Глава 47. Золотое крыло.
— 1918-й… — тихо прочитал Вэнь Ши.
— Восемнадцатый? — Ся Цяо не решался перебивать, но, заглянув ему через плечо и увидев дату, всё же не смог сдержать удивления. — Как это 1918-й? В дневнике же ясно написано: 1913-й...
Не договорив, он поднял голову и встретился взглядом с Се Вэнем. Ему тут же вспомнились его слова: не всё, сказанное в клетке - правда. Факты часто искажаются под влиянием сознания её хозяина и могут отличаться от реальности.
— Дневники ведь люди ведут, — не поднимая головы, отозвался Вэнь Ши.
Ся Цяо по-прежнему ничего не понимал, но всё же послушно кивнул.
Зато Се Вэнь с явным одобрением взглянул на Вэнь Ши и добавил:
— А некоторые вообще пишутся специально для того, чтобы их кто-то прочёл. Как например, дневник в кармане твоего гэ.
Он указал на свернутую тетрадь, торчащую из кармана джинсов Вэнь Ши:
— Если даже «я» в нем вымышленное — почему ты вообще веришь тому, что в нём написано? Чтобы угодить автору?
Ся Цяо тут же с виноватым замотал головой, будто осознав, что сморозил глупость.
Как только Се Вэню удалось его убедить, он резко сменил тон и, взглянув на Вэнь Ши, заметил:
— Хотя, если подумать, письма ведь тоже кто-то написал. Так что, что дневник, что письмо — разница невелика.
Кажется, кое-кто просто не может жить без того, чтобы не подлить масла в огонь.
Вэнь Ши поднял голову и с каменным выражением лица уставился на Се Вэня. Затем он развернул письмо, перевернул конверт и поднёс печать прямо к его глазам.
— Посмотри на штемпель, — сказал он.
На самом деле, в объяснениях не было необходимости. В конце концов с клеткой разбирался именно Вэнь Ши — Се Вэнь по своей природе просто не мог этого сделать. Знал он правду или нет, ровным счётом ничего не меняло, впрочем как и знали ли ее Ся Цяо с остальными.
Но, глядя на Се Вэня, Вэнь Ши всё же не смог удержаться.
Почему — он и сам толком не понимал. Возможно, не хотел, чтобы его сочли чересчур субъективным.
Письмо почти коснулось носа Се Вэня, и тот, усмехнувшись, отстранился на пару сантиметров:
Письма действительно были кем-то написаны. Строго говоря, они мало чем отличались от дневника. Но печать — это другое дело.
Как уже упоминал Вэнь Ши, именно потому, что в клетке нельзя было верить всему, что было сказано, нужно было собирать как можно больше зацепок и сопоставлять их между собой — так легче было отделить правду от вымысла.
Даже если подсознание хозяина клетки контролировало информацию, оно не могло уследить за каждой мелочью. В любой лжи всегда найдутся несостыковки.
На круглой печати на конверте стояла дата: 6 мая 1918 года. Рядом был штамп о возврате письма отправителю: 17 мая 1918. Обе даты совпадали с той, что была указана в подписи господина Ли в конце письма.
Се Вэнь взял письмо из рук Вэнь Ши и, просматривая его, спросил:
— А какая дата была в дневнике?
Вэнь Ши достал из кармана тетрадь и развернул страницу с загнутым уголком. Увидев число, он слегка нахмурился:
Се Вэнь, держа в руках письмо, заметил:
— Какое совпадение — это же день смерти няни.
В письме господин Ли не указывал, в каком именно году умерла няня. Однако, глядя на дневник, Вэнь Ши вдруг заподозрил, что дата «19 мая 1913» была выбрана неслучайно.
Он снова полез в ящик с письмами — теперь уже с конкретной целью. Если няня и правда повесилась в тот самый день, то, учитывая привычку господина Ли переписываться с женой, он наверняка упоминал об этом в корреспонденции.
Господин Ли был человеком аккуратным: все письма были рассортированы по датам. Вэнь Ши быстро нашёл те, что были написаны пять лет назад и выбрал три с датами после 19 мая.
Прежде чем Вэнь Ши успел объяснить, зачем он это делает, Се Вэнь уже вытащил у него из рук одно из писем:
— По письму на каждого. Так будет быстрее.
Услышав это, Ся Цяо тоже взял одно, выглядел он при этом крайне озадаченным.
— Ты знаешь, что искать? — спросил его Се Вэнь.
Ся Цяо тут же покраснел. По его лицу было видно, что он не имеет об этом ни малейшего представления.
