Экс-спонсор (Новелла) | Глава 149
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
«Что и с чего теперь начинать исправлять? И возможно ли вообще хоть что-то исправить в этом хаосе?»
Это не бездушные документы, ежедневно ложившиеся на его стол в кабинете, не цифры, которые можно было проанализировать и оценить. Здесь он не мог измерить ничего. И потому, слепо двигаясь вперёд, сам, по собственной воле, а не по чьей-либо ещё, довёл всё до этой отчаянной точки.
«Лучше бы это можно было измерить, увидеть, как сухие цифры отчёта или биржевые показатели…»
В той жёсткой выверенной системе, которую он сам для себя выстроил и в которой привык жить, ответа на этот вопрос не существовало.
Слова Чонёна, пусть и нематериальные, обрушились на него с силой ударов, каждое — как копьё, впивающееся в незащищённое место. И с каждым ударом сердца отзывалась глухая ноющая боль. Дохон невидяще смотрел на свои ладони, а затем пальцы сами собой медленно, до хруста, сжались в кулаки.
— У-у-у… ххх… — тихий протяжный стон Чонёна вырвал его из омута тяжёлых мыслей.
Лоб Чонёна покрылся мелкими бисеринками холодного липкого пота.
«Не время… нельзя сидеть сложа руки», — эта мысль обожгла, заставив встряхнуться.
Дохон с предельной осторожностью приподнял ослабевшие плечи и голову Чонёна, устраивая их у себя на коленях. Но даже в беспамятстве тот почувствовал чужое прикосновение и попытался отстраниться, губы что-то невнятно залепетали, заплетающийся язык повторял одно и то же: «не хочу… отпусти…»
Дохон замер, не решаясь больше прикасаться к нему в страхе усилить бессознательный протест. И стал ждать, пока Чонён немного успокоится.
— Если не хочешь, я ничего… не буду делать, — одними губами прошептал Дохон, отчаянно пытаясь его успокоить. Он хотел, чтобы голос звучал мягко, обнадёживающе, но слова, сдавленные незнакомой тяжестью чувств, скопившихся где-то под сердцем, прозвучали неожиданно жёстко.
Затаив дыхание, Дохон напряжённо ждал. Через некоторое время стоны Чонёна действительно стихли. Но глядя на его неподвижное пылающее лицо, Дохон по-прежнему ощущал полную растерянность, не зная, как поступить.
Собрав всю волю, он осторожно разжал сухие горячие губы Чонёна и вложил ему в рот таблетку. Затем быстро набрал в рот немного воды, наклонился и прижался своими губами к губам Чонёна, осторожно вливая воду ему в рот.
— Хм-м… — от этого вынужденно-интимного прикосновения Дохону в полной мере передался обжигающий жар чужого тела.
«Если он не сможет проглотить и это, придётся силой его разбудить и дать лекарство»
К его огромному облегчению, Чонён не выплюнул воду, а судорожно сглотнул таблетку.
Заметив, как дёрнулся тонкий кадык на напряжённой шее, Дохон медленно отстранился и выпрямился, тяжело переводя дыхание.
Бережным, едва ощутимым движением большого пальца он вытер капельки воды, блестевшие в уголках губ Чонёна.
Он снова приложил ладонь к его лбу, затем к шее. Жар не спадал, кожа по-прежнему горела. Показалось даже, что он стал лишь сильнее.
«Градусник… сейчас бы очень пригодился градусник.»
Как вообще можно было понять, насколько ему плохо? От этой неизвестности становилось только хуже. Смотреть на такого Чонёна было почти физически больно.
Дохон, едва дыша, ждал, пока подействует лекарство, не сводя глаз с Чонёна, всё ещё лежавшего у него на коленях.
Лицо Чонёна, раскрасневшееся и осунувшееся, было так не похоже на тот светлый образ, что улыбался ему недавно во сне. Впрочем, тот Чонён — смеющийся, беззаботный — был лишь игрой его собственного воображения. За все три года супружеской жизни он ни разу не видел, чтобы Чонён улыбался так. Искренне и от всего сердца.
