After Returning from the Sea

[После возвращения с моря ]

Сокджин
13 июня год 22

После возвращения с моря, мы все стали вновь жить как одиночки. Как будто бы мы установили правило – никто никому не звонит. Смотря на граффити на улице, мы смутно представляли себе, что делали в тот момент остальные, яркие огни автозаправки и звуки пианино, которые доносились из ветхого здания.

Дом на пляже был пуст, когда я вернулся обратно после неудачной попытки найти Тэхена, убежавшего той ночью. Лишь на полу лежала фотография. На ней мы все улыбались, стоя на фоне моря. Это было всего несколько часов назад, но казалось, что прошло очень много времени. Мы так усердно и долго старались без какой-либо на то причины? Было ли предопределено судьбой, что мы расстанемся вот так?

Я проехал мимо автозаправки, не останавливаясь. Когда-нибудь мы еще встретимся. Когда-нибудь мы еще будем смеяться все вместе, прямо как на фотографии. Когда-нибудь я бы набрался смелости встретить самого себя. Но сейчас было неподходящее время. Сырой ветер дул так же, как и в тот день. Внезапно мой телефон зазвонил, будо послав предупреждение. На экране появилось имя Хосока. «Сокджин, прошлой ночью Чонгук попал в аварию».

Чонгук
13 июня год 22

Я открыл глаза, услышав слабые голоса, и обнаружил смотревших на меня Хосока и Чимина. Их лица пропадали и появлялись вновь каждый раз, как я моргал. «Ты пострадал? Тебе больно?» — спросил Чимин. «Я в порядке. Мне не больно» —это было ложью. Эта авария была серьезной, мне еле удалось выжить. На протяжении нескольких дней врачи продолжали просить остальных быть готовыми к самому худшему. Я пришел в себя через 10 дней, после чего начал идти на поправку с удивительной скоростью.

«Ты должен был нам позвонить. Кто мы для тебя?» — Хосок казался злым. «Хосок, дело не в том, что я.…» — начал говорить я, но не смог завершить предложение. Я подумал о них, едва пришел в сознание в больнице. Я бы позвонил им первым делом, если бы только мог мыслить ясно. Мой разум помутился, мне было больно. Снотворное, которое мне дали, было настолько сильным, что казалось, будто реальность, сновидения, воспоминания и иллюзии перемешались в моей голове. Их стало невозможно распутать.

Невыносимая боль, наконец, ослабла. Но странные образы, что мелькали перед моими глазами, пока я страдал от жара и бессонницы, продолжали появляться снова. Я не был уверен, происходили ли эти сцены на самом деле или же являлись извращенными кошмарами, вызванными острой болью. Я не мог доверять своей памяти. Но я всё еще не мог с ними связаться. Я не знал, что им сказать, и как вообще начать разговор. Я просто им улыбнулся. Или попытался. Мое лицо, должно быть, выглядело перекошенным. Я был близок к тому, чтобы заплакать.

Хосок
13 июня год 22

По моим щекам побежали слезы, и я вышел из комнаты. Чонгук сказал, что он в порядке; эти слова были душераздирающими для меня. Только этим вечером я узнал о произошедшем с Чонгуком. Бургерная была под завязку забита прятавшимися от дождя прохожими. Некоторые из них были одноклассниками Чонгука. «Как так произошло, что Чонгук больше не приходит?» Я задавал себе этот вопрос без каких-либо особых на то причин. Я утратил связь с остальными после того, как мы вернулись с моря, в том числе и с Чонгуком. Вдруг неожиданный ответ прозвучал в моей голове. «Ох, он попал в переделку, поэтому он и не появляется больше». «Переделка? Он сильно пострадал?» «Мы не знаем. Его не было в школе сколько, уже двадцать дней?»

Я тут же позвонил Чонгуку, но он не ответил. Я хотел было набрать его еще раз, но вместо этого открыл наш групповой чат. Ни одного сообщения за прошедшие двадцать дней. Последнее сообщение пришло еще в тот день на море. Что тогда произошло? Той ночью мы разошлись и каждый пошел к себе домой. Это было той ночью?

Я написал сообщение, что Чонгук серьёзно ранен. Неважно, что всё задумали, это было настоящим безумием не знать, что произошло с ним за эти двадцать дней. Значок напротив моего сообщения не изменился, это означало, что никто не зашел в чат, чтобы прочитать сообщение. Наше время, проведенное вместе, ничего не значит? И мы были лишь «друзьями до первой беды»? Я был ужасно зол на себя. Зол, что не связался с ним раньше. Зол, что позволил ему вернуться домой одному. Чонгук — не ребенок. Но он был младшим. Он был просто школьником.

Я несколько раз прошелся взад и вперед по коридору и всё же остановился напротив его комнаты. Через сломанную дверь я распознал лицо Чонгука. Он точно был не в порядке, бледный, словно простынь. Внезапно облик Чонгука, видневшийся за дверью нашего пустого прибежища, всплыл перед глазами. Тогда он был еще в третьем классе средней школы. Его наивное лицо выражало чувство утраты, как если бы он осознал, что чему-то пришел конец. Наше существование напоминало ему об этом чувстве утраты? Четверо ребят всё еще не прочитали мое сообщение в групповом чате. Я отправил другое. «Это так разочаровывающе».

«Ты? Танцуешь?» Чимин и Чонгук говорили о танцевальной команде, когда я зашел в комнату. Чимин сказал, что он присоединился к команде только две недели назад и застенчиво повел головой. «Точно ведь. Ты ведь был прекрасным танцором. Мы обязательно должны увидеть, как ты танцуешь».

Но в этот момент меня прервал звонок Тэхена. «Чем ты занимаешься? Почему не прочитал мои сообщения?» Я старался звучать более злым, чем был на самом деле. Тэхен лишь хрипло всхлипнул, как если бы он плакал.

Тэхен
13 июня год 22

«Как дела у Чонгука?» — всё, что я мог сказать. Я закончил свою смену в магазине и вышел на улицу, повсюду виднелись лужи. Дождь прошел несколько часов назад. Я заметил его, когда один из посетителей купил зонтик и я повернулся посмотреть на улицу через стеклянное окно. В луже отражалось мое лицо. Мои глаза были полны слез и мне было трудно дышать.

Хосок сказал, что побывал у Чонгука и что тот выглядел лучше, чем можно было ожидать. Я опустился на землю. «Я в порядке», — должно быть, Хосок передал ему телефон. Казалось, что Чонгук лишь притворялся, что всё было хорошо. «А ты как?» «Беспокойся о себе», — ответил я резче, чем хотелось бы. Чонгук робко усмехнулся. «Я сейчас приеду».

Я не смог следовать своим словам. Я добрался до больницы в кратчайшие сроки, взбежал по лестнице, потому что не мог дождаться лифта, и бросился по коридору. Я собирался забежать в палату к Чонгуку, но застыл рядом со входом. Из-за приоткрытой двери я слышал голоса. Это был Намджун. Сокджин тоже был там. Я бездумно сделал шаг назад.