Взгляд Се Вэня скользнул по лицу Вэнь Ши, однако было неясно, о чем он при этом думал. Возможно, удивлялся, как два брата из одной семьи могут быть такими разными.
— Проверь, не упоминается ли в нем о смерти няни, — пояснил Се Вэнь.
Ся Цяо поспешно кивнул и начал разворачивать письмо.
Только Вэнь Ши открыл рот, чтобы все объяснить, как тут же закрыл его — в объяснениях уже не было нужды. Опустив взгляд, он начал разрывать конверт.
Однако спустя пару секунд он всё же не удержался и спросил:
— А что, умным можешь быть только ты?
Обычно Вэнь Ши либо съязвил бы в ответ, либо просто пропустил бы его слова мимо ушей — но на этот раз он задержал взгляд на Се Вэне, потом резко отвёл глаза и без всякого выражения сказал:
Рядом послышался хруст — Ся Цяо так резко поднял голову, что у него хрустнула шея. Он с изумлением уставился на своего гэ, и какое-то время не мог понять, тот ли тот просто странно себя ведёт, то ли его кто-то подменил.
Се Вэнь тоже бросил на него взгляд.
Но Вэнь Ши больше ничего не сказал — он лишь опустил голову и сосредоточенно уткнулся в письмо, которое держал в руках.
Это был ответ жены господина Ли, Сюй Яжун. На печати стояло число: 2 июля 1913 года, а в подписи письма — 14 июня 1913-го.
Уже на второй строке он увидел упоминание няни:
「Раньше ты часто писал о дворецком и юном господине Шэнь, но о Цай-цзе почти не рассказывал. Лишь говорил, что она вместе с сыном А-Цзюнем поселилась в доме Шэнь. Поэтому я совсем не ожидала, что на этот раз ты напишешь о ней в связи с таким происшествием. Это так печально… Почему она вдруг повесилась?
Её сын, А-Цзюнь — практически ровесник юного господина Шэнь, верно? Ему около девяти-десяти лет? В таком возрасте остаться без опоры… Что же с ним будет дальше? Прошу вас, позаботьтесь о нём.」
Этих нескольких строк оказалось достаточно, чтобы подтвердить: Цай-мама действительно умерла 19 мая 1913 года.
Взгляд Вэнь Ши задержался на первом вопросе в письме, затем он резко поднял голову:
— У кого письмо за август?
Вэнь Ши:
— Там сказано, почему няня повесилась?
Судя по всему, раз Сюй Яжун спрашивала, почему Цай-цзе вдруг наложила на себя руки, логично было предположить, что господин Ли должен был хоть как-то объяснить это в следующем письме. А значит, вполне возможно, что Сюй Яжун упомянула это объяснение в своём ответе.
Как и ожидалось, Се Вэнь указал на строчку:
— Возгорание.
Фраза прозвучала немного старомодно. Вэнь Ши бросил на него взгляд, взял письмо и прочёл:
「Хотя загоревшийся полог кровати — это очень опасно, мисс Шэнь всё же удалось спасти, и она даже не пострадала. Всё, что требовалось от Цай-цзе — это извиниться и в будущем быть осторожнее. В крайнем случае, она могла бы просто уйти с работы и вернуться домой. Зачем же было принимать всё так близко к сердцу?
Ай, мне сложно судить, так как я многого не знаю. Просто я чувствую, что Цай-цзе была очень несчастной.
Мисс Шэнь уже поправилась? Ты писал, что температура у неё долго не спадала. Я немного переживаю — она ведь ровесница нашей Наньнань. Я даже не представляю, как выглядит эта девочка, но каждый раз, когда ты её упоминаешь, я вижу перед собой лицо нашей дочки. Страшно, когда у ребёнка жар, особенно в таком возрасте. Ты должен хорошенько о ней позаботиться, она ведь ещё растёт.」
Хотя письма содержали лишь отрывочные сведения о произошедшем, общая картину становилась понятна —
Скорее всего, в тот день Цай-мама по неосторожности устроила пожар в комнате, из-за чего едва не пострадала Шэнь Маньи. К счастью, огонь успели потушить, и всё обошлось.
Но Цай-мама не смогла этого пережить. Как писал господин Ли, раньше она была девушкой из уважаемой семьи, а в дом Шэнь попала только потому, что её родные обеднели. Она часто пребывала в подавленном состоянии. Возможно, она боялась, что её обвинят в случившемся. А может, просто чувствовала, что её жизнь утратила всякий смысл. Так или иначе, в минуту отчаяния она покончила с собой.
