Глава 51. Пробуждение насекомых.
В те времена Вэнь Ши легко привязывался к людям.
Но вслух он в этом никогда не признавался; он не приставал к Чэнь Будао с просьбами, ничего от него не требовал. Его не нужно было носить на руках или опекать; его привязанность выражалась в том, что он повсюду тихо и неотступно следовал за ним, как тень.
Будто ему было спокойно только когда этот человек был рядом.
Хотя именно Чэнь Будао дал Вэнь Ши имя, он почти никогда не называл его так напрямую. Вместо этого он постоянно придумывал ему прозвища.
Когда Вэнь Ши хмурился и молчал, Чэнь Буддао называл его «маленьким немым». А когда тот, словно комочек снега, беззвучно шел за ним по пятам — «маленьким хвостиком».
Дети быстро всё забывают: если не напоминать им о плохом, оно очень скоро отходит на второй план. Первое время Вэнь Ши тоже был таким —
После нескольких дней купания в лечебном отваре, чёрный туман снова исчез, и он начал спать спокойно. Всё как будто пришло в норму.
На самом деле, это просто отступила недавняя простуда, и немного унялась тревога. Но он об этом не знал — он думал, что в его теле что-то изменилось, что внутри стало меньше тьмы.
Возможно, именно в тот год Вэнь Ши чувствовал себя свободнее всего. Иногда он даже брал с собой Златотокрылого Дапэна и спускался с ним с горы поиграть.
Хотя играл он сдержанно, да и вообще был очень тихим.
Люди у подножия горы всё ещё называли его злым духом. Завидев его, дети либо издалека кидались в него камнями, либо сразу убегали — будто он и вправду собирался содрать с них кожу и съесть живьем.
Поэтому Вэнь Ши старался избегать людных мест. Он нарочно выбирал пустынные уголки, где никого не было: ущелья, леса, ручьи. Со временем это вошло у него в привычку.
Возможно, потому что сам он от природы был не слишком подвижным, его тянуло к всему живому и энергичному. На вершине горы Сунъюнь было слишком холодно, и почти не водилось зверья. Когда он спускался пониже и вдруг натыкался на заячье гнездо, несколько черепах или пару рыбок, он мог часами наблюдать за ними.
В том лесу он часто встречал старушку, собирающую травы. Между ними существовала некоторая связь. Когда Чэнь Будао впервые отнес его к подножию горы для лечения и восстановления сил, он оставил Вэнь Ши на её попечении.
Она заботилась о нём недолго, и особой привязанности между ними не возникло — дети вообще не слишком хорошо всё помнят. Но среди всех, кто жил у подножия горы, только она относилась к нему по-доброму, без предвзятости.
Каждый раз, когда она встречала его в лесу, она непременно протягивала что-нибудь поесть — то чисто вымытые фрукты, то приготовленные дома на пару пирожки.
Фрукты нередко бывали перезрелыми, а пирожки чуть суховатыми, детям такое обычно не по вкусу. Но Вэнь Ши всегда садился напротив неё, скрестив ноги, и у неё на глазах съедал всё до последней крошки. Вскоре он и сам стал приносить ей в ответ маленькие подарки.
Когда зима начала плавно перетекать в весну, внизу начались праздники: люди приносили жертвы предкам, отмечали Новый год, отгоняли злых духов и молились о благополучии. Несколько дней было шумно и оживлённо и Вэнь Ши старался в это время не показываться; он не спускался с горы, если только Чэнь Будао не брал его с собой.
Когда праздники закончились, он снова стал наведываться в лес ниже по склону, но старушку-травницу больше так и не встретил.
Ему стало неспокойно, и он, прижав к себе Златокрылого Дапэна и зажав ему клюв, чтобы тот не шумел, тихонько прокрался к краю деревни. Возле одного из домов он увидел висящее на бамбуковом шесте белое погребальное полотнище и разбросанные по земле бумажные деньги.
