The Topmost Floor in the City

[На вершине города]

Хосок
10 мая год 22

Моя нарколепсия могла проявить себя в любое время, в любом месте. Без какого-либо предупреждения я мог свалиться во время работы и внезапно упасть в обморок прямо на улице. С теми, кто волновался обо мне, я притворялся, будто бы меня это совсем не заботило. Я никогда никому не рассказывал, что не могу досчитать до десяти.

Каждый раз, когда я падал в обморок, мне снилась мама. Все сны были похожи. В них я ехал с ней куда-то на автобусе. Я был очень весел и взволнован. Я читал разноцветные вывески, мимо которых мы приезжали, наблюдал за маминым профилем и продолжал в нетерпении ерзать на сидении. Во сне мне снова было семь лет.

Внезапное мне пришло осознание. Мама бросила меня. Мне было двадцать, когда я полностью осознал это. Она всё ещё сидела в автобусе напротив меня. Мама выглядела в точности такой же, какой я помнил её из детства. Я прошептал: «Мама», она повернула голову, будто бы услышала меня. Её силуэт очерчивался ярким солнечным светом, и волосы развивались, прямо, как и в тот день в парке развлечений. К сожалению, я знал. Знал, что как только она повернется и посмотрит на меня, я проснусь от своего прекрасного сна.

Я умолял, чтобы она не оборачивалась, но мой голос опять подвел меня. Я снова и снова попытался закричать. «Мама, только не оборачивайся. Не оборачивайся...» Но она всегда оборачивалась. Когда наши взгляды должны были встретиться, всё внезапно окрасилось в белый, и на потолке больничной палаты появились тусклые люминесцентные лампы.

Всё, как и всегда. Я очнулся, и первое, что попалось мне на глаза были всё те же лампы на потолке. Я переоделся в выданную мне больничную одежду. Доктор сказал, что скорее всего я получил сотрясение мозга, поэтому мне необходимо пройти несколько обследований. Меня перевели в палату на шестерых. Я был измотан. Каждый раз возвращаясь в сознание, я чувствовал себя истощенным.

Чимин
11 мая год 22

Меня перевели в хирургическое отделение примерно две недели назад. Поначалу было странно видеть то, как люди могли спокойно приходить и уходить так свободно. Вскоре я узнал, что это было просто ещё одной частью больницы. Тут были пациенты, медсестры и доктора, мне давали лекарство и делали уколы. В общем, то же самое, что и в психиатрическом отделении. Единственным отличием было то, что здешний коридор был длиннее, а внизу находилась комната для отдыха. Хотя конечно, тут было ещё одно большое отличие. Я без проблем мог бродить вокруг отделения. Я прыгал, танцевал в этой комнате и носился по коридору на первом этаже. Это были те самые маленькие радости, которые были запрещены в психиатрическом отделении.

Одним днём я заметил что-то странное в себе, когда бежал вниз по коридору. В какой-то момент, уже после небольшой кухни и аварийной лестницы, моё тело просто остановилось без какой-либо на то причины. Оставалось ещё 5 шагов до финиша, но я остановился и не мог сделать шаг. В конце коридора была дверь. Дверь, открывающаяся во внешний мир. Вне больницы. У двери не было никакого знака «Вход воспрещен», и никто не бежал остановить меня. Но я просто не мог двинуться дальше. И скоро я понял, почему. Эта часть коридора была такой же, как и психиатрическое отделение. Словно на полу была нарисована линия, я остановился ровно там, где коридор психиатрического отделения закончился бы.

Там они звали меня хорошим ребёнком. Иногда у меня случались приступы, но в основном я был послушным. Я улыбался и продолжал врать, не краснея. Я знал свои границы. Коридор психиатрического отделения можно было пройти, сделав всего лишь 24 больших шага. Первая моя госпитализация произошла, когда мне было 8 лет. Я плакал и требовал, чтобы меня отпустили домой с мамой, держась за железную дверь в конце этого самого коридора. Я отчаянно пытался, пока не прибегали медсестры, чтобы сделать мне укол. Некоторое время они напрягались каждый раз, когда я выходил из палаты. Сейчас же, никто не обращал внимание, даже если я побегу к двери. Зная, что она всё равно заперта, я просто продолжал бегать до нее и обратно. Не было больше ни просьб открыть дверь, ни рыданий.

Но мир полон людей, которые глупее меня. Они без конца продолжали держать дверь и стучать по ней. Их усмиряли работники больницы, делая уколы, и привязывали к их кроватям. Если бы они только вели себя чуть приемлемее, их жизнь могла бы быть намного спокойнее. Эти идиоты даже этого и не подозревали.

