Он один тут не сумасшедший, даром что псих
Рецензия на книгу Джозефа Хеллера «Поправка — 22»
Пусть в некой деревне живёт брадобрей, который бреет всех жителей деревни, которые не бреются сами, и только их. Бреет ли брадобрей сам себя?
© Бертран Рассел
Культовый роман Джозефа Хеллера неизменно входит во все известные топы антивоенной литературы. Очевидно — в нём изложена критика войны. Не такая, как у Хемингуэя или Ремарка со всей их депрессивностью. Книга Хеллера поначалу полна иронии, что создает впечатление, что читаешь что-то наподобие «Бравого солдата Швейка» Гашека. Но, в отличие от аналогичной сатиры времён Первой мировой войны, «Поправка-22» изрядно приправлена соусом сюрреализма, таким же, как и у Рабле в знаменитом «Гаргантюа и Пантагрюэль». Поначалу книга полна юмора, и сложно не гоготать над тупостью высших военных чинов, вывихами ригидной армейской системы, карикатурными ценностями гордой капиталистической цивилизации.
Новая нормальность
По мере прочтения романа смеяться хочется всё меньше. Забавные персонажи вдруг начинают умирать. Иногда смерть героев так же комична, как и жизнь, а иногда трагична и кровава. Иронию сменяет чернушный юмор, злой и настолько неотвратимый, что перестать смеяться становится равносильно сумасшествию. Чтобы окончательно не свихнуться от ужаса нарисованных автором картин, остается только трескуче и ядовито похохатывать.
Чувство нереальности происходящего постепенно уступает место жестокой реальности. Сознание постепенно перестаёт сопротивляться невозможности описываемых событий, и то, что в начале романа казалось совершенным безумием, к концу становится более чем реальным. Так работает наше сознание — мы вынуждены принимать то, что даже допустить невозможно, в чем нет ни толики смысла. Остаться в адеквате и адаптироваться к новым условиям, изначально немыслимым, или же сойти с ума?
Спиться, скурвиться или повеситься — Тебе решать.
© М. Борзыкин, 2009
Так что же плохого в этой новой нормальности? А то, что у любой толерантности должен быть свой собственный предел. Свыкаясь с жутью, мы делаем её чем-то обыденным, приемлемым. Проблема в том, что отсутствие морально-этических границ и нравственных принципов неизбежно приводит к расчеловечиванию. Достижения цивилизации попираются ногами тиранов и злодеев. Гляди, а вон они снова поднимают голову — пороки человеческие. Из-за горизонта выползают призраки убийств, рабства, расизма, открытого садизма, каннибализма. Сначала прозрачные и еле-еле ощутимые, в конце концов они становятся приемлемой нормой, а потом и ценностными ориентирами «общества». Просто где-то должна быть красная черта, за которую переступать нельзя…, но вот только практика манипулирования общественным сознанием показывает, что, узаконивая новую нормальность, можно всё.
В общем, вся нелепость системы, вся её нереальность выражена в заголовке книги, кстати, в переводе М. Виленского и В. Титова — «Уловка-22». По поводу того, как правильно, можно рассуждать долго и нудно, потому пропущу эту тему, оставив в стороне дискуссии о том, как же следует называть тщеславного полковника — Кэткарт или Кошкарт? Важно другое. Благодаря Хеллеру, выражение «уловка-22» стало своего рода идиомой. Она подразумевает под собой логическую коллизию, состоящую в том, что попытка соблюдения некоторого правила сама по себе означает его нарушение. Как ни крутись, как ни старайся, всё равно ты в матрице, ты — лишь средство производства, несущееся по социальному конвейеру к известному одному мифическому Форду или Рокфеллеру финалу.
Сюжет, сотканный из персонажей
Про персонажей «Поправки-22» можно говорить бесконечно. В основном главы романа названы по имени того или иного действующего лица, а значит, логично полагать, что из переплетений личностей и их судеб соткано повествование книги. Можно легко заметить, правда, что персонаж, чьё имя расквартировано в заголовке, не особо-то и представлен в главе. Точнее он там как бы есть, но глава не о нём. По большому счёту, можно даже сказать, что персонаж, чьим именем названа глава книги, вытеснен в фон — то есть он как бы оттеняет происходящие события.
Например, под заголовком «Кроха Сэмпсон» описываются события первой бомбардировки Болоньи, когда Йоссариан решает симулировать техническую неисправность и развернуть самолёт. Что делает кроха Сэмпсон? Сначала он спорит с Йо-Йо, но потом без особого уже сопротивления разворачивает бомбардировщик.
— Так я же не против! — радостно заорал он и весело засвистал на разные лады, топорща усы. — Нет-нет, сэр, старичок Сэмпсон вовсе не против! — Он еще немного посвистал, а потом крикнул в переговорное устройство: — Внимание, птенчики! Говорит адмирал Сэмпсон! Говорит адмирал Сэмпсон, орел воздушного адмиралтейства! Мы поворачиваем, цыплятки, поворачиваем, чтоб я треснул!
© Кроха Сэмпсон, Глава 14
Но главной фигурой всё же остаётся Йоссариан. Именно он придумывает, как «отмазаться» от самоубийственного налёта на Болонью, и именно его переживаниям посвящена вторая часть главы. И так почти вся книга. С одной стороны, тактика Хеллера писать не про того персонажа, что в заголовке, добавляет сюрреализма, а с другой она очень последовательна и логична. Вот как начинается глава «Поправка-22», где подполковник Корн и полковник Кошкарт заключают сделку с Йо-Йо:
— Но была, конечно, одна поправка к этому простому решению.
— Поправка двадцать два? — спросил Йоссариан.
— Конечно, — весело ответил подполковник Корн, отпустив могучих конвоиров небрежным взмахом руки, и чуть презрительно кивнул — откровенно довольный, как всегда, когда он мог быть откровенно циничным. Квадратные, без оправы стекла его очков мерцали коварным блеском. — Ведь мы не можем просто отпустить вас домой, потому что вы отказались летать, а всех других по-прежнему держать здесь, правильно я говорю? Это едва ли было бы справедливо по отношению к ним.
© Глава 40
Больше про саму поправку ни слова. Тем не менее она остается в фоне, ведь именно из-за злосчастной логической коллизии и развивается трансформация капитана Йоссариана и двух его угнетателей в Йо-Йо, Блеки и Чака — друзей, чей тройственный пакт скреплен противоречием, с которого началась глава.
Тонкости военщины
Будучи ветераном Второй мировой войны (автор служил наводчиком бомбардира на Корсике в 1944 году), Хеллер знал точно, что американская армия, гордая и славная, насквозь пропитана духом рынка. Потребление, конкуренция, борьба за статус здесь приобретают тот же размах, что и в мирное время. Просто ресурсы другие, условия не те. Зато куда более отчетливо военная служба проявляет характеры. Вспомнить хоть Мило Миндербиндера, организовавшего торговый международный синдикат, куда платили взносы воюющие между собой стороны. Вот она — всеобщая уравниловка. Деньги — мощный анестетик от идеологий, моральных принципов, патриотизма. Но кошелек не ограничивается этим. Возникнув, капитал вынужден умножать самого себя. Мамона требует всё новых жертвоприношений. А тут уже, как известно, все средства хороши. Умиротворяя одну войну, капитал сеет семена новой. Сначала Мило добывает в распоряжение Синдиката несколько «Мессершмиттов», а потом в целях увеличения прибыли и во благо Синдиката и его членов, руководит операцией по бомбардировке своей же авиабазы. Ну и кто после этого фашист?
Тема безумия войны — то, что выступает концептуальным фундаментом для всей системы, искажающей здравый смысл обычного человека. Весь абсурд выражен в негодовании Йоссариана, единственного, по-видимому, сохранившего рассудок. Точнее, единственного, кто, по словам психиатра, майора Сэндерсона «не сумел адаптироваться к войне», т. е. не смог смириться с явным искажением здравого смысла.
— Ты псих! — заорал Клевинджер, с лютым ожесточением глядя на Йоссариана и вцепившись обеими руками в столешницу.
— Они стараются меня убить, — рассудительно сказал Йоссариан.
— Да почему именно тебя? — выкрикнул Клевинджер.
— А почему они в меня стреляют?
— На войне во всех стреляют. Всех стараются убить.
— А мне, думаешь, от этого легче?
Клевинджер уже дернулся, полупривскочил со стула — глаза мокрые, губы выцвели и трясутся. Как и обычно, когда начинался спор о святых для него принципах, он был обречен закончить его, яростно задыхаясь от негодования и смаргивая горькие слезы неразделенной веры. <…>
Клевинджер искренне считал, что он прав, но Йоссариан опирался на неоспоримые доводы, поскольку совершенно незнакомые ему люди обстреливали его из зениток, стараясь прикончить, когда он сбрасывал на них бомбы…
© Глава 2
Йоссариан получает вполне качественный анамнез своей «болезни» и соответствующий диагноз от госпитального врача. В дело и тут вмешивается хеллеровская сюрреалистичность, создавая эффект зазеркалья. Зеркало искажает реальность, и псих оказывается здоровым, а нормальный человек — совершенно чокнутым.
— У вас ажитированная тревога и болезненное желание выжить. <…> Вы страдаете гипертрофированным отвращением к возможности быть ограбленным, обобранным, обманутым и униженным. Нищета вас угнетает. Коррупция возмущает. Невежество ужасает. Насилие оскорбляет. Жадность отвращает. Гонения подавляют. Трущобы удручают. Преступления терзают. Словом, нормальная жизнь вызывает у вас депрессивное состояние. И я ничуть не удивлюсь, если выяснится, что вы страдаете маниакально-депрессивным психозом.
© Майор Сэндерсон. Глава 27
Конечно же, нельзя не сказать и о традиционной твердолобости военного начальства, обильно умасленной жаждой славы. Репутация военной верхушки становится чуть ли не самой главной стратегической целью ведения войны. Полковник Шайскопф желает провести идеальный парад, в общем, в строевой подготовке он только и видит смысл вооруженных сил. Генерал Долбинг бредит идеей кучного бомбометания. Хоть оно совершенно неэффективно с точки зрения военной тактики, зато красиво на аэрофотоснимках. Полковник Кошкарт хочет попасть на страницы журнала «The Saturday Evening Post». Для этого он даже просит капеллана внедрить уже зарекомендовавшую себя практику молитв перед боевыми вылетами. Военный священник даже рад такой возможности, но, конечно, у твердолобого Кошкарта свой взгляд на каноны.
— Прошу прощения, сэр, — твердо, хотя и виновато, сказал капеллан, — но все молитвы, которые известны мне, довольно суровы по тону и обращены так или иначе к Господу.
— Значит, надо найти новые. Люди и так проклинают боевые задания, на которые я их посылаю, незачем забивать им головы мыслями про Господа, смерть и ад. Почему бы нам не разработать принципиально новый подход к молебну? Почему не помолиться о чем-нибудь по-настоящему благом — вроде кучного бомбометания, например? Разве мы не можем помолиться о кучном бомбометании?
© Глава 19
Такого откровенного идиотизма — хоть отчерпывай. Паранойя обэпэшников, головокружительная карьера майора Майора Майора, бюрократическая смерть доктора Дэйники, незримая власть «серого кардинала» — рядового экс-первого класса Уинтергрина, забавы майора де Каверли, награждение голого Йоссариана, карта бомбардировки Болоньи с последующими телефонными звонками, одичавший офицер и так далее и так далее. Перечислять можно долго, но лучше прочитать.
Перед нами парадоксальная военная система, выстроенная на пресловутой поправке-22. В этой системе нет возможности выжить, играя по её правилам. Даже добившись статуса и определённых привилегий, невозможно исключить риск пасть жертвой логических парадоксов, правовых искажений. Высокое положение, кроме того, означает работу, направленную на укрепление и обслуживание той же Системы. Но тогда ты предаёшь себя, свою свободу и своих друзей, обречённых на то чтобы стать топливом для жизнеспособности режима авиабазы Пьяносы. Единственный способ — выйти, отказаться от игры по навязанным правилам.
Навигация по «Поправке 22»:
- Инфографика по книге: здесь
- Сравнение книги и сериала: «„Поправка-22“. Книга VS Фильм»