В октябрьском письме, которое досталось Ся Цяо, упоминаний об этом было ещё меньше — там была всего одна фраза:
「Ты ещё помнишь семью Чжу из нашего уезда? У них третий ребёнок тоже сильно болел в детстве — и тоже оказался в похожем состоянии. Его болезнь очень похожа на болезнь мисс Шэнь.」
Вэнь Ши снова сложил письма и вернул их в конверты. Затем, держа в руках коробку, он подошёл к двери, ведущей на террасу, и передал всю эту некогда погребённую на дне колодца переписку в руки господину Ли.
Одетый в длинную тунику учитель ошеломленно уставился на медную коробку. Потом медленно поднял взгляд вверх, будто он всё ещё находился на дне темного колодца.
Только в этот раз он видел и карниз крыши, и луну.
Дрожащими пальцами он торопливо откинул крышку и принялся с жадностью перебирать содержимое шкатулки. Когда он убедился, что все письма были от Сюй Яжун, его плечи наконец расслабились. Он крепко прижал коробку к груди, словно это было все, что у него осталось.
В тот же миг окутывавшая его чёрная дымка, внезапно взвилась, точно рой потревоженных змей, и начала угрожающе клубиться.
Это было пробуждение долго пребывавшего в забытьи человека, который наконец вспомнил, чего он по-настоящему хотел.
Он вспомнил всё, с чем не мог расстаться, всё, что не мог отпустить; вспомнил свою самую сильную, самую глубокую привязанность перед смертью; вспомнил, почему ему пришлось задержаться в этом мире, почему он так долго не мог уйти.
Точно так же, как это когда-то случилось с Шэнь Маньи.
Чёрная дымка, будто острые как лезвие ивовые листья, вырывалась наружу, оставляя на коже Вэнь Ши множество тонких, но глубоких порезов. Однако он не уклонился и не сделал ни шага назад.
Посреди этого бурлящего, свирепствующего тумана он наклонился и спросил у господина Ли:
— Что за болезнь была у Шэнь Маньи?
Господин Ли посмотрел на него, затем поднял ветку и неуклюже написал на земле: Ничего не запоминает, не развивается ни умственно, ни физически.
Вэнь Ши перевел взгляд на Шэнь Маньи. Разминая пальцы, девочка задрала голову и с недоумением посмотрела на него.
— Сколько тебе лет? — спросил ее Вэнь Ши.
Девочка начала загибать пальцы. Хотя она явно досчитала до шестнадцати, она тихо ответила:
— Одиннадцать.
Она чуть не погибла в огне. А ещё — собственными глазами видела, как Цай-мама, которая растила её и завязывала ей бантики, повесилась.
Окно той комнаты выходило в сад на заднем дворе. Раньше, когда Шэнь Маньи качалась на подвесных качелях, Цай-мама сидела у окна и шила. Время от времени она поднимала голову и предупреждала ее: “Не раскачивайся слишком сильно, а то упадёшь.”
В тот день окно тоже было открыто. Цай-мама снова была на прежнем месте — ах, только она висела так высоко в воздухе. Когда в комнату врывался ветер, её тело медленно поворачивалась на верёвке.
У Шэнь Маньи больше двух недель держалась температура, и всё это время ей снились сны.
Ей снилось, что она играет в прятки с младшими братьями, сестрами и А-Цзюнем. Она отнеслась к игре очень серьезно и спряталась под кроватью, завернувшись в свисающий полог. Однако пока ее искали, она случайно уснула. А когда проснулась и открыла глаза, её уже окружал огонь.
А ещё ей снилось, как она вылезает из огня — и видит перед собой висящие в воздухе вышитые туфельки Цай-мамы.
Она спала очень, очень долго и только когда эти сны прекратились, начала понемногу приходить в себя. С тех пор время для нее остановилось — она навсегда застряла в том лете 1913 года.
Болезнь прошла не без последствий. Её младшие братья, сёстры и А-Цзюнь продолжали расти, а она с тех пор так и осталась маленькой. Когда у неё рвалась одежда, она садилась с платьем в руках на кровать в комнате на первом этаже, и ждала, когда Цай-мама придёт и зашьёт его. Когда она раскачивалась на качелях, она оборачивалась к окну и махала рукой.
Господин Ли больше не заставлял её делать домашние задания, а Цай-мама перестала учить её домоводству. Поэтому у неё появилось много свободного времени на игры. Больше всего она любила качаться на качелях.
