довон отступал под его натиском, пока его спина не наткнулась на холодную поверхность холодильника. Чха Минхёк, зажав его между собой и холодильником, не давал ему передышки, даже когда тот начал задыхаться. Не выдержав, Рю Довон с силой оттолкнул его. С тихим, смущающим звуком их губы разомкнулись.
Его взгляд, смотревший на распухшие губы, был затуманен. Чха Минхёк облизнулся.
Он снова ринулся на него с полуоткрытым ртом. Рю Довон, пытаясь уклониться, повернул голову, и вместо страстного поцелуя получил лишь смазанный поцелуй в щёку. Чха Минхёк, не обращая на это внимания, повернул его голову и снова впился в губы. Рю Довон, беспомощно отдавшись Чха Минхёку, позволил ему завладеть своей нижней губой, и его веки вновь медленно опустились.
Поцелуй был лишь временной мерой, чтобы заглушить тиканье часов. Как кнопка тревоги в экстренной ситуации, как отчаянная попытка найти аварийный выход.
Сердце, как и во время их тяжёлой тренировки, колотилось в ушах и в горле. Удушье сменилось лёгкостью. Вместо отвратительного привкуса железа — сладкий язык и слюна, — колыбель, в которой можно было утонуть. Невероятно горячее и влажное убежище.
Рю Довон не вспоминал о затихшем тиканье и не пытался считать до шестидесяти. Он просто целовался с Чха Минхёком, пытаясь обрести покой и осмыслить внезапно обрушившийся на него хаос.
Ёнан (영안) или "Духовное Зрение" (靈眼), — это понятие из корейской мифологии, фольклора и сверхъестественных историй. Оно относится к способности человека видеть или ощущать духов, призраков, ауры, энергетические поля и другие невидимые обычным глазом сущности или явления.