Съешь меня, если сможешь (Новелла) | Глава 21
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Небоскрёб, входящий в десятку самых красивых зданий мира, возвышался в небо, как символ недосягаемой власти. Его фасад — стеклянный, безупречно отполированный, — отражал солнечный свет так, что в ясную погоду в нём слепяще дублировался сам город. Здание производило почти подавляющее впечатление: в нём было что-то от собора, что-то от тюрьмы, и что-то — от банковского сейфа.
Двое мужчин, подняв головы, молча окинули взглядом ускользающую в облака высоту, и, не обмениваясь замечаниями, вошли внутрь.
— Каково это — работать в таком месте? — спросил один из них, когда после проверки документов на ресепшене они шагнули в глянцевый лифт.
Второй, не отрывая взгляда от мелькающих цифр этажей, отозвался с безучастным видом:
— Наверное, ощущаешь, как пьёшь кровь других людей.
Первый неловко кашлянул, решив сменить тему:
— Кстати, почему адвокат из такой крутой фирмы вдруг пропал без вести?
— А мы здесь не затем ли, чтобы это выяснить? — отозвался второй с тем же равнодушием, даже не повернув головы.
В этот момент раздался тихий сигнал прибытия лифта на нужный этаж.
— Здравствуйте, мы по предварительной договорённости.
Показав удостоверения, они были встречены ровной деликатной улыбкой секретаря. Она проверила записи и жестом пригласила следовать за ней.
У массивной двери с табличкой «Доминик Миллер» они на мгновение замерли. Первый вошёл уверенно, второй, на миг задержав дыхание, вслед за ним.
— Здравствуйте, мистер Миллер. Спасибо, что согласились встретиться с нами.
Старший из детективов заговорил первым. Доминик Миллер обошёл идеально чистый организованный стол и поочерёдно пожал им руки. После краткого обмена представлениями, разговор сразу перешёл в деловую плоскость.
— Как мы уже упоминали по телефону, — начал детектив, — мы расследуем дело об исчезновении адвоката Эшли Доусона. Возможно, вам известно что-то, что могло бы пролить свет на ситуацию?
— Ничего особенного, — спокойно ответил Доминик. — Насколько мне известно, он собирался жениться. Потом, как сообщили, просто перестал появляться на работе. Больше я о нём не слышал.
— Да, все верно, — кивнул детектив, делая пометку в блокноте.
Пока что всё совпадало с тем, что им уже было известно. Детектив продолжил, пытаясь нащупать что-то новое:
— Насколько нам известно, мистер Миллер, вы довольно долго проработали в своей предыдущей юридической фирме. И, судя по резюме, не раз отклоняли заманчивые предложения. Почему же согласились перейти именно к Доусону?
— Не слишком ли прозрачный намёк для наводящего вопроса, джентльмены?
Услышав это, детективы коротко переглянулись — не то с неловкостью, не то с досадой. Доминик, не желая затягивать, продолжил сам:
— Как вы и сказали, я действительно долгое время работал в одной компании. Всё было стабильно, но в какой-то момент захотелось перемен. И тут поступило предложение от H&J. Это солидная фирма с репутацией, я видел в этом возможность, а потому принял её.
— Учитывая это, довольно странно, что вы не выдвинули никаких особых условий для перехода, — заметил старший детектив, чуть сузив глаза и внимательно наблюдая за выражением его лица.
Доминик на мгновение задумался, провёл пальцами по подбородку, и, выдержав паузу, ответил спокойно:
— Условие было. Но о нём, скорее всего, в самой компании не знают.
Старший детектив хмыкнул, почесал бровь и, чуть склонившись вперёд, вкрадчиво спросил:
— Не могли бы вы рассказать, о чём шла речь? Надеюсь, это не коммерческая тайна?
Оба детектива усмехнулись собственной шутке. Доминик же лишь едва заметно улыбнулся — коротко, вежливо, но не дал никакого комментария. Улыбка погасла почти сразу, и тогда старший посерьёзнел:
— Мистер Миллер, мы с вами люди занятые. Так что давайте сразу к сути. Вы спали с Эшли Доусоном?
Доминик молча смотрел на него. Этот вопрос в полной мере отражал предубеждение, которое большинство людей испытывало к доминантным альфам: что они — развратные, ненасытные существа, готовые трахнуть кого угодно.
«К несчастью, то, что я спал с Джульеттой, — правда. Значит, придётся сыграть на их предрассудках», — подумал он.
Ответ был уклончивым, но достаточно выразительным. Детектив тут же нахмурился, расценив молчание как косвенное признание.
— Что между вами произошло? Пожалуйста, говорите откровенно.
— Мы вас очень просим, — поддержал его напарник.
Доминик нахмурился, будто не сразу решаясь говорить. Его пальцы скользнули по поверхности стола, и он глубоко вздохнул, как человек, не желающий ворошить неприятное, но понимающий необходимость.
— Он был обычным человеком. Таким же, как вы.
— Что вы имеете в виду? — переспросил старший, прищурившись.
Доминик посмотрел прямо ему в глаза, не отводя взгляда.
— Он, видимо, решил, что раз я доминантный альфа, то, само собой, соглашусь на секс. Может, воспринимал это как негласное условие моего перехода. Но я с ним не спал.
— Почему? — вмешался младший. — Доусон был довольно привлекателен. Не в вашем вкусе?
Доминик перевёл взгляд на его любопытное лицо и, слегка улыбнувшись, произнёс:
Старший, только что бросивший на напарника предостерегающий взгляд, удивлённо уставился на него:
Ответ прозвучал с горькой, почти снисходительной усмешкой, как будто он объяснял нечто очевидное, не стоящее обсуждения:
Увидев, как младший хмыкнул с полусогласной улыбкой, Доминик вернулся к взгляду старшего и продолжил, уже с явным пренебрежением:
— На гамм не действуют феромоны. С ними слишком много возни. Зачем мне весь этот геморрой ради одного раза?