Но по какой-то причине ее домочадцы были грустными. Она хотела, чтобы все улыбались, и поэтому придумывала разные игры и звала их поучаствовать.
Больше всех грустил А Цзюнь — поэтому она всегда старалась вовлечь его в игру.
В конце концов, она же была старшей сестрой.
Вот только старшей сестрой она пробыла совсем недолго. Она умерла летом следующего года. В тот день А-Цзюнь был особенно печален, и она изо всех сил старалась развеселить его: она смеялась, шалила — пока ее не спрятали в диван.
Это случилось 19 мая — в тот же день, когда подол платья Цай-мамы выпорхнул из окна.
В тот год Маньшэн и А-Цзюнь уже достигли пятнадцатилетия. Они выросли, стали похожи на взрослых, а она так и осталась хрупкой одиннадцатилетней девочкой.
Под диваном тоже лежали пыль с паутиной — как и под кроватью, где она раньше пряталась во время игр. Только тогда, чтобы спрятаться не нужно было ломать шею и выворачивать конечности. Не было так больно.
Всё словно повторилось: жизнь за жизнь.
Девочка сидела у двери во двор. Постепенно с её лица исчезло растерянное выражение, и уголки губ медленно опустились вниз.
В этот миг то, что удерживало её в клетке, ненадолго ослабло, и весь особняк Шэнь содрогнулся, будто от внезапного землетрясения.
Вопрос Вэнь Ши словно разбудил её.
Ся Цяо испугался и полуприсел, чтобы удержать равновесие. Он в панике спросил:
— Представь, что ты прячешься за занавеской и держишь в руках кучу игрушечных шариков. Вдруг несколько из них падают. Ты же сразу бросишься их подбирать, так?
— Здесь принцип тот же, — Се Вэнь направился к Вэнь Ши. — Твой гэ сейчас выманивает хозяина клетки.
После этих слов Ся Цяо вдруг почувствовал, что нигде в доме небезопасно. Казалось, что кто-то всё время наблюдает за ними из-за спины — ведь хозяин клетки так до сих пор и не появился.
Се Вэнь ответил, не оборачиваясь:
— Да где угодно. В любом месте, куда может добраться человек.
Ся Цяо нервно оглянулся и поспешно бросился за ними.
Се Вэнь остановился рядом с Вэнь Ши, отмахиваясь от чёрного дыма. Он услышал, как тот спрашивает господина Ли:
— Куда ты хотел отнести коробку с письмами?
Господин Ли вздрогнул, покачнулся и веткой вывел на земле два иероглифа: полицейский участок.
Спустя некоторое время он добавил ещё один: домой.
— Ты хотел сначала заявить в полицию, а потом вернуться домой вместе с письмами и больше никогда не возвращаться. Верно?
Господин Ли уже очень давно об этом не думал. Когда Вэнь Ши произнёс эти слова вслух, он машинально отпрянул назад — от страха и отвращения.
Однако, спустя некоторое время он всё же сжал руки в кулаки и кивнул.
Да, он уже почти забыл об этом. Он собирался подать заявление в полицию, а затем вернуться домой.
Он не был храбрецом. Даже узнав правду, он не стал бы говорить о ней вслух. Он всё заранее продумал: глубокой ночью, когда все спят, он собирался тихонько взять свою драгоценную шкатулку вместе с заявлением в полицию и выйти через задний двор, никого не потревожив.
Стена во дворе была невысокой. Если поставить камень на колодец, то, встав на цыпочки, можно легко было её перелезть — даже при его росте это не составило бы особого труда.
Чтобы никто не волновался, он даже оставил записку на кофейном столике: «Временно уехал домой по срочным делам».
После этого, прижимая к груди самое ценное, он прокрался к стене заднего двора. Он и представить не мог, что там его уже кто-то ждал.
Когда веревка затянулась у него шее, и он полетел в колодец, в гостиной особняка Шэнь раздался раздался глухой бой часов — словно колокол у врат загробного мира.
В тот миг у него в голове пронеслось множество мыслей.
Он подумал: не стоило ему переводить часы. Обычно, когда часы били ночью, дворецкий просыпался и шёл выпить воды. Если бы они не были переведены, дворецкий проснулся бы чуть раньше и, возможно, заметил бы, что происходит во дворе. Возможно, он успел бы его спасти.
Он также подумал: Яжун и Наньнань больше никогда не получат от него писем. Будут ли они плакать?
А еще он подумал: как хорошо было бы, если бы всё это оказалось просто сном.