«Я всегда тот же», — сказал Намджун. И, в самом деле, он был тем же. Он просто продолжать жить так же. Я резко сел на скамейку в коридоре. Люди в больничной одежде проходили мимо, кто-то из них не мог сдержать слез. Если бы кто-то спросил, я бы ответил то же самое. Что я всегда тот же. И это была правда. Моя жизнь состояла из перемещений между домом и магазином. Отец всё еще пил и всё еще время от времени доставлял неприятности. Свет в доме по-прежнему был тусклым, и водосточная труба часто засорялась.

Изменилось лишь одно. Кошмары прекратились. Кошмары об умирающем Юнги, падающем Чонгуке и безумно отчаянном Хосоке. Если подумать, то кошмары прекратились после того вечера, когда мы поссорились на пляже. Их заменил другой сон. По лицу Сокджина стекали слезы. На асфальте ночной улицы лежали рассыпанные голубые лепестки, растоптанные и запачканные чьей-то кровью.

Я встал и пошел. Лифт поднимался со второго цокольного этажа. Я оглянулся на палату. Я еще не был готов встретиться с Сокджином и Намджуном.

Намджун
13 июня год 22

Я пришел в палату Чонгука посреди ночи. Он выглядел нормально, много говорил и смеялся. Мы разговаривали о заправке, погоде и о многом другом, но не о том, что могло быть действительно важным. Чонгук должен был спросить, но не делал этого. Он не спрашивал, почему остальные дрались той ночью, почему мы ушли и не вернулись. Я ничем не отличался. Я не говорил ему, почему ушёл из нашего «убежища», ничего не сказав, и не спросил Сокджина, какие проблемы были у него с Тэхёном. Мы просто проглотили вопросы, которые висели в воздухе. На обратном пути Сокджин спросил меня, всё ли в порядке. «Ты знаешь, что не сказал ни слова?» Я ответил, что не знал и мне было жаль. Я сказал ему, что со мной всё было в порядке. Мы разошлись возле заправки.

Я оглядел ночную улицу прежде, чем пойти на заправку. Я был опустошен. Красная надпись: «Ждите» сменилась на зелёную «Идите», и я пересек пешеходный переход, идя в сторону железной дороги. Четвёртый вагон с конца. Мы разводили костёр здесь прежде, чем пойти на море. Это был первый раз, как я пришёл сюда с того дня.

Пыль поднялась, когда я открыл дверь вагона. Я стоял неподвижно некоторое время, ожидая, когда мои глаза привыкнут к темноте. Из того, что я слышал от Чонгука, остальные не поддерживали связь друг с другом. Никто не говорил мне о Тэхёне, но, по правде говоря, это ничего бы не изменило. Этот контейнер был единственным местом, где он мог укрыться от своего отца. Я знал, но не заглядывал. Было изматывающе мотаться туда-сюда между библиотекой и заправкой. И я использовал эту правду как оправдание. Глубоко внутри я понимал, что избегал Тэхёна. Было эмоционально тяжело пересилить себя и встретиться с ним.

Когда мои глаза привыкли к темноте, я смог оглядеть контейнер. Он был наполнен воспоминаниями о времени, когда мы были все вместе. Я сказал Сокджину, что был в порядке, но это было ложью. Чонгук, который попал в аварию, не мог быть в порядке. Ненормально просто забыть всё, что произошло в ту ночь. Если бы Тэхён и Сокджин не подрались тогда, если бы я остался с остальными, если бы кто-то был с Чонгуком, чтобы не произошла та авария.

Но я сказал, что всё было в порядке. Я болтал с ним так, будто ни в чем из этого не было моей вины, и похлопал его по плечу, сказав скорее приходить в себя. Я говорил так, будто благословлял, советовал или утешал. Я ни капли не изменился. Всегда был нерешительным, задавая вопросы или делая выбор на развилке дорог.

Юнги
15 июня год 22

Я пробудился ото странного сна. Я думал, что кто-то постучался в дверь, но после пробуждения больше ничего не смог услышать. Должно быть, мне это приснилось. «Который час?» — я схватил телефон, но тот был разряжен. Я поставил его на зарядку и встал с кровати. У меня болела голова и затекли плечи. Музыка, над которой я работал до рассвета, повторялась снова и снова. Я бодрствовал несколько ночей, но всё еще не мог связать запутанные ноты.

Возможно, это из-за музыки, которая всё повторялась и повторялась, но во сне я блуждал в тумане, преследуя слабый свистящий звук. Спустя долгое время я подошел к саду около жилого комплекса. Там я нашел клавишу от пианино, лежавшую между пышных кустов. Наполовину сгоревшая, она была покрыта землей и мертвыми листьями. Я зашел в сад и протянул к ней руку. Я почти схватил ее, но внезапно всё — жилой комплекс, туман, свистящий звук — мгновенно исчезло. В следующую минуту я уже стоял посреди комнаты с пианино. На расстоянии я увидел себя, сидевшего за пианино рядом с Чонгуком. Он сказал что-то, я рассмеялся. Когда это было? Я не мог вспомнить точную дату, но эту сцену я помнил предельно ясно. Я мог вспомнить ее много раз. Внезапно снаружи стало темно, и я оказался бродящим по ночной улице. Я возвращался с пляжа. Я засунул руки в карманы, пока говорил с Хосоком о своей работе, и кончиками пальцев мог почувствовать клавишу. Сон продолжался такими рваными сценами. Эпизоды накладывались друг на друга, и обрывки воспоминаний становились путаницей.

Когда я выключил музыку, то услышал громкий звук у входа. Что это могло быть? Я открыл дверь, но там никого не было. Я выпил стакан воды и лег на диван. Прошедшие несколько недель были подобны сумасшедшей карусели. С сочинением музыки все просто не могло пройти гладко. И я не привык работать с кем-либо еще.

Она была открытой и прямолинейной. Она появлялась в комнате и исчезала тогда, когда ей хотелось. Она не стеснялась и не ходила вокруг да около, когда дело касалось оценки моей работы. Когда я попытался закурить, она забрала мою зажигалку и вместо нее дала мне чупа-чупс. Она заставляла меня есть и спать. Я не мог с ней спорить, потому что ее произведения и выступления были впечатляющими. Потому что ее оценка была тщательной.

Это подтолкнуло меня. Я стал проводить в рабочей комнате всё больше времени. Я потерял счет времени и стал одержим работой. Когда я начинал, я проводил за ней всю ночь. Я не отвечал на звонки и не проверял сообщения. Мои нервы были на пределе, и я не хотел ни с кем говорить. Я выключил уведомления на всех чатах. Смог бы я стать настолько же умелым и талантливым, как и она, если бы не тратил время попусту и продолжал заниматься музыкой? Я размышлял об этом. Я не хотел от неё отставать.

«Это действительно хорошо», — она сказала это после прослушивания незаконченной композиции прошлым вечером. Это было улучшенной версией того, что я написал ранее. «Это действительно хорошо». Мне показалось, что я уже слышал эти же слова раньше. Я попытался вспомнить, она достала гитару. Затем она стала импровизировать и играть различные версии мелодии. Я сел за фортепиано и стал подыгрывать.

«Не забудь: мы встречаемся в больнице завтра утром», — спустя два часа она убрала гитару и встала. Я посмотрел на нее отсутствующим взглядом, и она закатила глаза. Затем я вспомнил. Она выступала сольно на бесплатных мероприятиях в больницах и школах. Я не ответил, но она уже всё решила. Она сказала, что позвонит мне рано утром и что я обязательно должен ответить.

