Съешь меня, если сможешь (Новелла) | Глава 11
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Их дыхание сплелось. Язык, только что исследовавший рот, скользнул вдоль линии скулы, задержался у мочки уха, на секунду коснулся её, и вновь вернулся к губам, вгрызаясь в них хищным бесцеремонным поцелуем. Джульетта, отданный целиком власти его рта, задыхался, ощущая, как с каждым движением становится только слабее.
Руки Доминика свободно, но жадно скользили по обнажённой коже, изучая каждый сантиметр. В какой-то момент он накрыл губами сосок и впился в него, испытывая реакцию.
Глухой жаркий стон сорвался с губ как сигнал к продолжению. Член Доминика, уже давно тершийся между ног Джульетты, казалось, стал только тверже. Джульетта тоже был на пределе возбуждения: под напором прелюдии на кончике его члена выступила прозрачная, едва заметная капля.
Неторопливые руки соскользнули вниз, ощупывая живот, чувствуя, как под ладонями перекатываются мышцы. Жар стремительно приливал к паху, и Джульетта, не в силах больше сдерживаться, прикусил губу. Тогда Доминик, проведя пальцем по его губам, мягко, но настойчиво заставил их разжаться.
— …Джульетта, — выдохнул он низким дрожащим голосом. Вместо того, чтобы помешать ему кусать губы, он снова впился в них поцелуем. В этих поцелуях не осталось ни капли нежности — только нетерпеливая, захлёбывающаяся жажда и сдерживаемая ярость. И в тот самый момент, когда член Доминика, грубо скользнув в паху, приготовился войти…
Внезапный возглас вырвался у Доминика. Он замер, опустив взгляд вниз. Узкое, упрямо сжатое, отверстие оказалось совершенно сухим. Он попытался раздвинуть пальцами, но оно упрямо не поддавалось, оставалось закрытым.
Джульетта тут же уловил перемену во взгляде Доминика, внезапно ставшим растерянным, и не удержался, протянул томный стон, за которым последовал смешок:
— Ну как, этот новый мир? — Он лежал на полу, раскинув ноги, и с дерзким вызовом смотрел на мужчину, замерившим между его бёдер. — До сих пор у тебя всё было просто, да? Стоило только выпустить феромоны, и любой, изнемогая, сам раздвигал для тебя ноги.
Он снова коротко хихикнул, будто эта сцена доставляла ему настоящее удовольствие.
Лицо Доминика напряглось, черты заострились. На миг его фиолетовые глаза окрасились золотом, по комнате хлынул тяжёлый густой аромат феромонов, но ничего не изменилось. Джульетта, лежащий перед ним на ковре, с прежней лёгкостью смотрел ему прямо в глаза и не испытывал ничего.
— ...Чёрт, — зло выдохнул Доминик, и тут же резко перевернул Джульетту на бок, закинув его ногу себе на плечо. Теперь, когда упрямо сжатое отверстие оказалось прямо перед ним, Доминик без колебаний прижал к нему свой член.
— А-ах… ытх, — простонал Джульетта, лицо исказилось, смех сменился судорожным напряжением. Вся его бравада рассыпалась, время для насмешек кончилось. Доминик начал с грубой силой проникать в тугую плоть. Всё шло тяжело: член с трудом раздвигал мышцы, входил медленно, а Джульетта с каждой секундой задыхался всё сильнее. Казалось, что его поясница готова переломиться пополам.
Руки Джульетты метались по ковру, потом беспомощно зависли в воздухе. Доминик на мгновение остановился, а затем вновь сильно наклонился вперёд, чтобы двинуться глубже. Джульетта с глухим надломленным выдохом обхватил его плечи, ногти впились в кожу, оставляя яркие, красные царапины.
— А... А-а! — вскрикнул Джульетта. Выдержать столь яростное давление было невозможно. И, воспользовавшись короткой передышкой, когда Доминик ненадолго застыл, прерывисто прошептал: — Феромоны не действуют, вот к чему всё и свелось, да…
Доминик снова накрыл его губы своими, не оставляя пространства ни для слов, ни для воздуха. В этом поцелуе не было ни малейшей нежности — только жёсткая хищная ярость. Его язык, ворвавшийся внутрь, принуждал к подчинению. Джульетта вдруг остро ощутил, что его действительно сейчас могут сожрать. Сопротивляться не имело смысла: язык Доминика сливался с его собственным, не давая возможности даже как следует вдохнуть, и всё, что оставалось, — судорожно хватать ртом воздух между рывками и стоном.