Я не был таким в начале. Я тоже падал без чувств из-за успокоительных, которые насильно вкалывали медсестры, и меня тоже ловили, когда в первые дни я пытался сбежать из больницы. Я звонил маме, плача очень сильно, до хрипоты в голосе. «Я не болен, я в порядке. Пожалуйста, приди и забери меня домой». Я не спал несколько дней, но мама так и не пришла.

Когда меня забрали в больницу после того, как нашли без сознания в дендрарии, мои родители не задавали вопросов. Они игнорировали тот факт, что я отключился там. Ровно так же, как и с моими приступами. Они привозили в больницу, забирали оттуда и переводили в другую школу. Репутация семьи была важнее для них. Сын с психическим заболеванием был неприемлем.

Я не стал хорошим ребенком в одночасье. Не было никаких драматичных событий или случая, который врезался бы в мою память навсегда, как памятный момент. Я просто продолжал отказываться от себя по чуть-чуть, шаг за шагом. В какой-то момент я перестал плакать и рваться наружу. Я перестал мчаться к двери ниже по коридору.

Я ходил в школу, когда не лежал в больнице, но я знал, что в конце концов, меня отправят туда обратно. Так освежающе было смотреть на небо и наслаждаться ароматом каждого сезона. Но я пытался не запоминать его. Всё равно их заберут от меня скоро снова. Друзей тоже. История психического заболевания не помогала заводить их.

Разве что было одно исключение. Я встретил группу людей, которые казались настоящими друзьями. Это было почти 2 года назад. Я пытался не запоминать их, но воспоминания о тех днях всё равно возвращались ко мне. Мне пришлось расстаться с ними после случившегося приступа на автобусной остановке после школы. Последнее, что я помню, было открывающееся окно маршрутного автобуса до дендрария. Именно тогда я отключился.

Открыл глаза я только в больнице. Мама стояла неподалеку, разговаривая по телефону. Какое-то время у меня кружилась голова, я не знал, где я, и как я сюда попал. Оглянув комнату, я увидел железные прутья на окнах. Тогда-то я всё понял. Голубое небо, которое я видел по пути домой, глупые игры, в которые мы играли на автобусной остановке, подъезжающий маршрутный автобус до дендрария и яркий свет, отражающийся от его окон.

Я закрыл глаза, но было уже поздно. Передние ворота дендрария появились перед моими глазами. Это был день школьного пикника в первом классе. Я бежал под ливнем с рюкзаком над головой. В поле зрения появился склад, у которого оставили дверь открытой. Я зашёл внутрь. Липкий затхлый запах, мое тяжелое дыхание и металлический скрежет.

Я сел в моей кровати с криком: «Нет! Я не помню! Я забыл!» Мама тут же подбежала, зовя кого-нибудь на помощь. Я сильно тряс голову и размахивал руками, чтобы избавиться от этого запаха, касания, звука и взгляда. Но воспоминания продолжали появляться одно за другим. Плотина, которая удерживала их на протяжении последних 10 лет, взорвалась, и каждая деталь того дня пронеслась в моей голове, перед моими глазами, через каждую клеточку тела до ногтей, как будто это происходило снова. У меня случился приступ, и мне сделали укол. Лекарство распространилось по моим венам, и я быстро отключился. Закрывая глаза, я пожелал, чтобы это всё оказалось сном, и чтобы, когда я проснулся снова, я не смог ничего вспомнить.

То желание было просто прихотью. Вместо этого, круг приступов, уколов и вызванный ими сон, словно падение с обрыва, продолжился. После пробуждение от подобного сна, было такое ощущение, что всё мое тело покрыто грязью. Грязью, которая была похожа на кровь. Неважно, как сильно я пытался смыть её, запах того склада не исчезал. Я тёр до крови, но я всё равно чувствовал себя грязным.

Когда доктор спрашивал меня об этом своим обеспокоенным голосом, меня начинало трясти и поначалу я извинялся. Я продолжал повторять извинения. Это всё была моя вина. Пожалуйста, дайте мне забыть это. Потом я пытался притворяться, что ничего не произошло. Я не знал, о чем он говорил. Я ничего не помню. Поэтому я смотрел на доктора, улыбаясь. «Я ничего не помню». Поверил ли мне он? Не уверен. Но самое главное это то, что я стал хорошим ребёнком. Моя жизнь в больнице была спокойной. Я ни в чем не нуждался, я не был ограничен, напуган, одинок. Так было до предыдущей ночи. Когда я снова встретил Хосока.

Меня перевели в хирургическое отделение, потому что я подрался с идиотом, который пытался добраться до двери в конце коридора, несмотря на сопротивление медсестер. У нас у обоих были раны, и нас поместили в разные комнаты на 5 этаже. Моя комната была рассчитана на 6 человек. Мне досталась кровать по середине, на другой же стороне пациенты менялись регулярно.

Я проснулся посреди ночи. Пациенту слева от меня, кажется, снился кошмар, от чего он продолжал стонать. Я натянул одеяло себе на голову. Меня достали кошмары Мне не нужно было слышать это. Некоторое время я терпел, но кошмар так и не заканчивался. В конце концов, я встал и подошёл к его кровати. Я похлопал его по плечу, пытаясь успокоить: «Всё хорошо, это просто сон».

Утром я узнал, что это был Хосок. Я раздвинул шторы, чтобы позавтракать, он сидел на другой кровати, рядом с моей. Казалось, он был рад видеть меня снова. Был ли я рад тоже? Возможно, в каком-то уголке моего сознания. Хосок проводил со мной время, заботился обо мне, новичке, который был абсолютно чужим в школе. Он шел со мной весь долгий путь домой после занятий. Я всё ещё вспоминаю дни, когда мы шли домой с эскимо в руках. Но также он был единственным, кто видел мой приступ на автобусной остановке, прежде чем я попал сюда. Хосок был тем, кто принес меня в больницу. Должно быть, он наткнулся на маму, но я не хотел объяснять ему свою ситуацию.

Я вышел из комнаты, так и не притронувшись к еде. Хосок решил последовать за мной, но я-то знал каждый угол этой больницы, поэтому он не мог поспеть за мной. Я бродил вокруг неё весь день. С лестницы я видел остальных, даже Чонгука, когда они приходили навестить Хосока. Они практически не изменились.

Весь этот день я поднимался и спускался по лестнице и болтался по другим этажам. Облокотившись на окно в конце коридора, я считал проезжающие машины. Я расстраивался всё больше. Я пропустил все приемы пищи, и здесь негде присесть, и отдохнуть. Звуки смеха, доносившиеся из моей комнаты, раздражали. Я становился злее от того, что не мог понять, от чего я так злился. В кровать я вернулся поздней ночью. «Где ты был?» — непринужденно спросил меня Хосок, протянув мне кусок хлеба.

Наверное, это из-за того, что я безумно хотел есть. Хлеб был теплым и вкусным. Я не мог не признаться ему. Что я уже долгое время нахожусь в психиатрическом отделении. Что я ненадолго переведен в хирургическое, но вскоре меня вернут обратно. Что меня не выпишут в ближайшем будущем. Что, как он уже успел увидеть своими глазами, я тот человек, у которого приступы случаются на улице. Что я был тем пациентом, который может быть опасен. Последнее мне не хотелось добавлять, но я подумал, из-за этого он не будет критиковать меня.

Минуту он молчал, затем забрал мой хлеб. «Чимин, не преувеличивай. Ты не знал, что у меня нарколепсия? Я могу отключиться, когда угодно и где угодно. Я тоже опасен?» — он откусил мой хлеб. Я просто застыл, не зная, что ответить. Затем он сказал: «Что? Хочешь это обратно?» Откусив ещё раз, Хосок вернул мне хлеб. Я в любом случае забрал бы его. Он снова спросил меня: «Приступы заразны? Нарколепсия – нет. Не переживай». Он совершенно не изменился.

Хосок
12 мая год 22

Я распахнул двери пожарного выхода и кинулся вниз по лестнице. Сердце оглушительно стучало в груди. Я точно видел маму в конце коридора. Как только я оглянулся, открылись двери лифта и оттуда хлынула толпа людей. Она испарилась. Я с силой протиснулся сквозь толпу и в дали заметил маму, идущую к аварийному выходу. Я последовал за ней по лестнице, перепрыгивая через две ступени разом, пробежав несколько лестничных пролетов без остановки.

«Мама». Мама остановилась. Я поспешно шагнул вперед. Она обернулась. Еще один шаг вниз по лестнице. Мамино лицо постепенно приобрело четкость. Моя нога соскользнула, и все мое тело накренилось вперед. Я взмахнул руками в попытке удержать баланс, но было уже слишком поздно. Я крепко зажмурился, испугавшись, что полечу сейчас вниз по лестнице. Внезапно кто-то сзади схватил мою руку. В самый последний момент я смог избежать падения с лестницы вниз головой. Когда я обернулся, там стоял Чимин, смотря на меня испуганными глазами. Но я поспешно посмотрел вперед, сейчас было не до него.

Я увидел женщину. Она выглядела озадаченной. Рядом с ней стоял маленький мальчик. Она не двигалась, лишь продолжала медленно моргать. Но это была не моя мама. Она отступила назад, пряча мальчика за своей спиной. Не способный произнести ни единого слова, я стоял на ступеньках, пристально вглядываясь в ее лицо.

Не помню, что сказал потом. Скорее всего, я пробормотал, что мне очень жаль или что я принял ее за другого человека. Кстати, я даже не спросил Чимина, почему он здесь. Сейчас в моей голове царил хаос, я не мог думать ни о чем другом. Она — не моя мама. Может быть, я понял это еще до того, как начал преследовать ее. Прошло уже больше десяти лет с того дня, когда мама оставила меня в парке развлечений. Она, должно быть, уже состарилась и выглядела совсем по-другому, в отличии от того, что помнил я. Если бы я когда-нибудь и встретился с ней, я бы с трудом смог узнать ее. Ее лицо практически полностью стерлось из моей памяти.

Я обернулся. Чимин увязался за мной, не произнеся ни слова. Он сказал, что находился в больнице еще со старшей школы, с того самого момента в отделении неотложной скорой помощи, когда я видел его в последний раз. Я спросил его, не хочет ли он прогуляться, но он лишь шел позади меня с глазами полными замешательства. Может быть, Чимин так же, как и я, запутался в паутине воспоминаний. Я приблизился к нему. «Чимин-а, давай сбежим отсюда».

Чимин
15 мая год 22

Прошло три дня с тех пор, как Хосока выписали из больницы. Я не хотел прощаться, поэтому я незаметно последовал за ним. Пока я продолжал прятаться, Хосок шёл вниз по длинному коридору к двери. Он невозмутимо пересек линию рядом с аварийным выходом, перед который я всегда остановился бы. Я был позади него, и не осознавая этого, я остановился прямо там. Я просто стоял, хотя мог сделать еще как минимум 5 шага.

Хосок медленно приблизился и слегка надавил на дверь, после чего ослепляющий солнечный свет и свежий воздух с едким, но освежающим запахом пробились внутрь. Пейзаж с другой стороны двери захватил меня. Но когда хён ступил на улицу, дверь начала закрываться. Если бы я побежал прямо сейчас, я бы успел проскользнуть. Я посмотрел на пол: линия, которую никто не видел, кроме меня, была всё ещё там.

Я развернулся, точнее, я хотел было развернуться, как кто-то пробежал мимо меня, сильно толкая моё плечо, из-за чего я упал на пол. Подняв голову, я увидел, что пересек линию. Идиот, из-за которого это произошло, направлялся к двери. Он продолжал пихать всех на своём пути, не обращая на них никакого внимания. Как только он надавил на дверь так сильно, как только мог, солнечный свет снова пробился внутрь. Он выбежал наружу, и хоть медсестра бежала за ним, он оказался быстрее. Дверь опять начала закрываться. Я вскочил на ноги. Один шаг за линией. Я сделал ещё один шаг вперёд. Теперь всего лишь три шага до двери. Но я снова развернулся обратно, прекрасно зная свои границы.

Незнакомец уже успел занять кровать Хосока. Я закрыл глаза, но не смог заснуть, всё время возвращаясь к его словам, которые он сказал, прежде чем его выписали: «Чимин-а, давай сбежим отсюда». У него был нечитаемый взгляд, который я никогда не видел до этого, он никогда не выглядел и не звучал подобным образом. Но была ещё одна причина, почему я не мог перестать думать о его словах. Кое-что случилось прямо перед этим.

Я ждал, пока приедет лифт, на втором этаже, где я проходил физиотерапию. Из-за того, что я споткнулся во время драки с идиотом, я повредил запястье, которое плохо заживало. По мере приближения выписки Хосока я становился всё более нетерпеливым. Мне показалось, что кто-то позвал меня, когда я уже хотел воспользоваться лестницей. Этот кто-то стоял перед аварийным выходов в конце коридора. Из-за солнечного света, который светил через окно, я не могу понять, кто это был. Как только я сделал шаг навстречу ему, он резко выбежал через дверь. На секунду я смогу увидеть его профиль, но так и не узнал его. Кто же это мог быть? Я направился к аварийной лестнице, чувствуя себя странно.

Как только я открыл дверь и просунул внутрь голову, кто-то быстро прошел мимо. Инстинктивно я отпрянул назад, и мы почти столкнулись. «Мама!» — услышав отчаянный крик, я опять просунулся через дверь. Я увидел Хосока, он лихорадочно прыгал вниз по лестнице. А ещё там, перед лестницей, стояла женщина. Что всё это значит? Я шагнул на лестничную площадку, и в этот момент Хосок потерял равновесие. Я тут же бросился вперед и, не раздумывая, вытянув руки, поймал его. Он споткнулся из-за резкого торможения, и я едва не потерял равновесие.

Он не проронил ни слова, пока мы не вернулись обратно в коридор пятого этажа. Он молчал, пока мы шли в палату. Но тут он неожиданно остановился и посмотрел на меня. «Чимин-а, давай выберемся отсюда». Я не смог ответить, а он решительно продолжил: «Я вернусь за тобой», на что я сказал: «Через несколько дней я вернусь в психиатрическое отделение».