Она ушла, и я снова сел за пианино. Вышло неплохо. Но я чувствовал, что не хватало чего-то важного. Я отчетливо вспомнил, как мне почти удалось найти это «что-то» в прошлый раз, когда я работал над этим произведением. Я сделал несколько изменений, но это не принесло удовлетворения. Я встал со стула, на грудь словно что-то давило. Возможно, я уделял слишком много внимания этой вещи, которая все ко мне не приходила. Возможно, мне лучше бы было еще немного доработать произведение и перестать ждать. Я выглянул из окна. Поднималось солнце.

Телефон завибрировал, оповестив об окончании зарядки. Она еще не позвонила. Я лег на диван. Через несколько минут послышался звонок. На экране появилось имя Чимина. Это сразу напомнило мне об одной из сцен прошлого сна. Дом пылал. Кто-то спросил меня: «Внутри кто-то есть?» «Нет, там никого нет» — ответил я. Сцена изменилась. Я сидел в темной маминой комнате. Она говорила: «Если бы тебя у меня не было… Если бы ты не родился…»

Я не помню, как добрался от дома до больницы. Я бежал по лестнице, словно сумасшедший, когда вышел. Коридор был удивительно темным и длинным. Люди в больничной одежде проходили мимо. Мое сердце продолжало громко стучать. Их лица были бледными, словно простыни. И безэмоциональными. Словно они умерли. Со стороны я мог слышать свое тяжелое дыхание.

Я мог увидеть Чонгука в больничной одежде из-за приоткрытой двери. Должно быть, он спал, но это выглядело так, будто он был мертв. «Он почти умер. Врачи сказали, что то, что он выжил, — это чудо. Это было в ту ночь, в ту ночь, когда мы вернулись с пляжа», — голос Чимина до сих пор звучал у меня в голове.

Я отвернулся. Я больше не мог на него смотреть. Перед взором, словно панорама, проносилось множество изображений. Пламя, трещавшее на стройплощадке; мамина комната, в которой никогда не зажигался свет; звуки пианино, доносившиеся из огня; спина Чонгука, неуклюже игравшего на пианино в музыкальном магазине; Чонгук, без сознания лежащий на пустой улице, и боль и страх, через которые он, должно быть, прошел, когда потерял сознание…

Она сказала: «Это всё из-за тебя». Она сказала: «Если бы ты не родился…» Мамин голос. Или мой? Или чей-то еще? Всю жизнь я мучился из-за этих слов. Я хотел бы верить в то, чтобы они были неправдой. Но Чонгук лежал там. Он лежал в больнице, и пациенты ходили туда-сюда, словно мертвецы. Если бы я просто проигнорировал его и ушел из музыкального магазина, если бы просто умер в огне тогда, случилось бы хоть что-то из этого?

В этот момент ко мне в голову пришли её мелодии на гитаре. Они перекрывали треск пламени, фортепианную мелодию и бессчетное количество других звуков. Я прикрыл голову и закрыл уши, но звуки гитары стали только громче. Я развернулся и побежал по коридору. Я врезался в прохожих, но у меня не было времени повернуться и извиниться. Они ругались на меня. Я не оборачивался. Мне нужно было сбежать от этого голоса и этой галлюцинации. У меня болела голова. Я растерял всю уверенность. Я прошел по коридору, шатаясь и спотыкаясь, и выбежал из больницы.

Чонгук
15 июня год 22

Меня разбудил громкий звук снаружи. Я не мог вспомнить детали, но мне снился странный сон. Ночь, в которую произошла авария, проигрывалась снова, словно черно-белая запись с камер видеонаблюдения. Я мог чувствовать, как биение моего сердца замедлялось, но затем резко ускоряясь после этого. Вдруг боль увеличилась, кто-то тихо шептал. В следующее мгновение я проснулся, скорчившись.

Всё мое тело промокло от пота. Солнечные лучи, которые пробивались сквозь окно, попадали прямо на лицо. В холле меня встретила привычная обстановка. Я впервые использовал костыли. Мне всё еще нужно было к ним привыкнуть, но они были намного удобнее инвалидного кресла. Через входную дверь я оказался на улице. Было прохладно. У основания шеи, покрытым потом, я ощутил мурашки. Было не так тепло, как я думал, находясь в своей палате.

В момент, когда я сел на скамью и открыл свой альбом для зарисовок, ко мне подошел лечащий врач. Он сказал, что мое восстановление было чудом; он не думал, что это будет возможно. Похлопав меня по плечу, он назвал меня живым подтверждением чуда.

«У тебя всё должно быть в порядке до конца твоей жизни». Повернув голову, я увидел стоявшую рядом девушку, которую вчера встретил в холле. Она сказала, что для нее удивительным было обнаружить чудо прямо возле себя, и спросила, как я себя чувствовал. Я ответил, что просто был очень сильным.

Я вновь опустил взгляд к альбому для зарисовок. Прежде, чем я осознал, я начал рисовать то, что видел в своем сне. Мои воспоминания были такими же расплывчатыми, как запись с камер видеонаблюдения. Было сложно сфокусироваться на рисунке или воспоминаниях из-за того, что девушка продолжала задавать вопросы. Спустя некоторое время я поднял взгляд вверх. В отдалении кто-то выступал. Я точно знал эту песню. Иногда Юнги исполнял её в своей рабочей комнате. При помощи костылей я дошел до сцены. Белая зажигалка, подписанная буквами «Y.K.», болталась на гитаре.

Чимин
3 июля год 22

С тех пор, как Хосок навестил Чонгука, у него было плохое настроение. Если кто-то действительно и держал нас вместе, это был Хосок. Словно убежище, он обнимал и защищал нас. Но внутри он не был таким ярким и жизнерадостным, каким он пытался быть снаружи перед нами. Словно неся ответственность, он инстинктивно чувствовал раны и боль тех, кто был вокруг него, и не справлялся с этим хорошо. Именно поэтому он притворялся более живым, чем он на деле являлся.

Даже сегодня долгое время Хосок просто сидел в углу танцкласса, а потом встал и ушёл, не сказав ни слова. Я присоединился к «Just Dance» и начал учиться танцевать сразу же после возвращения с моря. Благодаря Хосоку у меня была такая возможность. Из-за того, что я много времени провел в больнице, мне было неловко знакомиться с новыми людьми. Он также привел нового партнёра по танцам, девушку, с которой он подружился в приюте.

Только она могла заставить его смеяться, когда тот был в плохом настроении духа. Смотря в телефон, она что-то шептала ему в ухо, на что он хихикнул. «Ты засмеялся, ты засмеялся». Она шутила над ним, а Хосок отворачивался, прося её остановиться и снова хихикая.

Как только я выключил музыку, в комнате тут же повисла тишина, и я просто лёг на пол. Я любил танцевать, будучи маленьким. Танцевал я много, за что меня всегда хвалили. Но больничная палата была не лучшим место для танцев. Когда же я ходил в школу, я всегда опускал голову, чтобы избегать глаз моих одноклассников. Моё тело не было уже таким гибким. Я не могу делать те движения, которые так легко давались Хосоку. Но ничего не оставалось, кроме как тренироваться и тренироваться, даже после того, как все ушли.