Одетые в траур сельчане тихо переговаривались: Вэнь Ши краем уха услышал, что старушка умерла. Она встретила Новый год, поела вдоволь, легла спать и больше не проснулась. Она ушла тихо, без боли, без болезней — просто от старости.
Деревенские дети были ещё слишком малы и не понимали, что такое смерть. Им просто было весело в толпе. После того как взрослые подвели их к дверям дома и заставили поклониться, они тут же снова начинали бегать и дурачиться.
Но Вэнь Ши всё понял. Он знал, что с этого дня, когда бы он ни пришёл в тот лес — не важно, в какое время года — никто уже не встретит его там с корзинкой в руках, не протянет с улыбкой фрукт или сладкий пирожок.
Той же ночью Вэнь Ши снова увидел тот сон.
Но на этот раз там были не только город призраков, гора трупов и море крови — старушка-травница тоже была там. Она брела, пошатываясь, по длинной темной дороге и ни разу не обернулась на его крики.
Стоны мёртвых в том сне впивались ему в череп, словно остриё иглы или лезвие ножа, пронзали насквозь и разрывали изнутри. Казалось, голова вот-вот лопнет, но вырваться он не мог.
Он долго не мог пробудиться от этого кошмара.
А когда наконец открыл глаза, понял, что находится не в кровати. Он стоял перед дверью комнаты Чэнь Будао. Чёрный туман вокруг его рук неистово разрасталась и готов был вот-вот просочиться внутрь.
Он замер в ужасе, а потом, охваченный паникой, развернулся и убежал. С той ночи он больше не решался сомкнуть глаза.
Златокрылый Дапэн не боялся чёрного тумана — Вэнь Ши это знал. Он не стал возвращаться к себе, а пошёл к каменному уступу у тренировочной площадки, сел там и начал гладить птицу по пушистой голове. Увидев, что та даже в окружении черной дымки всё ещё полна энергии и резвится как обычно, он немного успокоился.
Сколько он так просидел — он не знал. Через некоторое время позади него послышался лёгкий шелест: это полы чьей-то одежды задели заснеженные сосновые ветки.
Он знал, что это Чэнь Будао, однако ничего не сказал и не обернулся.
Потому что, стоило ему вспомнить, как прошлой ночью он словно демон стоял перед дверью в его комнату, он начинал испытывать странный, неописуемый дискомфорт. Тогда он ещё не понимал, что это за чувство; только много позже он осознал, что это был с запозданием пришедший страх.
Страх, что однажды он потеряет над собой контроль и причинит боль тому, кого он больше всего на свете боялся поранить, хотя и знал, что он не может навредить Чэнь Будао, пока тот хоть немного настороже.
— Как здесь оказался мой хвостик? — Чэнь Будао подошёл к нему сзади, наклонился и взял его за подбородок, заставляя поднять голову.
Наверное, у Вэнь Ши были слишком красные глаза — Чэнь Будао на мгновение растерялся. Он вытер слёзы, стекавшие с подбородка мальчика, и развернул его лицом к себе.
Вэнь Ши протянул руку и сказал:
Вэнь Ши думал, что он спросит, что случилось, но вместо этого тот лишь спросил:
Да, ему было больно. Настолько, что, казалось, эта боль пронизывала его голову, сердце и всё тело насквозь, впиваясь в самую душу, и ни за что не хотела отступать.
Однако, наверное, от того что он уже давно проснулся, когда Чэнь Будао задал этот вопрос, боль уже не казалась ему настолько сильной. Поэтому он покачал головой и тихо ответил:
Чэнь Будао снова слегка наклонился и посмотрел на его макушку, а потом сказал:
— Такой маленький, а уже научился обманывать.
Вэнь Ши нахмурился и запрокинул голову:
— Откуда ты знаешь, что я тебя обманываю?
— Потому что я твой шифу, — ответил Чэнь Будао.
