22 июня: как это получилось? Часть III
Автор текста: Евгений Норин
***
Совокупные потери РККА в приграничных сражениях составили около 750 тыс. человек при почти 12 тыс. танков и 4 тыс. самолётов. Потери вермахта составили около 80 тыс. убитыми и ранеными. Соотношение потерь едва ли способно порадовать, тем более что бóльшая часть немецких потерь — это раненые, многие из которых вернулись в строй; советские же в результате окружений или быстрого отступления теряли людей убитыми и пленными, причём почти все пленные 1941 года в итоге погибли.
Почему?!
Кампания 1941 года стала крупнейшей военной катастрофой в русской истории. Беспрецедентный уровень людских и материальных потерь на поле боя, утрата огромных пространств в течение считанных недель, гуманитарная катастрофа — всё это требует не только скорби, но и внятного объяснения.
Проблемой многих теорий, посвящённых событиям 1941-го, является навязчивое желание просто объяснить сложный процесс. Например, модная одно время концепция Солонина предусматривала массовое нежелание красноармейцев воевать за СССР, а как следствие — лёгкую сдачу в плен и «голосование ногами». Но эта красивая концепция смотрится хорошо только в вакууме, без учёта опыта других кампаний. Солдаты Польши, Франции, Югославии, стран Бенилюкса, Британии не могли иметь психологических проблем, связанных с жизнью при советском режиме. Тем не менее картины поражения на Бзуре в 1939-м и под Нанси в 1940-м впечатляют обилием трофеев и пленных не меньше, чем картина гибели Западного фронта в 1941 году. Пленные и трофеи являются атрибутом крупного поражения в принципе. В особенности это верно для битв в окружении. Всё же далеко не каждый человек действительно готов, терпя голод, не имея патронов, в полной неизвестности неделями пробиваться к своим. Истории известна масса примеров сдачи крупных формирований в разные эпохи после долгого упорного сопротивления. Более того, как раз у РККА по итогам кампании 1941-го соотношение потерь между убитыми и попавшими в плен оказалось ощутимо перекошено в сторону убитых, если сравнивать с армиями Союзников в 1939-м и 1940-м годах. Да, в абсолютных цифрах масштаб пленения красноармейцев и захвата трофеев в 1941-м огромен, однако и сама по себе кампания имела уникальный размах.
Другой популярной «конспирологической» версией катастрофы Пограничного сражения стала концепция Виктора Суворова. Для 80-х годов XX века она не была лишена изящества, однако в настоящее время мы располагаем данными как о планах РККА на первые дни конфликта, так и о расположении войск в приграничных районах. Ничего общего с изготовкой к могучему превентивному удару группировка РККА у границы, к великому сожалению, не имела. Действительно, об этом остаётся только сожалеть. Если бы РККА была развёрнута как положено, а в её построениях не зияли бы лакуны — как минимум вермахт не обнаружил бы северный фланг Западного фронта висящим в воздухе почти без прикрытия; мехкорпуса Юго-Западного фронта у Дубно били бы в основание немецкого прорыва не поодиночке, лихорадочно собираемые с большого пространства, а единым кулаком. В действительности группировка РККА у границы не была пригодна ни для обороны, ни для наступления, ни для какой бы то ни было формы активных боевых действий. Наконец, в гипотезу о грядущем ударе топором в спину Гитлеру не укладывается Генеральный штаб, в конце мая бьющий в колокола и сигнализирующий о том, что СССР в опасности. Если руководство Оперативного управления Генштаба, то есть люди, непосредственно планирующие войну, в мае ещё не знают о грядущем освободительном походе в Европу, остаётся только вопросить, кто же этот освободительный поход готовил. В действительности политическое руководство СССР как раз жило идеей поддержать мир хотя бы до 1942 года, причём пошло в этом стремлении на огромный и, как оказалось, неоправдавшийся риск.
Перейдем же к действительным причинам катастрофы.
Изучив предвоенную ситуацию в СССР в целом и конкретно в Красной армии, мы вынуждены прийти к мысли, что говорить о какой-то единственной или главной причине бедствий 1941-го невозможно. Против РККА играло множество факторов, причём некоторые из них носили объективный характер, а некоторые были следствием вполне конкретных человеческих ошибок.
Представленная иерархия этих факторов заведомо неполна и отражает представление автора о значимости конкретного обстоятельства.
1. Катастрофа развёртывания. Из современных историков срыв сроков мобилизации и развёртывания как основную причину проигрыша Приграничного сражения наиболее активно проводит Исаев, однако он не является отцом этой концепции. Её ноги растут в довоенной аналитике советского генштаба, и об опасности упреждения РККА в развёртывании писал ещё Василевский в «Соображениях». Позднее, уже после войны, Александр Михайлович открытым текстом изложил своё мнение по этому поводу в мемуарах предельно корректно, но вполне внятно:
«Считаю, что хотя мы и были ещё не совсем готовы к войне, о чём я уже писал, но, если реально пришло время встретить её, нужно было смело перешагнуть порог. И.В. Сталин не решался на это, исходя, конечно, из лучших побуждений. Но в результате несвоевременного приведения в боевую готовность Вооружённые Силы СССР вступили в схватку с агрессором в значительно менее выгодных условиях и были вынуждены с боями отходить в глубь страны. Не будет ошибочным сказать, что, если бы к тем огромным усилиям партии и народа, направленным на всемерное укрепление военного потенциала страны, добавить своевременное отмобилизование и развертывание Вооруженных Сил, перевод их полностью в боевое положение в приграничных округах, военные действия развернулись бы во многом по-другому.»