Я заново включил видео с движениями для танца, которые я выучил ранее. Хосок двигался, словно вода, так аккуратно. Я понимал, что всё это — годы тренировок, и что понадобится много времени, чтобы такому новичку, как я, достичь подобного уровня. Это было самообманом. Я мог лишь только громко вздохнуть.

Я пошёл в «родительский» дом в тот день, когда покинул пляж один. Я смотрел на залитые светом окна, а в голове был вопрос: «Когда-нибудь это место являлось нашим домом?». Я позвонил в звонок на воротах, и через некоторое время они открылись. Воспользовавшись лифтом, я поднялся на 17 этаж. И хотя дверь была открыта, никто не вышел встречать меня.

Мои родители сидели на диване в гостиной и смотрели черно-белый фильм по телевизору. «Я не хочу возвращаться в больницу», — выпалил я, немного поколебавшись. — «Не переживайте, я не сделаю ничего опрометчивого. Но я не вернусь туда». «Где ты был?» — спросила мама. «С моими друзьями». «С друзьями? Умывайся и иди в кровать. Нам нужно время, чтобы подумать, что с тобой делать», — вмешался отец.

Поклонившись, я пошёл вниз по коридору, в свою комнату. Едва дверь закрылась за моей спиной, я не выдержал. «Нам нужно время, чтобы подумать, что с тобой делать» — слова отца отдавались эхом в моей голове. Я попытался взять себя в руки, но это было не так просто. В ту ночь я почти не спал, пообещав себе две вещи: я найду то, чему я хочу посвятить себя, и я докажу, что я хорош в этом.

Поднявшись на ноги, я встал перед зеркалом. Мои повороты получались достаточно хорошо, но я всё равно путался в ногах. Я продолжал ошибаться. Завтра будет репетиция с моей новой партнершей, и я хотел впечатлить её. Я хотел, чтобы меня воспринимали на равных, а не просто «неплохо».

Чимин
4 июля год 22

Когда я пришел в себя, я мыл руки так, будто хотел стереть с них кожу. Ладони дрожали, и я могу слышать свое тяжелое дыхание. Тонкая струйка крови бежала по руке. Мои глаза в зеркале были налиты кровью. Фрагменты того, что только что случилось, пронеслись в моей голове.

Я потерял фокус, когда танцевал со своей партнершей и запутался в ногах. Врезавшись в неё, я упал на пол и содрал кожу с руки. Кровь напомнила мне о случившемся в «Цветущем Дендрарии». Мне казалось, что я задыхался. Я не помнил, как я поднялся и выбежал из комнаты в ванную комнату. Я тёр и мыл царапину, как сумасшедший, пугаясь всё больше и больше от вида крови в умывальнике. Я думал, что справился с этим. Я думал, что я был в порядке. Но это было не так. Мне нужно было убежать. Мне нужно было смыть это. Мне нужно было отвернуться. Затем я мигом осознал, что моя партнерша тоже упала.

Я быстро вернулся в танцкласс, но там никого не было. Её пальто и сумка Хосока валялись на полу. На улице был ливень. На расстоянии я увидел Хосока, который бежал изо всех сил с моей партнершей на спине. Казалось, что она была без сознания: её руки болтались из стороны в сторону.

Я побежал за ним с зонтом в руке, но остановился. Я попытался вспомнить момент, когда она упала, но не смог. Как только я увидел кровь, всё вокруг стало размытым. Хотя даже если бы я догнал его, вряд ли от меня была бы какая-нибудь помощь. Она поранилась из-за меня, а я даже не проверил, всё было ли в порядке с ней, потому что меня всего трясло от вида собственной крови.

Я пошёл обратно. С каждым шагом вода заливалась в кеды. Мимо промелькнули фары машины. В тот день, когда был пикник, тоже шёл дождь, прямо, как сегодня. Тогда я убежал из дендрария. Моё тело всё было в грязи, которая выглядела, как кровь. Я так и остался тем 8-летним мальчишкой.

Хосок
7 июля год 22

Моя лодыжка заживала плохо. Пару дней назад со мной произошел небольшой несчастный случай. Он и в правда был «небольшим», но в тот момент всё было серьезно. На тренировке, отрабатывая танцевальные движения, Чимин и та девушка врезались друг в друга и оба сильно ушиблись. Я посадил её к себе на спину и побежал в больницу. Она находилась недалеко, но шел сильный дождь. Девушка была без сознания.

Пока девушкой занимались врачи, я расхаживал по коридору туда и обратно. Была уже поздняя ночь, но коридор у отделения скорой помощи был забит людьми, пьющими кофе из автомата или разговаривающих по телефону. Дождевая вода и пот ручьями лились с моих волос. Сев на скамейку, я встряхнул влажные волосы и случайно уронил ее сумку. Посыпались монеты, шариковые ручки и салфетки разлетелись по полу. Еще выпал билет на самолет. Я слышал, что она проходила прослушивание в международную танцевальную команду. И билет был доказательством, что у нее все получилось.

В этот момент, меня подозвал доктор. Я положил билет обратно в сумку и подошел к нему. Он сказал, что девушка ушибла голову и получила сотрясение, но мне не стоило сильно волноваться. На улице всё еще шел дождь. Я стоял с ней около выхода из больницы. «Хосок», — позвала меня та девушка. Она, казалось, хотела мне что-то сказать. «Подожди здесь. Я сбегаю куплю зонтик». И выбежал под проливной дождь. Супермаркет уже был виден. Я не желал знать, что она хотела мне сказать. Сомневаюсь, что смог бы правильно ее поздравить.

Переживающий Чимин всё еще ждал меня в комнате для практик. Я сообщил ему, что с девушкой всё в порядке, но он, низко склонив голову, выглядел подавленно.

На следующее утро моя лодыжка опухла. Прошлой ночью, когда я нес девушку на спине, я случайно споткнулся. Шел сильный дождь, и бежал я. Я даже не падал. Просто чуть-чуть поскользнулся. Я наклеил обезболивающий пластырь и старался ходить как можно осторожнее. Но все становилось только хуже и хуже. Мне надо было быть на ногах весь день на работе в бургерной. И я не мог пропустить танцевальную тренировку.

Тэхён
10 июля год 22

Я бросился вниз по крутым дорогам и через узкие переулки. Я жил в этом районе на протяжении двадцати лет и знал каждый уголок, каждый закоулок. Каждый угол хранил в себе истории и воспоминания, но сейчас было не время для этого. Меня преследовала полиция. Я не мог позволить себе потеряться в воспоминаниях, но, когда я пересекал один угол за другим, перепрыгивал одно ограждение за другим, мне казалось, что время повернулось вспять.

Впервые за долгое время я рисовал граффити на автобусной остановке. Я снова взял баллончик из-за одной девушки. Я встретился с ней несколько дней назад, когда она пыталась украсть еду из круглосуточного магазина. Она не могла заставить себя взглянуть на свои пустые руки. Она явно была напугана. Я не хотел признавать, что понимал её чувства. Вы должны смотреть прямо на свои ошибки, никто не сделает это за вас. Но я не мог отвернуться от неё. И тогда я узнал взгляд на её лице. Тот взгляд, когда вы чувствуете, что в этом мире у вас нет места. Когда вы боитесь ответственности, лежащей на вас за всё, что пошло не так в вашей жизни. Когда вы одиноки и не знаете, где быть и куда идти.

После того я видел ту девушку время от времени. Мы не занимались чем-то особенным вместе, мы просто сидели на улице или гуляли вдоль железной дороги, затем немного рисовали граффити. Кажется, ей было неловко впервые держать баллончик в руках, но она старалась следовать тому, что делал я. Наконец, мы вышли на автобусную остановку. Намджун выходил на ней. Полиция тоже часто появлялась здесь, однажды они поймали меня за рисованием граффити. Девушка пыталась прочесть мое лицо, когда я остановился с баллончиком в руке.

Я не общался с Намджуном с того раза, когда мы виделись в больнице, но одной ночью я проходил мимо его контейнера у железной дороги пару дней назад. Я вышел на улицу, уходя от отца и его пьянства. Я просто убежал куда глаза глядели, бесцельно бродил и увидел, что свет в пустом вагоне. Кто-то был там. Я уверен, что Намджун. Я хотел зайти, но не смог. Подойдя ближе, я услышал тихую мелодию и храп. Я сел на землю напротив контейнера и посмотрел на черное, как смоль, небо без единого намёка на звёзды.

Полиция быстро догнала меня. Я прятался в переулке с тупиком. Там не было выхода. Он должен быть там. Даже если я прекратил отдаваться воспоминаниям и сконцентрировался на том, чтобы найти выход, меня бы всё равно поймали. Это было ожидаемо. Ни одна проблема не может быть решена с помощью пустых кулаков. Я вышел из переулка с поднятыми руками. Я сдался.

Намджун
13 июля год 22

Я взял свою сумку и вышел из библиотеки. Прошло больше месяца с момента, как я начал работать в ночные смены на заправке, а днём ходил в библиотеку. Я был разбит, когда возвращался после ночной смены, но не мог сидеть без дела, после того, как прозвонит будильник. Я не занимался чем-то особенным, просто смотрел в окно или, как в тумане, листал журналы. Я не был нетерпелив, знал, что нужно идти в собственном темпе, но это было не так просто, как я думал. Что все эти люди делали в библиотеке? Смогу ли я догнать их? Но я не знал, с чего начать или чего придерживаться.

Я прислонился головой к окну автобуса, в котором каждый день ездил от библиотеки до заправки. Скучный однообразный пейзаж за окном не менялся. Смогу ли я когда-нибудь сбежать от этой рутины? Для меня казалось невозможным желать лучшего для завтрашнего дня.

В передней части автобуса сидела девушка. Её плечи поднимались и опускались, будто она вздыхала. Это была девушка, которая раздавала листовки на мосту. Я узнал её ещё в библиотеке. Весь этот месяц мы учились в одной библиотеке и возвращались домой на одном и том же автобусе. Я бы никогда не заговорил с ней, но мы наблюдали один и тот же пейзаж, переживали похожие ощущения и следовали похожему пути. Я видел, как она дремала в углу библиотеки и как её нос кровоточил возле кофейного автомата. Я не искал её взглядом, но время от времени всё равно натыкался. У меня в кармане была резинка для волос, которую я, не задумываясь, купил для нее у уличного торговца, когда увидел её убранные в хвост волосы с жёлтой канцелярской резинкой

Автобус подъезжал к её остановке. Кто-то нажал на кнопку с просьбой об остановке и несколько пассажиров встали. Но не эта девушка. Она, должно быть, заснула. Должен ли я разбудить её? В этот момент я колебался. Автобус наконец остановился, но она так и не сдвинулась с места. Пассажиры вышли, дверь закрылась, и автобус поехал дальше.

Автобус приехал к моей остановке, но девушка так и не проснулась. Я снова колебался, выходя через заднюю дверь. Никто не будет обращать на неё внимание. Она уже пропустила свою остановку и наверняка не проснется, пока проедет ещё несколько. Это, вероятно, добавит ещё больше неудобств в её жизнь.

Автобус уехал после того, как я вышел. Я не посмотрел ему вслед. Я положил резинку на сумку девушки и всё. Спустя несколько дней, когда я снова был здесь, я смотрел на граффити, нарисованные на стене перед автобусной остановкой. Я машинально осмотрелся вокруг, но Тэхёна нигде не было. Я предположил, что он в спешке ушёл, потому что увидел баллончики, которые катились по земле. Некоторое время я разглядывал граффити, нарисованные по всей стене.

Сокджин
14 июля год 22

Я сел на скамейку рядом с Намджуном. Было уже за полночь, но бар-палатка всё ещё была наполнена людьми, которые завершали свой день алкогольными напитками. В полдень мне позвонили. Намджун попросил встретить его после смены на заправке. И больше он ничего мне не сказал. Он продолжал опустошать стакан за стаканом. Я спросил его: «Может, что-то случилось?», на что он лишь улыбнулся и покачал головой. «Просто моя жизнь совсем не изменилась с самого моего рождения, ни на сколько. Она не становится лучше, но и не становится хуже».

Намджун сказал, что его энергия иссякла. Что он всё ещё старался быть нашим другом, хоть и не мог ничего сделать для нас. Поэтому мы не могли увидеться с Тэхёном или навестить Чонгука снова. Он продолжал извиняться даже сейчас,но он был никаким.

После нескольких напитков, в голове всплыли воспоминания о старшей школе. Тот случай с Тэхёном на пляже. Почему тогда Намджун защитил меня? «Почему тогда ты поступил так?» Вместо ответа на мой вопрос Намджун задал другой. Почему я поступил так, как поступил? Смерть мамы, мое детство в материнском доме у бабушки в Лос-Анджелесе, холодное выражение лица отца, когда я вернулся в Корею. Я никогда не чувствовал семейного тепла. Может быть, потому что я был подвыпивший, возможно, из-за ночного воздуха, но я раскрыл все свои секреты, которые никогда никому не рассказывал.

«Теперь я знаю о тебе всё, но разве остальные не ждут, когда ты поведаешь им свою историю? Не дашь им подсказку о том, что произошло тогда?» — сказал Намджун, выслушав мою исповедь. Я попрощался с ним и направился домой. Немного поражённый, я медленно побрёл по улице. Ночной воздух освежал, и луна в небе казалась особенно яркой. Я остановился у какого-то граффити на автобусной остановке. Если бы я признался во всем, поверил бы мне Намджун? Если бы кто-нибудь признался мне в том, что я собираюсь рассказать, смог бы я поверить этому человеку?

За несколько дней до этого я проезжал мимо магазина, в котором работал Тэхён. Через боковое стекло машины я увидел, как он улыбался. Он разговаривал с покупателем и громко смеялся. Тот родной смех, сопровождающийся его квадратной улыбкой. Что там было такого, чтобы разговаривать и так громко смеяться с покупателем? Что ж, Тэхён всегда был таким. Он сотрясался в смехе от шуток, которые никто не находил смешными, и плакал над тем, что никто не считал грустным. Как я должен был помириться с Тэхёном? Будущее казалось мрачным.

Хосок
16 июля год 22

Я переворачивал страницы альбома одну за другой. Мы все улыбались в классе, использовавшемся как склад, в тоннеле и на фоне моря. Чонгук в одиночестве лежал на асфальтированном шоссе. Кровь медленно вытекала на дорогу. Огромная луна высоко висела в ночном небе.

«Тебе больно?» Я обернулся и увидел заходившего в палату Чонгука. Сегодня я танцевал с замотанной эластичным бинтом лодыжкой, поэтому сейчас на ней был гипс. «Кажется, я в лучшей форме, чем ты». Я во всей красе выразил свою драматическую реакцию на его слова и добавил лишь, что его здоровье ничто не в силах сломать. Чонгук сказал, что на следующей неделе ему надо будет пройти несколько обследований, и тогда он может вернуться домой, если не будет никаких проблем.

Я подумал, что было бы неплохо устроить ему вечеринку. Так в убежище-контейнере Намджуна мы отпраздновали «освобождение» Чимина из больницы с гамбургерами, кока-колой и тортом, которые принес Сокджин. Мы до последнего сражались за возможность надеть единственный праздничный колпак, но в итоге порвали его. Мы размазали тот дорогущий торт по лицам друг друга. Намджун потом ещё долго жаловался, что ему в одиночку придется убирать весь устроенный нами бардак. Но нам было весело. Наконец-то после окончания старшей школы мы собрались всемером. Мы смеялись на каждое слово и каждое движение. Каждая проведенная вместе минута была волнующей и захватывающей, пусть мы и не делали ничего особенного. Я хотел, чтобы каждый день был таким же, как тогда. День, когда мы встречаемся и смеемся все вместе.

«Эй, той ночью...» — начал Чонгук, как только мы вышли из лифта и направились к выходу из больницы. Его взгляд был направлен на что-то снаружи. Казалось, что он не смотрел на что-то конкретное. Он моргнул несколько раз, будто бы в попытке восстановить старое воспоминание. «Сокджин разговаривал с тобой о той ночи? Я имею в виду, говорил ли он, что видел меня, или...?» — Чонгук внезапно замолчал. «Сокджин? Видел тебя? Где?», — спросил я, но больше он не проронил ни слова.

«Ты хороший человек, правда?», — спросил меня Чонгук прежде, чем мы разошлись в разные стороны. «Прекрати нести чушь». Я шутливо ударил его в плечо и помахал рукой на прощание. Но вскоре встал как вкопанный. Хороший ли я человек? Пока я рос, все твердили мне, что я светлый и радостный ребенок. Мне говорили, что я чувствительный и впечатлительный. Разве это и не означало, что я хороший человек? Я никогда раньше не задумывался об этом. Я обернулся и увидел, как Чонгук всё ещё стоял у выхода и смотрел вверх, в сумрачное небо.

Сокджин
24 июля год 22

Я последовал за отцом в светлый освещённый конференц-зал. Я сел на стул около входа и огляделся. Я не был уверен, почему меня вызвали сюда. Отец сидел в самом центре и был окружён знакомыми лицами. Я посмотрел на часы. Вечеринка в честь выписки Чонгука должна была уже начаться. Я думал о том, чтобы позвонить остальным, когда отец заговорил, и комната погрузилась в тишину. Атмосфера была тяжёлая, но всё же не зловещая. Скорее, комната был наполнена взволнованным ожидающим жужжанием. Свет погас, и на экране появился заголовок конференции. Генеральный план перепланировки центра Сонджу.

Внезапно отец позвал меня. Если быть точным, его секретарь позвал меня. Я бы сказал, что у меня назначена встреча, но не думаю, что это бы сработало. По пути сюда отец спросил меня, общаюсь ли я всё ещё со своими названными друзьями. Я не ответил. Он не задавал вопроса. Он просто унижал их, упрекал меня за общение с ними и приказывал оборвать с ними все связи.

Он даже не посмотрел на меня. «Не трать свое время впустую. Я говорю тебе из своего опыта. Кроме того, ты будешь здесь мне много помогать. Попробуй научиться всему, чему сможешь. Тогда ты вырастешь в действительно достойного взрослого человека».

Чимин
24 июля год 22

Внутри контейнера всё было готово: бургеры, картошка фри и напитки, которые принёс Хосок, лежали на столе, а на стенах висели рождественские украшения. Чонгук сидел посередине.

Только три стакана из семи были наполнены. Хосок ушел на подработку после того, как выложил всю еду, Намджун же, наоборот, придёт позже, после своей подработки. Никто не смог связаться с Юнги, а Сокджин, сказал, что придёт, но так и не появился. Тэхён безмолвно сидел. Было ли ему всё ещё некомфортно находиться здесь? Я, можно сказать, тащил его сюда, но не смог поднять настроение.

Такими мы были большую часть времени после возвращения с моря. Никто первым не звонил другим, и никто не знал, как у других дела. Возможно, это было неизбежно. Мы больше не были теми учениками, которые прогуливали уроки, чтобы проводить время вместе. Теперь у нас у всех свои проблемы и заботы. Мы не можем просто пренебрегать ими только потому, что мы хотим быть вместе. Что касается меня, то я должен был усердно работать, чтобы не попасть в больницу, и решить, стоит ли мне вернуться в школу. Я должен был доказать родителям и себе тоже, что я был в порядке. Я должен был убедиться, что я больше не обуза для других.

Спустя какое-то время Чонгук неуверенно встал. Я задержал его, говоря, что ему следует побыть здесь немного дольше и увидеться с Намджуном. Он же, посмеявшись, ответил, что мы можем встретиться в другой раз, а я не мог силой держать его здесь. Мы убрали со стола и вышли из контейнера, включив фонарики на телефонах. На часах было пол одиннадцатого. После того как мы попрощались перед контейнером, я перешел через пути и стал ждать автобус. Вдалеке я мог видеть Чонгука и Тэхёна, идущих прочь с включенными фонариками.

Тэхён
24 июля год 22

Я бросился вверх по лестнице, перескакивая через три или четыре ступени за раз. Здесь и там катались бутылки из-под алкоголя, а чашки и тарелки были разбросаны по полу. Отец припал к земле в углу, склонив голову. Сестра сказала, что это не то, о чем я подумал, ещё до того, как я раскрыл рот. «Голос отца был немного громким, и кто-то, должно быть, вызвал полицию, подумав, что он бил нас».

Затем показались офицеры полиции. Соседки, собравшиеся перед нашей дверью, щёлкнули языками и ушли. Сестра всё извинялась перед полицейскими и кланялась им: «Ничего не сломалось, никто не пострадал». Мне не нужно было смущаться из-за этой ситуации. Привычка отца выпивать уже давно для поводом для сплетен среди соседей, но я закрывал глаза на это. Отец, кажется, уснул. Его обгоревшее лицо было покрыто густой бородой, так как он работал подёнщиком на стройке. У него стало больше седых волос, чем раньше. Я видел влагу вокруг его рта и его язык.

Я убивал отца во сне. Однажды я чуть не зарезал его в реальности. Может, всё началось с этого. Я начал сочувствовать ему, я ненавидел себя за это сочувствие. Мог ли такой человек называться родителем? У него не было на это права.

Кто-то похлопал меня по плечу, и я обернулся, чтобы увидеть знакомое лицо. Это был полицейский, которого несколько раз направляли в мой дом. Также я иногда видел его в участке, когда меня задерживали за граффити. Я только низко склонил голову, это было знаком, что я хотел сказать: «Мне жаль.» За то, что им пришлось спешить сюда без причины, но также я не был уверен в том, какое выражение лица принять. «Ваши соседи, должно быть, очень волновались за вас двоих. Женщина, сообщившая об этом инциденте, совсем не звучала раздраженной и безостановочно просила нас приехать быстрее, пока никто не пострадал. Убедись в том, чтобы найти её потом и поблагодарить». Я спросил его, был ли голос женщины низким и сиплым. Он не мог вспомнить точно, но, возможно, это было так. Моя сестра, говорившая с другим полицейским, повернула ко мне голову и посмотрела на меня.

«Ты общаешься с мамой?» — спросил я после того, как все ушли. Она убирала бутылки и тарелки, разбросанные по полу, а я сидел у стены. Отец всё ещё спал в том неудобном положении. Солнце уже село, и длинное окно над головой отца было темным.

Моя сестра поднялась и села за обеденный стол. Она не сказала ни слова, но её молчание более, чем отвечало на мой вопрос. Я спросил у неё адрес и номер телефона мамы. «Я не знаю её номер. Я только знаю, что она живет в съёмной квартире в Бугку, Мунхён. Тэхён, почему ты хочешь связаться с ней?», — спросила она. «Узнать у неё. О чём она думала. Почему она ушла. Почему появилась снова». Сестра села рядом со мной. «Тэхён, мама скучает по тебе». Я фыркнул и встал на ноги. Она точно не знала о том, как я был зол. Я сказал ей, что собирался задать маме эти вопросы, но на самом деле мне не очень были интересны её ответы. Как бы мне помогло знание о том, почему она ушла? Я просто хотел выпустить свое бурлящее негодование. «Почему она вернулась сюда? Она — та, кто оставила нас. И теперь она хочет сыграть в роль мамы?»

Я пошел на север, в направлении Мунхёна. Я хотел идти быстрее, чем биение моего сердца. Только так я мог сохранить способность дышать. Было уже за полночь. Автобусы больше не ходили, а денег на такси у меня не было. Я мог только идти. Чтобы попасть туда, мне надо было пересечь железнодорожные пути и мост, пройти через центр города. Я возможно смог бы попасть туда до восхода солнца. Я почувствовал чьи-то шаги за собой, когда я переходил через рельсы. Чонгук шел за мной. Я совершенно забыл, что Чонгук был со мной, когда я вбежал в свой дом, увидев машину полицейского патруля перед ним.

«Уходи!» — я закричал на Чонгука и пошел, не оглядываясь. Он, должно быть, всё видел: полицию, соседей, щелкающих языками, бутылки из-под алкоголя, которые катались вокруг, храпящего отца и сестру с низко опущенной головой. Чонгук должен был видеть все это. Я никому не рассказывал о насилии отца. Никогда. Я никогда не рассказывал другим о том, что мама сбежала. Не из-за гордости. Хотя, может, из-за неё. Это просто казалось нечестным, что я должен был рассказывать о своей жалкой ситуации и жизни сам.

Я ускорил шаг. Я наконец-то покинул жилой район и взобрался по ступенькам пешеходного перехода через железнодорожные пути, когда услышал шаги за собой. Я кинул быстрый взгляд и увидел Чонгука. Я хотел закричать, почему он всё ещё шёл за мной, но передумал. Это было не мое дело. Я зашёл на мост после того, как спустился с путей. Чонгук всё ещё следовал за мной на большом расстоянии. Я остановился посередине моста и посмотрел вниз на реку.

Под покровом ночи дороги и здания были тускло освещены фонарями, но не река. Чёрная как смоль река яростно бурлила под моими ногами с рычащим звуком. Это казалось более пугающим, поскольку было неразличимым в тьме. Чонгук тоже остановился за мной и посмотрел вниз на реку. На мосту были только мы двое: никаких прохожих и никаких машин. Наши футболки были мокрыми от пота и развевались на ветру.

«Ты знаешь, что мы шли целый час?», — я махнул Чонгуку, и он подошёл ближе. Мы пошли бок о бок. «Я могу спросить, куда мы идем?» Я сказал ему, что шёл к маме, мне нужно было кое-что сказать ей. Чонгук кивнул. Мой шаг замедлился. Вдруг я задумался, действительно ли я шёл к маме. Я не знал точно, где она жила: я не знал ни номера, ни адреса. У меня не было никакого плана по прибытию в жилой комплекс. Мой гнев улегся всего за час и заменился голодом и болью.

Я представил, какой могла бы быть наша встреча. На самом деле я представлял это бесчисленное количество раз. Был следующий шаг, который не был ясен. После того, как я задал бы ей вопросы, что бы она сказала? Как бы она ответила на них? И как я должен был бы отреагировать? Может, для всех нас будет лучше, если мы не встретимся. Но я продолжал воображать этот момент, и теперь слонялся по ночным улицам без какого-либо плана, чтобы увидеться с мамой.

«Твоя нога в порядке?» Если подумать, то Чонгук только снял гипс, а я заставил его ходить часами. «Доктор сказал, что для реабилитации я должен много ходить», — Чонгук улыбнулся и перегнал меня, будто бы в попытке доказать это. Я не мог заставить себя сказать, что нам нужно было остановиться здесь. Вместо этого я решил тащиться дальше. «Ты не голоден?» Когда я расслабился, мои ощущения снова напомнили о себе. «Я жалею, что не доел торт и тот гамбургер». Я захихикал на слова Чонгука. Люди так абсурдно сильны или абсурдно слабы, и мы были тому подтверждением: голодные, с жалобами на боль в ногах и смеющиеся вместе даже в такой ситуации.

Свет стал более ярким и хаотичным, и вскоре перед нами появилась оживлённая улица. Была уже поздняя ночь, но ярко освещённая улица была полна народу и проезжающими мимо машинами. На часах было три тридцать утра. Мы сели за стол снаружи супермаркета.

Когда мы были уже в середине поедания лапши быстрого приготовления, Чонгук сказал, что ему хочется пить. Я зашёл в магазин, чтобы купить напитки. Когда я вернулся обратно, кто-то стоял напротив Чонгука. Он был ко мне спиной, поэтому я не видел, кто он и что он делал. Чонгук смотрел на него снизу вверх со встревоженным лицом. Я подбежал к Чонгуку и посмотрел на лицо того человека.

На мужчине в середине лета было надето темного цвета хаки пальто. На голове у него была грязная копна из лохматых седых волос, и его неопрятная борода была перепачкана бульоном от рамена. От него несло алкоголем. Он с жадностью пожирал мою лапшу. Не было необходимости спрашивать, кто он такой и почему он ест мою лапшу. Я был удивлен, но не рассержен. На самом деле, я был напуган.

В следующий момент, кто-то из группы хулиганов, выходя из супермаркета, пихнул мужчину в плечо, другой — повалил его на землю. Мужчина в пальто потерял равновесие и при падении толкнул стол. Лапша Чонгука опрокинулась, и бульон вылился прямо ему на ноги. Чонгук вскочил и начал торопливо отряхивать свои штаны. Он сказал, что все в порядке и он совсем не обжёгся, так как бульон уже успел остыть.

Хихикая, группа хулиганов ушла. Мужчина в грязном пальто цвета хаки пялился на перевёрнутую тарелку. Его пальцы покрытые лапшой лежали на столе. Я не мог решиться спросить, в порядке ли он. «Не должны ли вы извиниться? Вы устроили этот бардак», — кричал я на мужчину. Он посмотрел назад. «Нет, мы не делали этого. Он сделал. И никто не говорил вам сидеть здесь. Мелкая шпана выползла в такой час». Мужчина невнятно выругался.