Последние слова прозвучали с такой прямолинейной, неприкрытой брезгливостью, что в воображении детективов легко нарисовалась сцена: Доусон, униженный и разъярённый отказом, выставленный за дверь. Всё складывалось слишком живо и слишком правдоподобно, чтобы ставить под сомнение.
Старший нахмурился, будто что-то вдруг зацепило.
— Вы сказали: «со мной»… Значит, был кто-то другой?
Доминик на мгновение выдержал паузу, потом небрежно пожал плечами:
— Этого я не знаю, — и, словно закрывая тему, уже деловым, сухим тоном добавил: — Он просто обмолвился об этом, когда пытался меня соблазнить. Сказал, что я у него не первый.
Лучший способ солгать — это смешать ложь с крупицей правды.
Теперь детективы наверняка вцепятся в личную жизнь Доусона. И тогда всплывёт его прошлое со школьным учителем, а направление расследования свернёт в совершенно неверную сторону.
В глазах обоих детективов загорелся знакомый азарт. Доминик почти видел, как они мысленно уже выстраивают новую линию, воодушевлённо прокладывают путь по ложному следу — прямому и уверенно ведущему в никуда.
Словно опомнившись, старший заглянул в планшет, сверился с заметками и поднялся.
— Мы слышали, вы взяли довольно долгий отпуск перед переходом. Завидуем. Ездили куда-нибудь?
— Просто отдыхал дома. Ничего особенного, — беззаботно отозвался Доминик.
— Ясно. Спасибо за ваши показания, мистер Миллер. Они очень помогут расследованию.
Детективы поочерёдно пожали ему руку и вышли из кабинета. Доминик проводил их взглядом, не меняя выражения лица.
— Вот это поворот! Так значит, Эшли Доусон был геем? — возбуждённо спросил младший, едва за ними закрылась дверь.
Старший, не поворачивая головы, ответил спокойно:
— Этого мы не знаем. Нужно проверить. Возможно, он был бисексуален.
— Точно… у него же была невеста, — пробормотал младший, вспомнив досье. Затем, прищурившись, добавил: — А Доминик Миллер, похоже, и вправду ни при чём, да? Если бы у него было что скрывать, он бы начал расспрашивать о ходе расследования. А ему, кажется, вообще всё равно.
— Похоже, это дело его не слишком волнует, — кивнул старший. — Возможно, он просто согласился нас выслушать, чтобы отстали и не мешали работать.
— К тому же Доусон — гамма. На него ведь феромоны не действуют. Доминику было бы не так просто причинить вред. Он бы сразу почувствовал, что что-то не так, и мог бы сопротивляться.
— Верно. — Старший нажал кнопку лифта. — А в его кабинете…
Он замолчал, но младший уже уловил, к чему тот ведёт:
— Запах? Сладкий, правда? Я сначала подумал, что это какой-то дорогой ароматизатор, а потом… вдруг понял. Это были феромоны, да? Я впервые почувствовал. Просто поразительно.
Он качнул головой, всё ещё под впечатлением.
— Никогда бы не подумал, что они такие… сладкие. Я ожидал чего-то резкого, а тут...
Они продолжали болтать, пока лифт медленно спускался вниз. Их голоса звучали свободно и расслабленно, будто напряжение беседы осталось далеко позади.
Один из сотрудников, случайно оказавшийся с ними в лифте, стоял молча, будто и не слушая. Но стоило ему выйти на своём этаже, как он тут же повернул обратно и быстрым шагом направляясь в офис, чтобы как можно скорее пересказать услышанное.
Детективы же, не подозревая о том, что их слова уже стали сплетней, покинули здание. У них появилась новая, многообещающая зацепка.
Пустой, расфокусированный взгляд уставился в серую ненавистную цементную стену. Всё проведенное здесь время слилось в липкий, размытый водоворот. Он перестал за ним следить.
Каждый раз Джульетта приходил в себя на той же грязной липкой кровати, с ног до головы перепачканный спермой. И каждый раз, открывая глаза и вновь сталкиваясь с неизменным видом комнаты, в которой засыпал, его захлёстывала свежая волна слёз и бессильного отчаяния.
Доминик снова и снова изливался в него. Джульетта не чувствовал феромонов, но, видимо, из-за огромного количества семени, скопившегося в животе, в какой-то момент его начало тошнить от поднимавшегося изнутри приторно-сладкого запаха.
Перед тем как отключиться в прошлый раз, он был уверен, что умирает. Но раз снова открыл глаза, значит, это ещё не конец.
Он пытался удержаться за эту мысль, отгоняя мрачные безумные видения. Единственным запахом, который он мог по-настоящему различить, был холодный, сухой, почти мёртвый запах цемента. И всё же он знал: если всё будет продолжаться так же, если феромоны продолжат впитываться в кожу, даже его устойчивость в какой-то момент даст трещину.
«Может, кто-нибудь придёт за мной?»
Наверняка его уже ищут. Родители подали заявление о пропаже. Полиция работает. Кто-то обязательно заметит. Найдёт. Вернёт.
«Надо только… потерпеть. Ещё немного. Просто поспать…»
Джульетта не успел закончить мысль. Сознание сорвалось в тяжёлый глубокий сон. А сладкий аромат, который он по-прежнему не мог ощутить, ядом проникал все глубже, впитывался в кожу, медленно и неумолимо меняя его изнутри.