Тем временем Доминик, будто не замечая, как дрожит под ним тело, продолжал медленно раздвигать тугое отверстие, упорно погружаясь до самого основания. Всё внутри оставалось болезненно узким, сухим, непривычно неподатливым. Он, привыкший к лёгкости омежьих тел, вдруг осознал, насколько чуждо это сопротивление. Феромоны не действовали. Сколько ни источай их, всё оставалось прежним. Для Доминика это было почти шоком и, вместе с тем, странным незнакомым чувством.
Слова Джульетты оказались правдой. Возбуждение, как огонь, разлеталось по телу — не было ни аромата, ни податливых мышц, лишь едва уловимый запах чужой кожи и тугое живое сопротивление, которое раззадоривало куда сильнее привычной откровенной страсти. Но проблема оставалась: внутри было слишком узко, и как бы он ни старался, продвинуться дальше силой не удавалось.
Впервые Доминик понял, что это значит.
— ...Чёрт, — срываясь на зло, выругался он и вынул член. На головке, которая должна была блестеть от чужой влажности, остался только собственный прозрачный предэякулянт. — «Новый мир» — это значит вот так раздражающе?
Доминик с раздражением откинул прядь волос, упавшую на лоб. От сдерживаемой злости его дыхание стало тяжёлым и прерывистым. Джульетта, все еще бледный, лишь тихо хмыкнул.
— Люди называют это «усилием», мистер Миллер, — произнёс он, намеренно подчёркнуто вежливо, что делало его слова ещё более насмешливыми. Затем он приподнялся.
Прямо на глазах у Доминика он широко раздвинул колени, принимая вызывающе-откровенную позу, и, оперевшись одной рукой о пол, другую просунул между ног. Взгляд его, прямой и дерзкий, впился в тёмно-фиолетовые глаза Доминика.
Два длинных пальца медленно, начиная с самых кончиков, вошли в тугое отверстие. Оно, не такое эластичное, как у омеги, всё ещё сопротивлялось, но боль, оставшаяся после грубого проникновения Доминика, отступила, и мышцы начали понемногу расслабляться, пульсируя чувствительностью.
Полумесяцы ногтей то исчезали внутри, то снова показывались, когда отверстие расширялось и вновь сжималось от каждого движения. Но, по-настоящему важно было не это. Джульетта, ни на секунду не стесняясь собственных действий, продолжал держать взгляд Доминика, будто провоцируя его, приглашая в этот самый новый недоступный до сих пор мир.
Но главным было не это. Главное заключалось в том, что Джульетта, не отводя взгляда от Доминика ни на секунду, действовал так, словно для него это было не только естественно, но и абсолютно логично .
Тем временем его ягодицы дрожали всё сильнее. Два пальца, плотно сжатые тугими внутренними мышцами, медленно раздвигались. Джульетта ощущал, как дрожь, пробежавшая по спине, откликается судорожными толчками в теле. Несмотря на сопротивление, он не останавливался: ногти на короткое мгновение царапнули изнутри чувствительную ткань, и губы сами собой разомкнулись, выпуская тихий глубокий стон:
В какой-то момент бедра скрутило спазмом, и всё тело, послушное внутренней волне, затряслось. Слишком сильная стимуляция, пришедшая из самой сердцевины, разливалась по нервам, захватывая ноги, руки, даже дыхание стало неровным. Рука, поддерживавшая корпус, едва удерживая его, дрожала вместе с телом.
Эта дрожь не ускользнула от Доминика. Его взгляд стал более внимательным, цепким, в нём зажегся тот самый интерес, что прежде был приглушён. Он изучал Джульетту, не скрывая, насколько откровенно следит за каждым его движением. Джульетта уловил этот взгляд и, не сдержавшись, улыбнулся уголками губ.
— Теперь «новый мир» снова стал тебе интересен?
Доминик поднял глаза, встретился с ним взглядом и едва заметно усмехнулся, будто про себя иронизируя: «Как смешно».
— С трудом справляешься с несколькими пальцами, а такой самоуверенный.