Мало того, что не сумел подарить улыбку — он заставил Чонёна плакать. И, в конце концов, именно он собственными руками уничтожил этого человека.
— Чёрт бы всё это побрал… — выдохнул Дохон, по привычке потянувшись к узлу галстука на шее. Но рука наткнулась на пустой воротник. Он сжал пальцы, потом с силой провёл ладонью по лицу, прижимая её ко лбу, и плотно зажмурил глаза. Сердце бухало в груди, как после затяжного марафона, выбивая из лёгких остатки воздуха; дыхание никак не хотело восстанавливаться.
«А может, это потому, что он не доверял своему окружению, в котором вы расставили своих людей, директор?»
Ядовитые слова Хан Ирама эхом отдавались в голове. Он ведь тогда даже не нашёлся, что возразить. И это было не просто бессилие — полное, оглушающее поражение.
Мысль о том, что Чонён мог счесть его менее надёжным, чем какого-то Хан Ирама, с которым едва успел обменяться парой фраз на съёмках... От этой мысли сжалось горло.
Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем дыхание Чонёна начало выравниваться. Оно всё ещё было прерывистым, но уже не таким свистящим и частым. Он по-прежнему тихо постанывал во сне, но лихорадочный румянец на щеках чуть поблёк. Дохон с трудом позволил себе подумать, что ему, возможно, стало немного лучше. Несравнимо лучше, чем было в тот момент, когда он впервые переступил порог офистеля.
И только тогда туго натянутая струна внутри, грозившая вот-вот лопнуть, чуть ослабила своё давление. Он выдохнул — медленно, с таким облегчением, будто сам только что избежал смертельной опасности — и с предельной осторожностью переложил Чонёна с колен на кровать.
«Нужно больше воды. Он может проснуться от жажды».
Дохон поднял почти пустой стакан и направился на кухню. Едва он подставил его под струю холодной воды, наполняя до краёв, как тишину комнаты нарушил низкий настойчивый гул — вибрация мобильного телефона.
Он резко обернулся на звук. На гранитной поверхности кухонной столешницы, подрагивая и светясь экраном, лежал телефон Чонёна. Дохон, на секунду забыв про воду, отставил стакан и взял аппарат в руку.
На экране высветилось: «Младший дядя».
Настойчивая вибрация не прекращалась. Дохон уже потянулся было к кнопке, чтобы сбросить вызов или выключить звук, но звонок внезапно оборвался сам.
Экран погас и тут же снова загорелся, возвращаясь в обычный режим. Вверху замелькали уведомления: десятки пропущенных вызовов, не меньше сотни сообщений.
Невольное любопытство, от кого все эти сообщения, заставило коснуться экрана. Перед ним тут же возникло окно запроса пароля. Дохон на мгновение замер. Шансов подобрать пароль почти не было, он это понимал, но рука сама потянулась к цифрам. Первым делом он ввёл день рождения Чонёна.
Но «0901» не подошло. Телефон коротко пискнул, уведомляя об ошибке, и снова высветил поле для ввода.
Несколько секунд Дохон неподвижно смотрел на экран, затем набрал дату айдольского дебюта Чонёна. Снова ошибка. Блокировка не снялась.
Дата актёрского дебюта — тот же результат. Других значимых для Чонёна дат Дохон припомнить не мог. Он уже собирался отложить телефон, как вдруг память услужливо подбросила давнее, почти забытое воспоминание.
Вскоре после свадьбы Чонён, смеясь, как-то обмолвился, что пароль на его телефоне — день рождения Дохона. Тогда это показалось незначительной деталью, одной из многих в их только начинавшейся совместной жизни.
Пальцы дрогнули, но он всё же набрал «0213». Экран на мгновение замер, а затем… разблокировался. Поле для ввода пароля исчезло.
— Ха… — из горла вырвался короткий, сдавленный выдох.
«Почему… почему он его не сменил?»
Дохон медленно поднял голову, растерянно глядя на кровать, где неподвижно лежал его бывший муж. Волна облегчения, неожиданного и острого, захлестнула его, и тут же к горлу подступил тугой болезненный комок. Он коротко судорожно выдохнул, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами.