Мужчина в грязном пальто посмотрел на меня. Наши взгляды встретились в воздухе. У него были желтоватые глаза и лицо, покрытое возрастным пятнами. Он напомнил мне кого-то. Кого-то, кто всегда был пьян, набрасывавшегося на всех с кулаками и живущего как диктатор и лузер.

Случилось то, что я ожидал. Я закрыл мужчину собой, и двое из группы нанесли мне первые удары. Я избежал первого удара, но второй попал мне в челюсть. Чонгук подошел, чтобы остановить меня, но тоже оказался втянут в драку. Пластиковые столы и стулья были перевернуты, и знак «Парковка запрещена» оказалась выбита. Работник на полставки в магазине уже позвонил в полицию так, словно, он уже привык к подобным стычкам. Через минуту мы уже слышали звук сирены. Мы все подскочили на ноги и побежали в противоположные стороны, крича, что им повезло, что они смогли избежать проблем на этот раз.

Я был особенно хорош в бегстве. Я иногда специально давал себя поймать, но сегодня был не тот случай. Я продолжал указывать дорогу, проверяя, следует ли за мной Чонгук. Мимо нас на полной скорости промчалась серебристая машина. Её боковое зеркало задело Чонгука. Ошеломлённый, он провалился. Его только отпустили из больницы после двух месяцев, из-за дорожной аварии. Это было вполне естественно, что он был ошеломлён. Со скрипящим звуком машина остановилась, и один из мужчин, которые ранее ударили нас, высунул голову из окна пассажирского сидения. «Смотри у меня. На этот раз мы позволим вам уйти. В следующий раз пощады не будет». И с ревущим мотором машина испарилась.

Опираясь на меня, Чонгук медленно поднялся. Он чувствовал себя неудобно. Должно быть, он повредил ногу, когда падал. Внутри моего рта все пульсировало. Когда я отер ладонью рот, на ней расплылась кровь. «Куда нам следует пойти?», — спросил Чонгук. «С такой ногой? Мы возвращаемся обратно». Чонгук начал идти, приговаривая, что он в порядке. «Смотри! Я в порядке». Я стоял там и смотрел, как Чонгук подтаскивает одну ногу к другой.

«Давай вернёмся обратно!», — прокричал я Чонгуку. Я проверил свой телефон. У нас ещё было немного свободного времени до приезда автобуса. Я оглянулся и увидел невысокий холм за районом развлечений. «Ты когда-нибудь видел рассвет?»

Пока мы поднимались на холм, я поддерживал Чонгука. Я погрузился в звёзды на конце небольшого уклона. Говорят, что самое тёмное небо — ровно перед рассветом, и это оказалось правдой. Ни одной звезды не было видно в чёрной как смоль ночи. Но неоновые вывески всех цветов и размеров излучали яркий свет в городе внизу. Я повернулся и посмотрел на север. Я примерно догадывался, в каком районе жила мама. Там, это должно быть там. Она, скорее всего, ест, спит и прибирается в квартире.

«Чонгук, тогда я проследил за мамой». Чонгук пристально смотрел на меня. Мой взгляд был прикован к струящемуся из окон квартиры свет. Тогда. В ту ночь. В ту ночь десять лет назад, когда мама ушла из дома. Ту ночь, когда моя мама, сестра и я были избиты отцом до полусмерти, и плакали, пока не заснули. Я не мог вспомнить, почему он избил нас настолько сильно. Но я отчетливо помню, что я думал, что пойду купаться со своими друзьями завтра, и что мама не сможет сделать мне с собой обед. Заживёт ли моя разбитая губа до завтра? Если нет, то ребята поднимут меня на смех. Мои плечи болели. Мне не следовало стараться избежать его ударов. Моя сестра тихонько плакала. Слышать её плач сегодня было особенно тревожно.

Полусонный, я мельком увидел маму, она стояла в дверях и смотрела на нас. Она уходила. Она оставляла нас. Я сразу же понял это. Я притворился сонным, встал с кровати и пошёл за ней. У меня не было никакого плана. У меня не было мысли уйти вместе с ней. Мне не было ни горько, ни страшно. Что, если бы у меня не было мамы, что, если бы я жил без неё — это не то, что можно так просто понять.

Я шёл за ней какое-то время. В моих воспоминаниях, я шёл в ночи. Но воспоминания могут быть преувеличены, так как я был совсем ребёнком тогда. Она не оборачивалась. Ни разу. Она и вправду не заметила, что я следую за ней? Возможно, она боялась обернуться из-за страха, что ей придется взять с собой и меня. «Конечно же, эта мысль пришла ко мне уже после. Когда я постарался понять её. Сейчас? Я не знаю, почему зашёл так далеко».

«Хей». Я поднял голову на голос Чонгука. «Мне жаль». Я окинул его взглядом. «За что тебе жаль? Почему тебе жаль?»

«Ты не смог пойти увидеться с мамой из-за меня», — ответил Чонгук. «Ты идиот?» Я тут же вспыхнул. Я совсем не хотел сейчас показывать характер. Но мой голос стал громче сам по себе. Мой язык продолжал заикаться, так как я не был хорош в разговорах и не знал, как выразить свои чувства. «Почему тебе жаль? Это другие люди должны извиняться перед тобой. Что ты сделал неправильно? Мне должно быть жаль, что я притащил тебя с собой. Мои родители, которые заставили меня притащить тебя сюда, им должно быть жаль. Те ребята, которые развязали драку, им должно быть жаль». Я продолжал повышать голос. «Ты хороший человек. Ты самый лучший из всех, какие только есть. Это не твоя вина. Это не твоя вина!»

Небо, которое, казалось, навсегда останется чёрным как смоль, в мгновение ока начало окрашиваться в голубоватый. Свет, излучавшийся с дальнего горизонта неба, поглотил свечение неоновых вывесок . Мы наблюдали за рассветом, ни проронив ни слова. Огромное, раскалённо-красное солнце поднялось над жилым комплексом. Мама тоже смотрит на рассвет?

На пути домой мы сели друг с другом в дальний конец автобуса. Это было до того, как рассвет разделил нас. Дорога была пуста, и автобус в одиночестве продолжал свой путь. Я повернулся и снова посмотрел на север. Той ночью. Мама остановилась. Она стояла без движения какое-то время. Но она и не оборачивалась. Если бы я продолжил, то, наверное, смог бы подойти к ней. Я мог бы взять её за руку и спросить, куда она идёт, куда она направится, когда оставит нас позади, и когда она вернётся. Я мог бы заплакать, устроив истерику, и мог бы затащить её обратно домой. Но я просто развернулся и пришёл домой один. Всё моё тело болело, и я не смог пойти купаться с остальными. Я лежал на полу, сильно потея и пытаясь заснуть. Я не знал почему.

«Это снова тот мужчина». Услышав голос Чонгука, я выглянул в окно. Низко наклонившись, в одиночестве брел мужчина в пальто цвета хаки.

Предыдущая глава < Оглавление > Следующая глава

Перевод: wazzupbighit
Редактура: wazzupbighit, Юлия Базикова, Анабель Де-Ниро

@Bangtan_fans