Прошло три дня. На следующий день я должен был вернуться в психиатрическое отделение. Я собрал свои вещи и лег на кровать. Поворочавшись какое-то время, я вскоре задремал.

Я проснулся из-за ощущения, что что-то падает. Больница была странным местом, где было сложно крепко спать. Я чувствовал всё, что происходило вокруг, будучи с закрытыми глазами, и даже незначительный шум мог разбудить меня. Комната была погружена в темноту. Через окно дул легкий ветерок, из-за чего шторы качались в потоке и без того знойного воздуха. Потолок, пол, темнота и тишина. Они все были привычными.

Только я собирался включить ночник, как чья-то рука задержала меня. Это был Хосок. Удивившись, я сел обратно, после чего он прижал палец к своим губам. «Мы все пришли». Сказав, что они ждут меня снаружи, он протянул меня свою руку.

Я всё еще утопал в своих страхах. Будучи невидимым для своих родителей, меня бы приняли никем более, чем сбежавшим из психиатрического отделения. Безопаснее было бы просто остаться послушным пациентом в больнице. Я не был уверен в том, что смогу приспособиться снаружи, а в моей голове было миллион причин не уходить.

Но Хосок не сомневался. Схватив за мою руку, он поставил меня на ноги и передал майку. Не успев этого даже понять, я уже был вытащен из кровати. В коридоре было тихо и спокойно, а у стола находились несколько медсестер. Но они настолько были заняты со своей работой, что даже не смотрели в нашу сторону. Несмотря на это, Хосок и я, напрягшись, шли так тихо, как только могли. Лифт уже ждал нас на пятом этаже, и когда открылись его двери, я увидел внутри Намджуна и Джина.

Мы спустились на первый этаж и вышли в коридор, когда Хосок резко толкнул меня в комнату слева. Это оказалось комнатой для отдыха. Обычно в течение дня тут было много пациентов и сиделок, но ночью тут было тихо и темно, разве что уличные фонари тускло освещали комнату. С зажженной свечой из темноты вышли Чонгук и Тэхён. За ними также можно было увидеть лицо Юнги. На столе лежали закуски и банки содовой.

Когда я отпил немного содовой, через заднюю дверь зашла медсестра. Прежде чем я успел поздороваться со всеми, она спросила, что мы здесь делаем, на что Юнги ответил, что это вечеринка по случаю дня рождения. «Вы все пациенты? Я так не думаю». Только на меня была накидка для больных. Не осознавая, я сжал банку содовой в руке. «Всё хорошо», — сказал Намджун. «По моему сигналу начинайте бежать», — а это, должно быть, Чонгук.

Сокджин, который уже был у передней двери, взглянул на нас и вышел. Хосок, оглянувшись вокруг, прошептал: «Беги, Чимин». Мы все начали бежать. Охваченный энтузиазмом, я тоже побежал. Тэхён почти упал, потеряв равновесие, а чипсы и банки содовой полетели в воздух. Ловко обежав столы, мы выбежали из комнаты. Громкие голоса и шаги медсестер продолжали преследовать нас. Коридор растянулся перед нами так же, как и вчера.

Моё сердце заколотилось, когда та самая маленькая кухня осталась позади и я подбежал к аварийной лестнице. Сам того не замечая, я замедлил шаг. Мою голову атаковали вопросы. Было ли это действительно нормальным? Уверен ли я? Возможно, снаружи будет ещё тяжелее, возможно, никто не будет поддерживать меня. В больнице надежнее и спокойнее. Ещё не поздно. Лучше мне остановиться здесь. Лучше мне признать свои границы. Лучше мне быть хорошим ребенком.

Моя линия была всего лишь в нескольких шагах от меня. Я посмотрел назад. Сейчас уже и дворники гонялись за остальными. Моя рука, державшая майку, сильно тряслась. Возможно, у меня нет шансов. «Всё хорошо, Пак Чимин, беги». Этот голос подтолкнул меня вперед, и я сделал ещё один шаг.

Я пересек линию. Сделав лишь один шаг к двери, внутри меня что-то изменилось. Это что-то перевернулось и поднялось так, словно я только что перепрыгнул с одного крутого обрыва на другой. Я скинул свою накидку и надел майку, идя вперед к двери. Каждый шаг был всё быстрее и быстрее. Стены по бокам быстро проносились мимо, а дверь становилась ближе. Осталось всего лишь 5 шагов, чтобы добраться до неё. Для остальных эти 5 шагов – небольшое расстояние. Но у меня никогда не хватало смелости зайти так далеко. Это был первый раз, когда я сам переступил линию так далеко, что до двери можно было дотянуться.

Едва я переступлю через порог, атмосфера станет совершенно другой, отличной от той, что окружала меня. Я отказываюсь думать, что будет дальше. Я сосредоточусь на том, чтобы делать один шаг за раз. Я толкнул дверь со всей силой. Каждая клеточка моего тело столкнулась с воздухом снаружи. Здесь не было угнетающего солнечного света или сильного ветра, как я всегда себе представлял. Звук моего сердца был слышен отовсюду.

Чимин
16 мая год 22

Дом Хосока располагался на возвышенности. Это была комната на крыше ветхого многоквартирного дома в конце тупиковой дороги. Этот тупик можно найти, если сойти с главной улицы, пройти через узкую ветреную аллею, вверх по длинному крутому подъему. Зайдя внутрь в комнату, Хосок похвастался, что это — самая высокая точка в городе, где весь остальной мир находился под нашими ногами. Он был прав: с крыши можно было увидеть всё. Если посмотреть прямо вниз, можно было увидеть железнодорожную станцию и стоящие вдоль железной дороги пустые вагоны. В одном из таких жил Намджун. А если немного перевести взгляд, можно было увидеть школу, в которую мы все вместе ходили.

Пока я смотрел на нее, мой взгляд зацепился за место за рекой. У подножия горы находился большой жилой комплекс. Там же был и мой дом. Нет, дом моих родителей. Я сбежал из больницы без какого-либо плана. Скорее всего, им уже сообщили, и они искали меня. Но у меня не хватало смелости встретиться с ними. Я не мог вернуться домой. Мне некуда было идти, и у меня не было денег. Хосок сказал идти за ним, и он привел меня сюда. И вот так я оказался в его доме.

Я опять посмотрел на этот комплекс. Наступит день, когда мне придется вернуться туда. Мне придется встретиться с родителями и сказать им, что я никогда больше не вернусь в больницу. Я глубоко вздохнул, и Хосок подошел ближе и встал рядом со мной.

Хосок
16 мая год 22

Дома я мог быть самим собой. Иногда я кричал изо всех сил своих легких или пел в окно. Иногда я включал музыку и танцевал как сумасшедший. А иногда ночью просыпался в рыданиях; потом я просто лежал, пялясь в потолок. Но ни разу приступ нарколепсии не случался дома.

Чимин покинул больницу, но не вернулся домой. Он пришел ко мне домой и сейчас на крыше оперевшись на ограждение наблюдал за городом. Он, должно быть, так же как и я, высматривал нашу школу, мою «Two Star Burger» и мигающие светофоры вдоль железнодорожных путей. Может, он еще высматривал и свой дом. Это заложено в наших человеческих инстинктах. Каждый бессознательно ищет свой дом, когда забирается высоко или, когда перед ним располагается огромная карта.

Я подумывал спросить, почему он не вернулся домой. Но не стал. В его голове сейчас творился бардак, и я не хотел лишний раз его усугублять. Кроме того, у меня уже были предположения — основываясь на реакции матери Чимина тот день в отделении неотложной скорой помощи. На самом деле, я редко задавал друзьям вопросы. Я как будто чувствовал, что уже заведомо знаю все ответы. И, тем более, я не хотел, чтобы они чувствовали себя неловко. Или они могли бы посчитать мои вопросы слишком пытливыми и раздражающими.

Честно говоря, мне всегда было интересно, куда направляются ребята, когда они проходят мимо моей работы. Но я никогда не выходил, чтобы хотя бы поздороваться с ними. Куда со своими ранами шел Чонгук? В том направлении находилась студия Юнги? Почему Намджун бросил школу? Где Тэхен научился рисовать граффити? Оказывается, я знал о ребятах не так уж и много.

«Ты нашел его?» — приблизившись, спросил я Чимина. «Нашел что?» — Чимин был сбит с толку. «Свой дом». Чимин кивнул. «Вот в том приюте я вырос». Я указал на небольшое здание возле рельс. «Видишь супермаркет вон около той реки, около автозаправки, на которой работает Намджун? Видишь вот ту неоновую вывеску в форме клевера? Приют сразу налево от этой вывески. Я прожил там больше десяти лет». Чимин, казалось, задавался вопросом — почему я всё это ему рассказываю? Мои друзья уже давно знали, что я вырос в приюте. Я считал его своим домом. Я не заставлял себя так считать только для того, что сохранить душевное спокойствие. Я правда верил, что приют стал для меня домом. Домом без мамы.

«Я должен тебе кое в чем признаться. — Кое-что, о чем я врал долгое время. — Моя нарколепсия — выдумка». Это было причиной, почему я не задавал другим вопросов. Не из-за того, что я боялся сделать им больно. А из-за того, что я сам врал, из-за того, что у меня не хватило смелости быть честным. Если бы я признал это, то мне так же пришлось бы признать, что мне некого называть «мамой», не в приюте, а в целом мире. Это и была настоящая причина, почему я не спрашивал ребят об их проблемах.