Учитывая, что автор этих строк весной 1941-го находился в рядах неуслышанных алармистов, горечь и досаду одного из лучших военачальников Второй мировой легко понять. Действительно, упреждение в развёртывании сказалось на судьбе РККА в Приграничном сражении крайне тяжело, если не фатально. В частности, единственный по-настоящему большой «котёл» первых дней оказался возможен просто потому, что у границы ударные группировки вермахта были встречены совершенно недостаточными силами. Группе Гудериана противостояли минимальные силы, пехота немецкой 9-й полевой армии взломала ДОТы «линии Молотова», которые не были прикрыты никем, группа Гота же в Прибалтике сломила сопротивление очень слабых войск и позже просто скользила в пустоте. Наступление против отмобилизованной и развёрнутой армады, хотя бы не уступающей немцам численно, развивалось бы, без всякого сомнения, медленно. Худший темп позволил бы, с одной стороны, спокойно организовать отступление пехоты Западного фронта, с другой — контрудары по прорывающимся танковым группам были бы, разумеется, более действенными при поддержке пехоты и наличии под рукой у командования всех мехкорпусов разом. Точно так же на северо-западе и юго-западе коллапс дивизий первого стратегического эшелона мог просто не произойти при достаточной плотности обороны. В свою очередь, всё это должно было привести к более упорядоченной эвакуации и своевременной мобилизации хотя бы части людей в Белоруссии и на западной Украине. Разумеется, огромное преимущество Вермахта в навыках ведения войны и техническом оснащении никуда не девалось, однако борьба неизбежно оказывалась более кровавой для Вермахта, длилась дольше, замах клещей окружений уменьшался, а наступающие должны были выдохнуться быстрее. Фактически же при качественном преимуществе Вермахта перед РККА и владении немцами инициативой соотношение сил в западных округах само по себе создавало для русских «оверкилл». Да, РККА формально могла противопоставить противнику массу танков. Однако металлические коробки сами по себе не воюют, и толпа Т-26 и БТ (и даже Т-34 и КВ) при отсутствии поддержки и адекватного снабжения могла явить миру только некую совокупность индивидуальных подвигов, но не переломить ход событий. Танки могли бы сыграть решающую роль при поддержке со стороны многочисленных стрелковых дивизий, в реальности же мехкорпуса или должны были спасать жидкую цепь пехоты от полного уничтожения, а иногда они просто разбирались на ходу для поддержки разваливающегося фронта, как это случилось в полосе армии Музыченко под Дубно.
В отличие от факторов, носивших объективный характер, или хотя бы требовавших значительного времени и усилий для нейтрализации, задержка развёртывания произошла по чисто субъективным причинам. Никто кроме политического руководства страны не мог принять решение о приведении страны в боевую готовность. Да, безусловно, на Джугашвили лежала огромная ответственность, и да, можно понять желание Джугашвили сохранить мир хотя бы до следующего года. Немцы действительно работали на дезориентацию советского руководства: ни долгого периода дипломатической напряжённости, как в случае с Польшей, ни периода «странной войны», как в случае с западными союзниками, у СССР не имелось. Однако на практике потуги Джугашвили не обострять обстановку привели к пресловутому внезапному нападению.
2. Качественное превосходство вермахта было, разумеется, одним из важнейших обстоятельств, которые необходимо держать в голове для понимания хода не только конкретно Великой Отечественной, но и Второй мировой войны в целом. Оно складывалось из нескольких аспектов, включавших как собственные силы, так и слабости противников. Приходится признать, что в период между мировыми войнами немцы создали одну из наиболее совершенных военных машин в истории человечества. Если с морально-этической точки зрения многие практики нацистского государства и его армии были попросту омерзительны, то в смысле военной целесообразности вермахт и войска СС демонстрировали потрясающую эффективность. Концепция блицкрига действительно была передовой, а высокий престиж службы и хороший уровень образования в стране позволили Рейху получить выдающихся качеств человеческий материал. К 1941-му вермахт находился на пике формы.