А телефон в его руке продолжал оживать, принимая всё новые и новые сообщения.
[Младший дядя: Чонён-а. Возьми трубку. Мне нужно с тобой поговорить...]
[Младший дядя: Не знаю, откуда они узнали, но мне на почту пришло письмо с телеканала, просят об интервью... Может, тебе лучше самому с ними связаться и поговорить?]
[Младший дядя: Нужно же хоть как-то объясниться, чтобы можно было дальше работать.]
[Младший дядя: Возьми трубку, Чонён-а. Ты действительно встречаешься с тем актёром? Или вы друзья?]
[Младший дядя: Тут репортёры говорят, что хотели бы хоть коротко с тобой поговорить. Говорят, не просто так, заплатят, если согласишься на интервью.]
— Что за цирк… — пробормотал Дохон, листая сообщения. Слова этого человека были не просто бесполезны — они всё только усугубляли, внося ещё больше сумятицы.
Дочитав до конца, Дохон быстро перевёл уведомления в беззвучный режим. Пальцы сами потянулись закрыть чат, стереть эту грязь, но он заставил себя остановиться. Если Чонён узнает, что он самовольно хозяйничал в его телефоне и полез не в своё дело, то скандала было не избежать. С тяжёлым вздохом он оставил всё как есть.
С нескрываемым отвращением он смотрел на экран, на эти сообщения от младшего дяди Чонёна.
«Этот человек ради каких-то жалких грошей, обещанных ему на телеканале, даже сейчас, когда Чонён в таком состоянии, продолжает вливать ему в уши всю эту корыстную чушь...» — мысль всколыхнула в Дохоне волну глухой ярости.
И тут он замер. Его самого удивил этот внезапный гнев из-за ситуации, которая, по большому счёту, его напрямую не касалась.
«Разве не все родители примерно одинаковы? Разве не все они стремятся так или иначе примазаться к славе своих детей, чтобы получить признание и вознаграждение?
Его собственные отец и мать были такими же. И этот человек ничем от них не отличался.
Дохон всегда считал это обыденностью. Ведь люди действуют исходя из собственной выгоды — таков был один из незыблемых законов его мира.
Поэтому и после свадьбы, когда семья Чонёна начала регулярно намекать на финансовую поддержку, он без лишних колебаний давал им денег. Более того, ему самому так было удобнее. Решать проблемы финансово, не вникая, не тратя на это время и душевные силы. То был привычный отработанный годами метод.
Несмотря на только что испытанный приступ ярости, он ведь и сам… точно так же использовал деньги, чтобы Чонён вёл себя перед ним определённым образом и оставался рядом. Так же, как этот человек сейчас пытался манипулировать им.
И Дохон искренне верил, что это правильно, что это работает.
Ослепленный собственным эгоизмом, он не понимал, что медленно разрушает Чонёна. Что сам толкал их хрупкие, выстроенные на неверном основании отношения на самый край пропасти. При том, что именно Ю Чонён, всегда такой ранимый, был в самом отчаянном и беззащитном положении.
Дохон с силой нажал кнопку выключения телефона и резко бросил его на кухонную столешницу — тот со стуком ударился о холодный гранит.
Пытаясь совладать с подступившей к горлу тошнотой от этих внезапных прозрений, он глубоко вдохнул. И тут взгляд случайно упал на смятую пустую упаковку от лекарства, небрежно брошенную рядом.
Дохон тут же протянул руку и поднял лёгкий картонный прямоугольник, вертя его в пальцах.
Обезболивающее и жаропонижающее. Название было ему незнакомо. Упаковка была вскрыта и пуста — все таблетки до единой были использованы. Должно быть, Чонён уже принял их до его прихода.
Дохон медленно повернул голову к кровати. Чонён, кажется, спал спокойнее — дыхание стало ровнее, он больше не метался так мучительно, как час назад. Он снова наполнил стакан свежей водой до самых краёв и, подойдя к кровати, осторожно поставил его на прикроватный столик.