С тех пор, каждой долгой, бесконечной ночью, когда все засыпали, господин Ли снова и снова садился на кровать в своей спальне. Каждый раз он писал записку дворецкому, а затем, пока никто не проснулся, шел к шкафу в поисках своей медной коробки с письмами.
Это было всё, что у него осталось. Если бы он смог забрать ее с собой, он смог бы покинуть это место. Но сколько бы он ни искал её каждую ночь, найти ее не удавалось.
Он крепко прижал коробку к груди и нацарапал веткой новые слова: Могу я теперь вернуться домой?
Как только было написано последнее слово, особняк Шэнь задрожал ещё сильнее.
Вспомнив о том, что говорил Се Вэнь, Ся Цяо начал мысленно отсчитывать: два мячика уже упали.
Похоже, хозяин клетки и правда начал паниковать, потому что весь особняк внезапно залился красновато-золотистым светом. На стенах плясали отблески пламени, в свете которого дрожали несколько силуэтов.
Вскоре раздался треск — будто в печи загорелись сухие дрова.
Обжигающий ветер вырвался из глубины коридора, и волна жара исказила прямые линии комнаты.
Казалось, они оказались в эпицентре странного пожара — со всеми его атрибутами, кроме самого огня.
Едва эта мысль промелькнула у него в голове, Вэнь Ши резко поднял голову и посмотрел в конец коридора.
— «Закройте дверь!» — крикнул кто-то издалека
Голос был не слишком громким, однако, словно стрела, пронзал барабанные перепонки.
Не успел стихнуть последний слог слова «дверь», как из-за угла вылетели несколько фигур и стремглав помчались к ним!
Хаотичные шаги гулко отдавались по коридору, создавая тревожную атмосферу.
Впереди всех бежал Да Дун. Он отчаянно жестикулировал и кричал:
Все, кто ещё недавно мирно спал в своих комнатах, в какой-то момент проснулись.
Хотя людей было немного, казалось, что мчится целая армия.
Не понимая, что происходит, Ся Цяо закричал:
— Мне приснился сон! — Сунь Сыци стремительно обогнал Да Дуна и рванул прямиком к Ся Цяо. Разогнавшись слишком сильно, он налетел на него, так что Ся Цяо пришлось отступить на несколько шагов назад, и оба они врезались в стену.
— Я был… той самой бабушкой! — Сунь Сыци, тяжело дыша, попытался подняться, опираясь о стену. — Я шел в ту маленькую комнату, чтобы подлить масло в лампады вечного огня, но комната вдруг загорелась!
Сунь Сыци хлопнул себя по бедру:
— А потом она и правда загорелась! Весь дом начал полыхать!
— Кто устроил поджог? — спросил Вэнь Ши.
— А-Цзюнь! — выпалил Сунь Сыци и тут же замер, как будто сам удивился собственному ответу. Похоже, он хотел взять свои слова обратно, но было уже поздно.
Здание затряслось ещё сильнее, окна на обоих этажах начали неистово дребезжать.
Было ясно, что Сунь Сыци во сне слился с кем-то из обитателей клетки и случайно увидел воспоминания поварихи семьи Шэнь. Обычно в таких случаях человек продолжал спать до тех пор, пока Вэнь Ши не разрушал клетку. Но подросток почему-то проснулся.
— Как ты проснулся? — спросил его Вэнь Ши.
Сунь Сыци прикрыл щёку рукой и указал на кого-то позади:
— Лао Мао несколько раз меня ударил!
Вэнь Ши поднял голову и увидел бегущего в самом конце Лао Мао. Когда тот завернул за угол, за ним с оглушительным ревом хлынула огненная волна.
В одно мгновение пламя накрыло бегущих.
Сунь Сыци с Ся Цяо одновременно вскрикнули, похолодев от ужаса.
В этот момент пальцы Се Вэня чуть дрогнули в воздухе. В ту же секунду из огня послышался долгий, протяжный крик, похожий на порыв ветра, со свистом проносящийся по горным хребтам сквозь бескрайние сосновые леса.
Покрытое золотыми перьями огромное крыло рассекло огненную бурю, воздвигая за собой непреодолимую стену ветра!
Пламя с яростью ударилось об эту стену и тотчас разлетелось в стороны, словно гигантский цветок огненного лотоса. Но ни одна искра не коснулась людей.
Да Дун, Чжоу Сюй и Лао Мао вырвались из пламени целыми и невредимыми — всё благодаря взмаху пернатого крыла.
В свете огня они испуганно обернулись, но увидели лишь исчезающий след золотистых перьев.