3. Технически Рейх располагал промышленной базой, о которой советские могли только мечтать. Разумеется, поставить под ружье массы людей в Европе немцы не могли, однако они могли поставить их к станку, что и сделали. Когда мы говорим о том, что СССР располагал огромным количеством танков и самолётов, мы редко задумываемся, за счёт чего СССР производил их в таком количестве. СССР был бедной страной. Промышленность Союза была вынуждена производить достаточно примитивные образцы техники, а передовые разработки (например, Т-34) оказывались либо выпущены в недостаточном количестве, либо не обладали достаточной надёжностью. Вообще, номенклатура производимой в Союзе техники оставалась весьма узкой. СССР, например, за всю войну так и не смог создать достаточно надёжного, скоростного и мощного артиллерийского тягача, в результате чего даже в 1945-м советские танковые корпуса действовали только при поддержке лёгкой артиллерии. Не существовало собственных бронетранспортёров, немецкая командирская машина с её тремя рациями для разных задач оставалась предметом мечтаний, уровень оснащения ремонтных подразделений вермахта был абсолютно недосягаем. Транспортной авиации в количестве, позволяющем создавать «воздушные мосты» для окруженцев, советские просто не имели. Что еще хуже, Германия радикально обгоняла СССР по уровню производства боеприпасов. Не только в кампанию 41-го, но и позднее, даже до 44-го года вермахт мог позволить себе безумный расход боекомплекта, перепахивая позиции советских, не имевших возможности отвечать таким же градом снарядов. «Снарядный голод», терзавший войска в 1915-м, был смягчён, но вовсе не исчез в 1941-м. Наконец, вермахт обладал куда лучшим уровнем моторизации, что позволяло немцам концентрировать силы на решающих участках, намного эффективнее маневрировать и в принципе снижало время, необходимое для выполнения любых действий. Глубочайший размах операций 1941-го имел в основе более 600 тысяч автомобилей. Насмешки над французскими автобусами, на которых могли передвигаться штабисты и количеством лошадей, которое удивило бы и Чингисхана, хороши, пока мы не вспомним, что в РККА и лошади-то не имелись в достаточном количестве, а штаб, передвигающийся на французском автобусе, куда подвижнее штаба, перемещающегося при помощи гужевого транспорта. Короче говоря, с одной стороны, индустриализация, проведённая в СССР до войны, хотя и была, очевидно, лучше, чем ничего, не позволяла выйти на уровень, позволяющий обогнать по производству военной продукции одновременно Германию, Чехию, Австрию, Францию, Бенилюкс, Италию и более мелкие союзные нацистам или захваченные ими страны.
Ни одно из перечисленных обстоятельств само по себе, как ни странно, не было фатальным. Но в совокупности они давали сокрушительный кумулятивный эффект. 22 июня 1941 года советские буквально не имели ничего, на что можно было бы опереться, ни одного козыря, на котором можно было бы строить стратегию. Катастрофический проигрыш Приграничного сражения был решённым делом уже 22 июня, и единственное, на что можно было надеяться, так это на то, что защищающаяся армия сумеет выцарапать у противника хотя бы несколько лишних дней и убить хотя бы кого-то из оккупантов. Дивизии и корпуса западных округов просто не имели возможности не умереть. То, что многие солдаты в этой обстановке сломались и подняли руки, ни разу не удивительно. Удивительно на самом деле то, насколько многие рук не подняли. Толпы понурых пленных, сброшенные в кювет машины, остовы сгоревших танков — это одна сторона медали. Другая её сторона — это безумно-отчаянные прорывы из окружения на боевых машинах без снарядов, тараны бомбардировщиками наземных колонн, сколачиваемые из доступных войск боевые группы, тормозящие неприятельское наступление. В самых худших из всех возможных стартовых условий русские показали психологическую готовность сражаться, осмысленное и упорное сопротивление. Неизбежно сравнение с действиями армий наших союзников, и на 1941-й год РККА показала лучшее соотношение безвозвратных потерь с вермахтом, чем французская, английская, польская и югославская армии — притом что как минимум во Франции союзники имели несколько месяцев войны без реальных боевых действий на подготовку и пользовались численным перевесом над германской армией вторжения. Ожесточение боёв на Восточном фронте сразу же оказалось выше, чем на Западном.
Учитывая, в каком положении страна и армия находились непосредственно перед войной, последовавшие Сталинград, Курск, «Багратион» и Берлин кажутся творчеством некоего писателя — фаната жанра альтернативной истории, вдобавок не особо заботящегося о правдоподобности своих построений. Удивительным фактом является не поражение в Приграничном сражении и не позднейшие катастрофы под Уманью, Лугой, Киевом и Вязьмой, а то, что вермахт в итоге все же оказался остановлен и разгромлен. Для этого понадобился невероятный уровень напряжения сил, огромная энергия армейских командиров и капитанов промышленности, невероятные жертвы — и удивительная готовность миллионов людей сражаться и умирать в условиях, которые, кажется, должны сломать человека сразу же. Вероятно, главный подвиг Великой Отечественной состоит именно в этом — не просто победа в величайшем военном конфликте мировой истории, но победа, добытая на характере, в условиях, когда меч был заведомо тупее вражеского, а в руках его держал голодный и больной человек.
***
Подавленные первыми поражениями, русские отступали на восток. Они не добились блестящих успехов в смысле разбитых вражеских армий и отвоёванных городов, но мало кто в мировой истории проявил столько крепости духа, сколько сражавшиеся в бесконечных «котлах» 1941-го русские солдаты. Впереди у них были ещё более жестокие катастрофы, и их победители могли торжествовать, подсчитывая трофеи и фотографируясь с трупами. Но их торжество оказалось временным.