Паника, до этого сжимавшая сознание ледяными тисками, немного отступила, уступая место тяжёлой гулкой пустоте. Рассудок медленно прояснялся. Дохон, всё ещё ощущая внутреннюю дрожь, впервые по-настоящему осмотрелся в небольшой комнате офистеля.
Его взгляд зацепился за мусорную корзину в углу. Сценарии. Те самые, что Чонён ещё утром, перед уходом на занятия, так аккуратно складывал в сумку, теперь были скомканы и небрежно выброшены.
На самом верху лежал сценарий дорамы — тот самый, из-за которого разгорелся недавний скандал и в котором Чонён должен был играть одну из главных ролей. Секретарь Шим докладывал: съёмки полностью заморожены. Скандал с участием сразу двух ведущих актёров — такой удар проект мог и не пережить.
Дохон нахмурился и, подойдя ближе, вытащил его из прочего мусора, машинально расправляя измятые страницы. Решение Чонёна выбросить то, что он с такой надеждой нёс утром в сумке, не оставляло сомнений: он отказывается от роли. От этой дорамы.
А поскольку рядом валялись и другие распечатки — сценарии, которые Чонён, по его же словам, рассматривал на будущее — вывод напрашивался сам собой: похоже, он решил отказаться не только от этой роли. Возможно, он собирался бросить актёрство совсем.
И только теперь Дохон начал смутно прозревать истинные причины поведения Чонёна.
«Он с самого начала не собирался ничего исправлять ил восстанавливать. Поэтому и не позвонил мне. Для него отказаться от всего — от карьеры, от мечты — легче, чем снова попросить меня о помощи. Поэтому он, даже сгорая от жара, выбрал того Хан Ирама, несмотря на весь скандал вокруг них. Лишь бы это был не я».
— Дохон… сси?.. — тихий, совершенно неузнаваемый охрипший голос Чонёна прорезал тягучую тишину комнаты.
Дохон, поглощённый своими горькими мыслями, резко вскинул голову, сердце пропустило удар. Он тут же подался к кровати, наклоняясь над Чонёном, вглядываясь в его лицо.
Однако Чонён, которого он на миг счёл очнувшимся, по-прежнему лежал с плотно сомкнутыми глазами. Лишь ресницы мелко дрожали на воспалённых веках. Дохон нахмурился, пытаясь понять.
Это всё ещё горячечный бред? Или он действительно на мгновение пришёл в себя и позвал его?
— А… н-но… директор-ним… п-почему… вы здесь?.. — едва слышно пробормотал Чонён, не открывая глаз. Голос его был настолько тихим, что Дохону приходилось задерживать дыхание, чтобы разобрать обрывки этих фраз. — П-почему… тело… такое тяжёлое… Ха-а… Простуда?.. Наверное…
Дохон слушал это бессвязное бормотание, не зная, что ответить. Слова застревали в горле, он лишь беспомощно шевелил губами.
— Нельзя… чтобы Дохон-сси… от меня заразился…
Он снова называл его то «Дохон-сси», то «директор-ним» — этот путаный горячечный бред, вызванный высоким жаром, продолжался.
— Можешь заражать меня сколько угодно, — с неожиданной для самого себя нежностью выговорил Дохон. Он бережно взял тонкую горячую руку и осторожно прижался губами к её тыльной стороне.
От этого лёгкого прикосновения ресницы Чонёна дрогнули сильнее, и веки медленно приподнялись. Полуприкрытые глаза на мгновение встретились с напряжённым Дохоном.
Взгляд Чонёна на секунду сфокусировался. Он увидел не просто беспокойство на лице чужом лице. А явное страдание. И тогда Чонён, всё ещё балансируя на грани сна и бреда, слабо усмехнулся.
— А-а… это… это был сон, значит… — прошептал он, и в его голосе прозвучало что-то похожее на разочарование.
«Дохон никогда бы не сделал такого лица».
Веки снова тяжело опустились. Чонён провалился в сон так же внезапно, как и очнулся. Дохон ещё некоторое время смотрел на его спокойное лицо, затем тихо, почти неслышно, прошептал: