Экс-спонсор (Новелла) | Глава 169
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Чонён прекрасно понял, какой именно жар охватил голос Дохона. Он понял, что означало это едва заметное изменение в его поведении, и от этого во рту мгновенно пересохло.
— …Я сам разберусь, — с трудом сглотнув, прохрипел он.
— Чонён-а, — Дохон тем временем подошёл вплотную и мягко, будто уговаривая, произнес: — Я не могу отпустить тебя одного в такую ночь. Ты же и сам это понимаешь.
В обычной ситуации Чонён уже бы отреагировал резко, рявкнул что-то вроде: «Не лезь не в своё дело!», особенно если бы Дохон начал давить и командовать по привычке. Он был готов развернуться и уйти.
Но этот обеспокоенный, тихий голос… это был уже нечестный приём. Вся его броня рассыпалась в прах.
Дохон, не дожидаясь ответа, снова набросил свой пиджак на плечи Чонёна.
— Надень. Если выйдешь так, это опасно, — тихо сказал он и, вместо того чтобы отпустить, сам стал аккуратно застёгивать на нём пуговицы.
Чонён, затаив дыхание, смотрел на тёмную макушку Дохона, который склонился и сосредоточенно, застёгивал на нём пуговицы пиджака, который был ему явно велик. Почему-то кончики пальцев вдруг занемели, и в горле встал плотный ком, мешающий дышать.
— У меня и своя верхняя одежда есть… — пробормотал Чонён, в итоге так и не решившись грубо оттолкнуть его; слова прозвучали скорее для себя, чем для Дохона.
— Она слишком короткая, — не поднимая головы, ответил Дохон.
— Пытаюсь исправиться, — он застегнул последнюю пуговицу и наконец выпрямился, — Но эта часть плохо поддаётся.
Что бы ни происходило между ними прежде и теперь, в Дохоне всегда оставалась эта упрямая черта. Они развелись, наговорили друг другу множество горьких слов и до тошноты заглянули в души друг друга. Несмотря на всё это, Дохон продолжал вести себя с ним так же, как прежде.
Хотя нет, теперь всё было иначе.
Сейчас, когда Чонён наблюдал за его неприкрытой ревностью, раздражением и тревогой, он осознавал, что Дохон стал даже прямее и честнее, чем раньше. И от этого почему-то становилось только страшнее и тревожнее.
«Почему он ведёт себя так откровенно? Может, он тоже выпил лишнего? Или эти полгода разлуки успели его изменить?»
— Вот ваш счёт. — Официант деликатно положил на столик тонкую папку с ручкой. Дохон невозмутимо достал карточку, и Чонён невольно залюбовался его привычной сдержанной грацией.
Он вдруг не мог отвести взгляда от чётких линий его лица: чуть нахмуренных бровей, белой кожи на шее, под которой так выразительно проступали тонкие голубоватые вены. Сердце его пропустило удар, и он тут же почувствовал себя на краю опасной черты.
«Ещё немного, и я не выдержу. Просто обниму его за эту длинную шею и поцелую…»
От собственной мысли Чонёна мгновенно бросило в жар, он поспешно отвернулся, чувствуя, как сильно стучит в груди сердце.
«Я точно сошёл с ума. Всё это алкоголь. Как иначе объяснить, что после всех обид, разочарований и отвращения я снова начинаю тонуть в его внешности?»
— Куда ты? — Голос Дохона прозвучал чуть обеспокоенно, когда Чонён резко поднялся из-за стола и шагнул к выходу.
— В туалет. Я сам доберусь, директор, можете ехать без меня. — Он ответил поспешно и немного нервно, пытаясь не смотреть в глаза Дохону.
«Надо успокоиться. Может, холодная вода поможет привести голову в порядок. А макияж… Он хоть остался ещё?»
Не дожидаясь реакции Дохона, Чонён почти бегом направился по мягко освещённому коридору в сторону таблички с надписью «Туалет».
В этом элитном баре был отдельный туалет для омег, за что Чонён был бесконечно благодарен. Он вошёл, плотно закрыл за собой дверь и подошёл к широкой, сверкающей чистотой раковине.
Зеркало отражало его раскрасневшееся от алкоголя лицо. Зрачки чуть расширились, взгляд казался рассеянным и слишком открытым. Осанка стала ещё более сутулой, словно тело уже не справлялось с тяжестью внутренних переживаний. Пиджак Дохона смотрелся на нём совершенно нелепо, словно на ребёнке, укравшем одежду взрослого.
Любой, кто сейчас увидел бы его, без труда сказал бы, что он пьян.
«Неужели четыре коктейля — это действительно было слишком?»
Он открыл кран, и холодная вода, едва коснувшись кончиков пальцев, приятно охладила разгорячённую кожу и понемногу начала возвращать ясность затуманенному сознанию.
— Ну же, соберись наконец, чёрт возьми! — пробормотал Чонён, сделав глубокий судорожный вдох. Через несколько секунд он закрыл воду и механически медленно вытер оставшиеся на пальцах капли бумажным полотенцем.
Но сохранить здравый смысл оказалось гораздо сложнее, чем он предполагал. Происходящее не желало укладываться в рамки привычной реальности, словно всё это разворачивалось на каком-то странном театральном представлении, в котором ему, к сожалению, пришлось сыграть главную роль.
Он до сих пор не мог до конца поверить, что только что сидел за одним столиком с Дохоном в баре на другом конце света и препирался с ним из-за каких-то мелочных обид.
На мгновение Чонёну даже пришла в голову нелепая, абсурдная мысль: а не приснилось ли всё это ему из-за выпитого?
Однако, едва выйдя в коридор, он сразу заметил Дохона, ожидавшего его неподалёку от туалета. Это служило ясным напоминанием о том, что всё происходящее — суровая реальность. Мужчина, с обычным для него видом холодного равнодушия, смотрел в огромное окно на панораму ночного Нью-Йорка, рассыпанную за стеклом тысячами сверкающих огней.
Его фигура, чуть расслабленно прислонившаяся плечом к стене и с привычной непринуждённостью засунувшая одну руку в карман, была настолько красивой, что все душевные терзания Чонёна мгновенно исчезли, словно дым на ветру. Даже в таких незначительных мелочах, как опора на стену или лёгкий наклон головы, Дохон никогда не терял благородной осанки и внутреннего достоинства.
Глядя на него на фоне длинного коридора и сверкающих огней простиравшегося впереди мегаполиса, Чонёну казалось, будто он наблюдает сцену из кинофильма.
Глядя на него сейчас, на фоне длинного, сдержанно освещённого коридора и раскинувшегося за окном мегаполиса, Чонён ощутил себя зрителем какого-то дорогого кинофильма.
«Я всегда это думал… Дохон — мужчина, которому удивительно идёт городская атмосфера».
— Почему вы ещё не ушли? — Чонён постарался задать этот вопрос максимально безразличным тоном, подходя к нему и притворяясь, что не разглядывал его тайком.
Дохон лишь тогда медленно повернул голову и взглянул на него.
— Какой номер твоей комнаты? — спокойно спросил он, очевидно, считая само собой разумеющимся, что Чонён остановился именно в этом здании.
Однако Чонён и представить не мог, что здесь вообще есть номера для постояльцев.
Отель, в котором остановился Чонён, располагался довольно близко от бара, но добираться туда пешком в нынешнем состоянии было бы явно не лучшей идеей. Особенно после выпитого.
Когда Чонён, пересилив собственную гордость, неохотно назвал название гостиницы, Дохон сразу же понимающе кивнул. Видимо, он очень хорошо ориентировался на Манхэттене — гораздо лучше, чем мог предположить Чонён.
Едва Дохон успел набрать номер водителя, как машина уже подъехала ко входу в здание бара. Чонён без возражений позволил доставить себя до гостиницы.
Однако и здесь Дохон проявил ту же непреклонную настойчивость, настаивая на том, что проводит его прямо до двери номера.
На мгновение Чонён ощутил странное подозрение, мелькнувшее где-то в глубине сознания: возможно, Дохон затеял очередную тонкую игру. Но, почувствовав, как предательски шатается собственное тело при каждом шаге, он невольно согласился с необходимостью такой осторожности.
— …Спокойной ночи, — неуверенно и негромко произнёс Чонён, остановившись прямо перед дверью своего номера.
Достав из кармана карточку-ключ и приложив её к замку, он схватился за ручку двери, но почему-то не спешил войти внутрь. Вместо этого он на секунду замер на месте и, медленно повернувшись, взглянул на Дохона.
Их глаза встретились, словно столкнулись в воздухе, и Чонён ощутил, как в груди внезапно стало тесно от нахлынувших эмоций.
Взгляд Дохона плавно скользнул вниз, осторожно изучая фигуру стоявшего напротив мужчины. Несмотря на слои одежды, прикрывающие тело, под этим пристальным, всепроникающим взглядом Чонён внезапно ощутил себя абсолютно беззащитным и обнажённым.
— Иди, — тихо поторопил его Дохон, произнося эти слова так мягко и глухо, что по спине Чонёна пробежал лёгкий, едва ощутимый холодок.
Никакого обычного дежурного прощания с намёком на следующую встречу между ними не прозвучало.
Чонён почувствовал, как горло сдавило, мешая дышать. Он молча отвернулся и с непривычной резкостью толкнул тяжёлую дверь, быстро входя в номер.
Через мгновение дверь гостиничного номера за ним плотно захлопнулась, отрезая его от того, кто остался снаружи.
— Ха-а… — с тихим стоном выдохнул Чонён, сразу же прислонившись спиной к прохладной поверхности двери и жадно, неровно втягивая воздух, словно только сейчас вспомнил, как дышать.
В номере было холодно, темно и пугающе тихо, словно весь мир разом исчез, оставив его одного.
Сердце колотилось невыносимо быстро, отдаваясь глухими ударами в висках и в груди.
«Это было правильно… но почему тогда кажется таким неправильным?» — промелькнула у него в голове горькая мысль.
Чонён молча стоял в темноте номера и думал о Дохоне. О том, что он говорил сегодня, о том, как смотрел, о каждом его жесте, в которых он пытался найти скрытый смысл. Все эти мелочи безжалостно врывались в его сознание, спутывая и без того сбивчивые мысли.
Чонён нервно закусил нижнюю губу и несколько долгих мгновений не двигался, боясь, что любое лишнее движение окончательно развеет остатки иллюзий. Наконец, не выдержав, он выпрямился и медленно отстранился от двери.
Ему казалось, что если он прямо сейчас не убедится, что Дохон действительно ушёл, то беспокойство будет терзать его всю ночь, не давая уснуть.
Поколебавшись ещё несколько секунд, он снова открыл дверь и осторожно выглянул в коридор, высунув голову ровно настолько, чтобы убедиться, что там никого нет.
И тут же у него из груди едва не вырвался сдавленный крик удивления.
Дохон всё ещё стоял там — прямо перед дверью, будто никуда и не собирался уходить.
От неожиданности Чонён застыл на месте, не в силах пошевелиться, лишь удивлённо уставившись на мужчину широко раскрытыми глазами.
— Почему вы ещё не уш… Ммф! — он не успел закончить фразу. Дохон, резко шагнув вперёд, с какой-то яростной страстью прижал его к себе и жадно впился в губы.
Не высказанный до конца вопрос «Почему вы ещё не ушли?» застрял в горле, хотя ответ, пожалуй, был очевиден и без слов. Наверное, он и сам по этой же причине снова открыл дверь, хоть и не мог признаться в этом даже самому себе.
— Мм-м… хм… — застонал он в поцелуй, пока последние остатки разума осознавали происходящие.
«Феромоны… слишком, слишком сильные».
Стоило губам Дохона коснуться его губ, как сознание, и без того едва удерживаемое на грани реальности, окончательно растворилось в волне густых, одуряющих альфа-феромонов.
Эти феромоны были настолько плотными, насыщенными и властными, что Чонёну показалось, будто ими был заполнен не только воздух, но и его собственный разум. Тело мгновенно охватила жаркая волна возбуждения, растворяя последние остатки здравого смысла.
— А! — выдохнул он, когда Дохон, не прерывая глубокого и ненасытного поцелуя, властно втолкнул его обратно в гостиничный номер. За спиной глухо захлопнулась дверь, и этот звук прозвучал в ушах Чонёна невероятно чувственно, как сигнал к чему-то запретному и неотвратимому.
— Ха-а… — их губы на мгновение разъединились, и Чонён ощутил горячее сбивчивое дыхание Дохона на своей щеке. От этого ощущения по его спине и затылку тут же пробежала волна мурашек.
Не дав опомниться, Дохон снова обхватил его лицо тёплыми ладонями и принялся целовать — настойчиво, требовательно, будто изголодавшись по нему за долгое время разлуки. Горячее влажное дыхание проникало между их губами, а язык Дохона уверенно и страстно обводил контуры зубов, ласкал дёсны, а затем, найдя язык Чонёна, тесно переплёлся с ним, втягивая, увлекая за собой и крепко связывая их в этом неистовом поцелуе.
— Хм-м… хх… Ха-а… — Чонён, беспомощно поддаваясь этому глубокому пьянящему поцелую, инстинктивно притянул Дохона ещё ближе к себе. Его руки с жадностью обхватили широкие плечи, а тело само собой прижалось теснее, погружаясь в знакомые, густые альфа-феромоны, которые обрушились на него волной.