Чимин плохо скрывал свои эмоции. Его взгляд выдавал его с головой. Я не знал, как извиниться перед ним. Чимин столько раз страдал передо мной. Он разрыдался, когда первые стал свидетелем подобного. «Я делал это неумышленно. Я просто игнорировал возможность того, что у меня все может быть в порядке. Я знаю, что это полная бессмыслица, но я не смогу правильно объяснить».

«Тогда... Сейчас ты в порядке?» — спросил Чимин и повернулся ко мне, всё это время слушая меня, не проронив ни слова. В порядке ли я? Я задаю себе этот вопрос. Чимин всё еще наблюдал за мной. Он не критиковал и ни сочувствовал мне. Я посмотрел вниз на ярко освещенный город. «Правда, я не знаю. Мы сможем выяснить, но не сейчас. Я с нетерпением жду этого, а ты?» Чимин захихикал, и я рассмеялся тоже.

Чимин
19 мая год 22

Я должен был вернуться в «Цветущий дендрарий». Мне нужно было перестать лгать, будто я не помнил, что там произошло. Мне нужно было перестать жить в укрытии больницы и прекратить ловить приступы. Для этого мне нужно было пойти в то место. С этим намерением я каждый день шёл к автобусной остановке, но не мог сесть в автобус, чтобы доехать.

Юнги подошел и сел рядом, когда я пропустил уже три автобуса. Он сказал, что ему было скучно и нечем заняться. Затем он спросил, почему я тут сидел. Затем он спросил, что я тут делал. Я опустил голову и пнул землю носками ботинок. Я сидел здесь, потому что у меня не было смелости. Я хотел притвориться, что все было хорошо, что я знал достаточно, что я без проблем справился бы сам, но мне было страшно. Я боялся того, что не знал, с чем столкнусь, смогу ли выдержать это и будет ли у меня новый приступ.

Юнги выглядел расслабленным. Наклонившись назад, он пробормотал что-то, что звучало как беззаботное «погода такая хорошая». Погода правда была хорошей. Но я так беспокоился, что даже не удосуживался оглянуться вокруг, оставляя его одного наслаждаться ею. Небо было таким голубым. Иногда чувствовалось дуновение тёплого ветра. Издалека приближался маршрутный автобус к Цветущему дендрарию. Автобус остановился, открылись двери. Водитель посмотрел на меня. Я спросил Юнги: «Хочешь поехать со мной?»

Хосок
20 мая год 22

Я забрал Тэхёна из полицейского участка. «Спасибо». Моя голова была опущена, я говорил уверенно, но на самом деле совсем так не чувствовал. Дом Тэхёна был недалеко от участка. Если бы он жил дальше, то, может, у него было бы меньше причин бывать в участке так часто? Почему его родители выбрали дом так близко к полицейскому участку? Этот мир был слишком несправедлив к такому до глупости доброму и искреннему ребенку. Я обнял его за плечи и спросил, притворившись, что всё в порядке: «Ты голоден?» Тэхён покачал головой. Я спросил: «Хёны из полицейского участка были так рады тебя увидеть, что купили поесть?» но он снова ничего не ответил.

Мы гуляли под солнцем, но моей душе гулял ледяной ветер. Я даже представить себе не мог, что чувствовал он, если так тоскливо было мне. Его сердце, должно быть, разорвано и сломлено. Осталось ли у него вообще сердце? Сколько мук оно хранит внутри? Думая об этом всём, я не мог на него смотреть, вместо этого я смотрел в небо. В мрачном небе летел самолет. Впервые я увидел раны на спине Тэхёна, когда встретил его в убежище-контейнере Намджуна. Я не смог заставить себя спросить Тэхёна, который улыбался так мило, радуясь, что ему подарили новую футболку, что-то в моём сердце сломалось.

У меня не было родителей. У меня не было воспоминаний об отце, а мать я помнил только до семилетнего возраста. Пожалуй, у меня больше, чем у кого-либо, было открытых ран и шрамов, оставленных воспоминаниями о семье и детстве. Люди говорят, что ты должен превозмочь свою боль, что ты должен принять ее и привыкнуть как к неотъемлемой части жизни. Что ты должен примириться и простить, чтобы жить дальше. Не то чтобы я не осознавал этого. Но я даже и не пытался попробовать. Попытка не гарантировала бы успех. Никто мне не научи меня, как это сделать. Мир нанес бы мне только новые раны прежде, чем затянулись бы старые. Разумеется, этом мире нет ни одного человека, у которого не было бы ран. Но почему они должны быть такими глубокими? Ради чего? Почему всё это происходит с нами?

«Всё в порядке, хён. Я могу пойти один», — сказал Тэхен на развилке дороги. «Я знаю, мелкий». Не обратив внимания на это, я взял инициативу в свои руки. «Всё правда нормально. Видишь, я в порядке». Тэхён попытался улыбнуться. Я ничего не ответил. Он никак не мог быть в порядке, но, если бы он признал это, то смог бы справиться со всем этим. Поэтому он продолжал игнорировать это. Это стало его привычкой. Он последовал за мной, накинув капюшон толстовки. «Ты правда не голоден?» — спросил я, когда мы подошли к дороге, которая вела к его дому. Тэхён растянул свою глупую улыбку и кивнул. Я посмотрел на его удалявшуюся спину, а затем отвернулся. Путь, которым следовал он, и путь, которым следовал я, — оба были узкими и пустынными. Мы оба были одинокими. Я неожиданно обернулся, услышав телефонный звонок.

Сокджин
20 мая год 22

Дом Тэхена был одним из самых старых зданий в районе. Тут и там слезала краска, и через трещины в цементных стенах прорастали сорняки. Он выглядел отжившим свое. Я ждал Тэхена и Хосока в небольшом парке на возвышении позади дома. С холма был виден его этаж.

На расстоянии из-за угла показался Хосок, направлявшийся к аллее. Следом за ним шел Тэхен. Он натянул капюшон на голову, и его лицо нельзя было ясно увидеть. Они обменялись парой слов на входе в аллею. Судя по всему, Тэхен убеждал Хосока пойти домой, а тот отвечал, что всё в порядке. Хосок двинулся дальше. Они безмолвно подошли к зданию. Хосок забрался по лестнице и остановился у двери Тэхена, похлопал того по плечам и махнул ему заходить. Затем он развернулся и направился к выходу. Тэхен продолжал смотреть на него пару секунд и потянулся к дверной ручке.

Я позвонил Хосоку в тот момент, когда Тэхен начал открывать дверь. Спустя три гудка Хосок достал телефон посреди коридора. Тэхен зашел домой. «Хосок, можешь позвать Тэхена?» — тот остановился. — «Я только что его видел». Я сказал, что планирую поехать к морю со всеми остальными и попросил его сказать Тэхену присоединиться к нам. Хосок рассмеялся и ответил, что Тэхен обязательно поедет тоже. «Просто чтобы убедиться точно, можешь передать это ему и дать мне знать?» — сказал я и поспешно бросил трубку. Это был тот момент. Сейчас Хосок должен зайти в дом Тэхена. Хосок покачал головой, смотря на экран телефона, и развернулся. Затем он зашел к Тэхену через всё еще открытую дверь.

Тэхён
20 мая год 22

Я опустил взгляд на свои руки. Они все были в крови. Когда мои ноги перестали держать меня, а я начал терять сознание, кто-то подхватил меня со спины. Тусклый солнечный свет пробивался в комнату. Сестра плакала, а Хосок просто молча стоял. Как обычно, все было в грязи и разбросано по комнате. Прежде чем я понял это, отца уже не было в комнате

Ярость и уныние, которые я испытывал во время срыва на него, всё ещё были во мне. Я не знаю, что остановило меня, когда собирался ударить его. Я также не знал, как успокоить свое сердце, которое бешено билось в груди. Я хотел убить себя вместе отца. Если бы я мог, я бы хотел умереть прямо в тот момент.

Я не могу плакать, хоть и хотел рыдать навзрыд, ударять, крушить, ломать всё вокруг. «Прости, Хосок, я в порядке, просто уходи». Мой голос был холоден и спокоен в отличие от того, что творилось внутри. Я прогнал Хосока против его воли и взглянул на свои руки. Кровь просачивалась сквозь бинты. Вместо того, чтобы ударить своего отца, я ударил бутылкой из-под алкоголя по полу. Бутылка разбилась и порезала мои руки. Когда я закрыл глаза, мир крутился. Мой мозг перестал работать. Что я должен делать? Как я должен жить?

Когда я пришёл в себя, я понял, что смотрю на номер Намджуна. Даже в такой ситуации или, точнее, из-за такой ситуация мне нужна была его поддержка как никогда. Я хотел поговорить с ним. Я почти убил своего отца, который вырастил меня и который бил меня каждый день. Нет, правда, я убил его. Я убил его множество раз. В своей голове я столько раз убивал его. Я хочу убить его. Я хочу умереть. Я не знаю, что мне делать. Я потерян. Я просто хочу увидеть хёна.


Предыдущая глава < Оглавление > Следующая глава

Перевод: wazzupbighit
Редактура: wazzupbighit, Юлия Базикова, Анабель Де-Ниро

@Bangtan_fans