— А что? — Джульетта, не скрывая вызывающего соблазна, снова провоцировал его. — Ты ведь можешь просто наблюдать. Или хочешь попробовать по-настоящему?
— Ха, — с усмешкой бросил Доминик, — убери руки.
Джульетта подчинился, оставив себя полностью открытым и уязвимым. Доминик уверенно взял его за бедро, развёл ноги шире и вновь посмотрел на отверстие, ставшее чуть более податливым.
Было видно, что отверстие немного расширилось, но всё равно оставалось таким узким, что оставалось сомнительным — войдёт ли он туда полностью. Доминик без колебаний схватил его за руку, — ту, что только что растягивала собственное тело Джульетты —, и резко перетащил его на кровать.
Их тела тяжело упали на простыни. Вторая попытка Доминика оказалась не легче первой: он, сдерживая рваное дыхание, медленно вводил член, начиная с головки, с каждым движением преодолевая сопротивление тугих мышц.
— Ытх… — сорвавшийся с губ Джульетты стон был наполнен болью и натянутым напряжением, здесь не было предвкушения, только тяжесть нового ощущения. Но Доминик не отступал. Он крепко вжал бёдра, углубляясь, дыхание его становилось всё более хриплым, а приглушённые стоны вырывались сквозь стиснутые зубы.
— Ха-а-а… — Сдавленный, полный боли стон наконец вырвался наружу. Внутренние стенки Джульетты непроизвольно сжались вокруг члена Доминика. Тот и сам ощутил это отчаянное сопротивление. От болезненного давления скривился даже он.
— Расслабься немного, — прорычал Доминик низким раздраженным голосом. — Ты убить меня хочешь?
На его лице больше не было и тени уверенности, с которой он всего несколько минут назад насмехался над Домиником. Теперь оно исказилось страданием. Джульетта растерянно смотрел на него, и все его тело пробивала мелкая неукротимая дрожь.
— Ты… слишком большой… — едва смог выдавить он.
Член, вошедший лишь наполовину, безжалостно растягивал узкий вход, причиняя острую разрывающую боль. Доминик на мгновение замер, но эта пауза не была актом милосердия. Он прислушивался к чужому телу, наслаждаясь ощущением дрожи. Из его уст снова вырвался горячий нетерпеливый вздох, в то время как Джульетта задыхался от ощущения распирающей чужеродной плоти внутри.
— Это… это не то… Я… я сейчас умру… — он сам не понимал, что лепечет, отрицательно качая головой. На глазах выступили слезы боли. Доминик, задумчиво наблюдавший за ним, нахмурился. Он подхватил Джульетту под колени, широко разводя и поднимая его ноги. Одним движением он чуть вывел наполовину вошедший член, а затем, без предупреждения, с силой ворвался до самого основания.
Рот Джульетты открылся в беззвучном крике. Внезапный сокрушительный толчок мгновенно заполнил его до предела, выбивая воздух из легких. Доминик, чей член уперся в податливую плоть чуть ниже пупка, тут же с такой же силой ринулся обратно, словно наверстывая упущенное, наказывая за предыдущее сопротивление.
Начался безжалостный животный ритм. Набухший, с выступившими венами член то погружался в узкое отверстие, то, измазавшись в чем-то липком и вязком, с влажным звуком выскальзывал наружу. Это повторялось снова и снова. Каждый раз, когда он снова врывался внутрь, казалось, проникал все глубже, раздвигая границы, доказывая, что предыдущее ощущение полноты было лишь иллюзией.
Вскоре глухие влажные шлепки ударяющейся друг о друга плоти заполнили комнату, и тело Джульетты начало бесконтрольно дергаться в такт этим безжалостным движениям.
Чем яростнее становились толчки Доминика, тем сильнее его руки сжимали бедра Джульетты, оставляя на бледной коже красные следы. Тяжелое рваное дыхание отдавалось в ушах Джульетты, вытесняя все остальные мысли, заполняя все его сознание.
Теперь и сам Доминик все больше и больше втягивался в этот грубый тяжелый секс. Его отстраненность таяла. Постепенно из члена стало вытекать все больше смазки, и сухое болезненное трение сменилось скольжением. Движения стали более плавными, но не менее глубокими.
Но, почувствовав, что внутренние стенки все еще рефлекторно сжимаются от боли, Доминик снова прорычал:
Его прерывистый ответ был оборван резким хлестким звуком удара по ягодице. В ответ на боль внутренние стенки Джульетты на мгновение сжались в паническом спазме, обхватив член Доминика мертвой хваткой.
Но то, что последовало за этим, изменило все. Тело Джульетты, пережившее шок, непроизвольно расслабилось, и эта внезапная уязвимая податливость стала той искрой, что разожгла пожар. Холодный расчет, с которым Доминик начинал этот акт, обратился в пепел. Его разум отступил, уступая место чистому животному возбуждению, и тело, до этого бывшее лишь инструментом, начало жить по своим непонятным законам. Движения из размеренных и карающих стали быстрыми и неистовыми.
Он не был омегой. Не было того тумана феромонов, что обычно смягчал реальность, облегчая своей влажностью проникновение. Каждое тугое болезненное сжатие мышц Джульетты ощущалось с невероятной остротой. Вся эта прямота ощущений сводила с ума, соблазняя и подчиняя куда сильнее любого запаха.
Наслаждение, зародившееся внизу живота, вибрирующей волной прошло по всему телу, придавая силы. Доминик сдался. Он опустился, накрывая собой дрожащее под ним тело, вдавливая его в кровать, и они слились в единый обезумевший механизм, подчиненный одному ритму.
— Ах, с-сильно, слишком, слишком сильно!..
Каждый толчок, с которым Доминик вбивался, напрягая поясницу, отзывался в теле Джульетты дрожью — всё его тело вздрагивало, подчиняясь ритму, и эта дрожь передавалась по замкнутому кругу соприкосновения их тел. Запястья, которые Доминик крепко удерживал, тоже бессильно дрожали в его ладонях, теряя остатки сопротивления.
Но Доминик, дыша тяжело, не отводя взгляда, всё-таки возразил на дерзкие слова Джульетты:
Кровать, вначале казавшаяся такой мягкой, теперь отчаянно скрипела под их весом, не выдерживая яростных тяжёлых движений Доминика. Противный звук пружин тонул в глухих ударах их тел, сливавшихся в одну беспорядочную симфонию. Комната вокруг пришла в полный хаос: простыни сбились в комки, вещи с тумбочек летели на пол, а перед глазами Джульетты всё плыло и бешено кружилось, вызывая почти головокружение.
Глубже, ещё глубже. Казалось, будто Доминик желает не просто овладеть его телом, а захватить каждую клетку, вытеснить остатки воли, оставить только себя внутри. С каждым толчком, всё сильнее и глубже, так, что казалось, живот вот-вот разорвётся, и этот член останется единственным центром притяжения между ними. Даже там, где их животы соприкасались, ощущалось это требовательное, неотступное присутствие.
Теперь уже совершенно растрёпанный, потерявший всякий контроль Джульетта инстинктивно двигал бёдрами в такт. Его тело, будто по своей природе, подстроилось под бешеный темп Доминика, и тот в ответ издавал глубокие гортанные стоны. В них слышалось ни с чем не сравнимое удовлетворение, и его кадык так сильно двигался при каждом вздохе, что это было заметно даже ошеломлённому, тонущему в ощущениях Джульетте.
Доминик, притягивая его за талию ещё ближе, прорычал ему в самое ухо:
— Почему? Слишком хорошо?.. — на вопрос, полный прерывистого дыхания, Доминик не ответил. Лишь наклонился ближе и, опалив горячим дыханием, укусил его за мочку уха. Это было похоже на акт клеймения, на попытку оставить знак, хотя для гаммы Джульетты это и не имело никакого физического значения.
Язык Доминика настойчиво исследовал его разгорячённое ухо, опаляя его обжигающе горячим дыханием. Оно, как и движения бёдер, стало рваным, и Джульетта ощущал этот сбитый ритм всем телом. Доминик пробормотал слегка охрипшим, но полным тёмного торжества голосом:
И он начал двигаться еще яростнее, чем мгновение назад.
Прежний предел, казавшийся невозможным мгновение назад, теперь был лишь иллюзией. С каждым новым движением Доминик вторгался всё глубже, будто стремясь найти источник, где зарождался этот сводящий с ума отклик. Прижимая Джульетту к себе, он в яростном отчаянном поиске пытался понять, насколько глубоко может войти.