Эти ощущения были намного сильнее, чем он предполагал, сидя в баре и теряясь в своих сомнениях. Казалось, в голове бушевал пожар — раскалённый, неудержимый, грозящий вот-вот сорваться с последнего предела.
— Ха-а… ха-а-а! — Он заёрзал в нетерпении, словно стремясь слиться с Дохоном ещё теснее, и тот, не выдержав, одним сильным рывком поднял его на руки.
Чонён на мгновение испугался внезапного ощущения полёта, но тут же инстинктивно крепко обхватил ногами талию и доверчиво повис на нём, не разрывая объятий. Не удержавшись, он снова притянул его к себе и поцеловал — на этот раз ещё страстнее, ещё ненасытнее.
И поцелуя было мало. Он начал ласкать его шею, скользить ладонями по плечам, ощупывать мышцы, пытаясь убедиться, что перед ним не мираж, а живой человек.
Опустив Чонёна на постель, Дохон тяжело и резко провёл рукой по своим волосам, затем нетерпеливо ослабил узел галстука. Его движения стали стремительнее и грубее — он явно больше не мог контролировать себя и тут же принялся стаскивать с Чонёна одежду.
Когда с плеч упал пиджак, который Дохон сам же накинул на него ещё в баре, перед ним открылась раскрасневшаяся жаром кожа Чонёна. Его топ без рукавов имел настолько глубокий вырез, что при каждом малейшем движении из-под ткани соблазнительно мелькали маленькие затвердевшие соски.
Увидев эту картину, Дохон невольно стиснул зубы, взгляд его потемнел от желания и раздражения одновременно.
— Как ты вообще додумался надеть такое?
— Это… съёмочный костюм, я же говорил… — попытался объяснить Чонён, чувствуя, как его голос дрожит от волнения и возбуждения.
— Ты хоть понимаешь, как похотливо на тебя пялился тот ублюдок?! — произнёс Дохон, и хотя его слова были полны раздражения, глубокий напряжённый тембр голоса заставил Чонёна ещё больше потерять голову.
Сознание Чонёна вновь закружилось в водовороте страсти, и лишь на мгновение он попытался зацепиться за ускользающие остатки своего здравого смысла.
Сколько бы он ни убеждал себя, что всё нужно прекратить, что между ними всё давно кончено, никакие доводы не помогали. Сознание и тело будто жили отдельно: мысли цеплялись за остатки здравого смысла, но руки и губы, охваченные желанием, больше не слушались.
Теперь, чтобы просто оттолкнуть его с этим пронзительно-сладкие феромоны, манящим запахом, понадобилась бы сила, которой у Чонёна уже не осталось.
В конце концов, он сам притянул Дохона ближе, потребовав ещё одного поцелуя — жадного, требовательного, лишённого всякой осторожности.
— Чёрт побери, целоваться ты стал лучше, — процедил Дохон, а в следующую секунду, словно в отместку, вцепился зубами в его нижнюю губу. Это был не столько поцелуй, сколько допрос, испытание на прочность.
Чонён тяжело выдохнул, обхватил ладонями лицо Дохона и, не сводя с него затуманенного полупьяного взгляда, заставил того встретиться с ним глазами. Зрачки Дохона были полны голода и желания, обращённого исключительно к нему, и от этого по позвоночнику Чонёна прошёл электрический разряд.
— …Ха… А если стал лучше, разве нельзя? — пробормотал он и, как представлял себе в баре, коснулся губами его гладкой переносицы, а затем, не удержавшись, лизнул её, пробуя вкус кожи.
— С какой это сукой ты тренировался? — выдохнул Дохон хрипло, прерывисто дыша, и Чонён почувствовал внизу его напряжённый, горячий член, настойчиво прижимающийся к бедру.
Каждый раз, когда их бёдра соприкасались, он ощущал сходящий с ума жар, и от этого ощущаения в животе все сжималось.
Дохон резко схватил Чонёна за бёдра, притянул к себе, вновь настойчиво впился в губы, не позволяя вырваться, и навалился сверху. Чонён, уже почти не контролируя себя, задыхался в этом поцелуе, извивался под ним, чувствуя, как экстаз заполняет всё существо.
— Кто это? Я не слышал, чтобы у тебя кто-то был.
— Тайно встречался, да? — прошептал Дохон, опуская губы к шее, и вцепился в неё зубами, оставляя заметный след. Одновременно с этим он запустил ладонь под тонкую ткань, поглаживая разгорячённую кожу. — Ты так оделся, чтобы показать себя тому ублюдку?