Рациональное мышление утонуло в оглушающем рёве крови в ушах. Мир для Джульетты сузился до набора разрозненных ослепляющих вспышек: жар чужой кожи, давление, распирающее изнутри, и солёный вкус собственных слёз на губах. В какой-то момент его пальцы, до этого безвольно лежавшие на спине Доминика, сжались, и ногти глубоко впились в напряжённые мышцы, оставляя длинные багровеющие следы.
Доминик на это лишь глухо зарычал, принимая боль как подношение. Эта отчаянная неконтролируемая реакция была именно тем, чего он жаждал. Он упивался этим, намеренно усиливая натиск, пока глаза Джульетты не покраснели и по щекам не покатились слёзы. Он стонал, беспомощно изгиваясь в кольце рук Доминика, его тело невольно сжималось в такт каждому толчку.
И в этот миг, глядя сверху вниз на этого дрожащего, плачущего, отдавшегося ему человека, Доминик почувствовал, как что-то дрогнуло и в нём самом.
Джульетта определенно был другим.
Его собственный член, до сих пор бывший лишь инструментом, механически извергающимся от стимуляции, сейчас был возбужден настолько, что, казалось, мог взорваться. Такого всепоглощающего возбуждения он не испытывал никогда.
Истинный смысл слов Джульетты ударил по нему с силой откровения. Доминик понял, что уже попался, что отныне будет возвращаться к этому ощущению снова и снова, как к единственному источнику жизни. И он не мог — и не хотел — останавливаться. В то же мгновение он почувствовал, как его живот обожгло влажным жаром — тело Джульетты, не выдержав, сдалось первым.
Почувствовав этот последний отчаянный спазм, Доминик одним мощным, глубоким толчком вбил себя в податливую плоть, и Джульетта, выгнувшись дугой, сжал его в последнем объятии. Их пронзительные стоны слились в единый, знаменуя сокрушительный оргазм.
В тот же миг Джульетта, израсходовав все силы, безвольно обмяк. Доминик, тяжело дыша, опустился рядом. С его губ не сходила удовлетворённая улыбка. Он повернул голову набок и залюбовался раскрасневшимся, влажным, совершенно измученным лицом Джульетты.
Доминик впервые спал с партнёром, на которого не действовали его феромоны. Он никогда всерьёз не рассматривал такую возможность, но смутно предполагал, что подобный акт был бы лишь мучением для обоих. А потому никак не ожидал испытать такого сокрушительного удовлетворения.
Через некоторое время Джульетта, чьё дыхание постепенно выровнялось, повернулся к Доминику. Его голос был тихим, хриплым и полным томной усталости:
— Кажется, я какое-то время не смогу пользоваться своей задницей.
На эти слова, похожие на каприз избалованного любовника, Доминик лишь низко хмыкнул.
— Проблематично. Твоя дырка оказалась довольно полезной.
— Я должен этим гордиться? — колко возразил Джульетта на его издевательский тон.
Куда подевалась вся его вежливая отстранённость? Теперь он говорил совершенно естественно, без формальностей и подобострастия. И, к своему удивлению, Доминик обнаружил, что ничто из этого его не задевает. Напротив, эта новая прямота приносила ему странное глубокое удовлетворение.
— Жаль, конечно, что у гаммы такая дырка.
От одного лишь разговора об этом внутри снова начал зарождаться голод. Доминик почувствовал, как у него пересохло во рту, и осторожно положил ладонь на талию Джульетты, очерчивая изгиб.
Этот тихий соблазн, похоже, подействовал. Джульетта, охваченный новой волной возбуждения, прикрыл глаза, и на его лице появилось томное выражение. Затем, словно сам загоревшись от этой искры, он с лёгким усилием приподнялся и медленно переполз на Доминика. Сложив руки и подперев ими подбородок, он пристально посмотрел ему в лицо и прошептал:
— Ещё разок? Кажется, я смогу выдержать ещё несколько раз.
Его соблазнительное усталое выражение было невероятно возбуждающим. На эту прямую провокацию Доминик, ничего не говоря, притянул его тело к себе и полностью уложил на себя, принимая вызов.