Когда он сел на каменную площадку, Вэнь Ши взглянул на свои окутанные чёрным туманом руки и немного отодвинулся от него. Он думал, что делает это незаметно, однако, видимо, его движение не ускользнуло от внимания Чэнь Будао.
Тот долго молчал, а потом сказал:
Всё ещё держась на расстоянии, Вэнь Ши с интересом уставился на него.
Чэнь Будао протянул ему руку. Та была чистой и тёплой, а еще самой красивой из всех, что Вэнь Ши когда-либо видел. Он некоторое время смотрела на неё, а потом не удержался и поспешно спрятал свои почерневшие руки за спину.
Но стоило ему это сделать, как он увидел, что из ладони Чэнь Будао начала медленно струиться чёрная дымка — точно такая же, как у него.
Чэнь Будао объяснил, что в тот год было много войн и стихийных бедствий. Он побывал в разных местах, и почти в каждом из них были клетки, сотканные из страданий десятков тысяч людей.
Разом избавиться от такого количество злобы и боли было практически невозможно. Сначала нужно было ее подавить, а затем понемногу начать рассеивать.
Чэнь Будао сжал пальцы, и чёрная мгла послушно исчезла, не проявляя ни малейших признаков агрессии.
— Видишь? — сказал он. — Я такой же, как ты.
В тот день Вэнь Ши впервые понял, что он не один такой в этом мире. Есть ещё Чэнь Будао.
То, что раньше тяжёлым грузом висело у него на душе, вдруг стало известной лишь им двоим тайной связью.
— А почему у тебя она не расползается в разные стороны? — спросил Вэнь Ши.
— Потому что мой разум спокоен, — ответил Чэнь Будао.
Обычные люди часто бывали охвачены густым чёрным туманом, от которого они не могли избавиться, и на то была своя причина. Этот туман возникал от столкновения зависти с обидой, от пёстрой мешанины желаний и чувств: любви и ненависти, радости и скорби; от того, что у них было слишком много привязанностей и тревог.
Чэнь Будао видел слишком много сцен, подобных той, что пережил Вэнь Ши: горы трупов и реки крови. Он проводил бесчисленное множество душ, помогая им уйти из этого мира «чистыми». Поэтому мирских уз, что оставили ему умершие, накопилось куда больше, чем тех, что достались Вэнь Ши.
Те, что он не мог развеять сразу, он носил в себе.
Когда у него было спокойно на душе, они просто тихо лежали, затаившись и не проявляя себя, словно нашли уголок для отдыха. Но стоило его спокойствию дрогнуть, стоило появиться хоть намеку на трещину, — и они становились неистовыми и необузданными.
Это были сильнейшие чувства и желания, настолько мощные, что они легко могли превратиться в одержимость и повлиять на душевное состояние человека. Печаль становилась мучительной, радость — безумной; даже те, кто обычно не поддавался эмоциям, чувствовали тревогу и смятение.
Один неверный шаг — и под влиянием этих демонических чувств можно было превратиться в совершенно другого человека.
Вот почему Чэнь Будао был вынужден следовать самому строгому пути. Он нёс в себе слишком много кармических уз, и малейшая неосторожность могла привести к катастрофе.
Однако Вэнь Ши он тогда об этом ничего не сказал. Точнее, он вообще никогда ему об этом не говорил.
Он просто протянул ему руку и произнес:
— Пойдём, я покажу тебе одно место.
В тот день Вэнь Ши впервые побывал в клетке — клетке старушки-травницы.
В то время он обладал лишь самыми базовыми навыками. Он не умел управлять марионетками, не знал заклинаний и не разбирался в массивах. В клетке он ничего не мог сделать самостоятельно — он мог только следовал за Чэнь Будао.
На самом деле, у обычного человека не бывает каких-то невообразимых привязанностей. Клетка была маленькой и, чтобы её разрушить, не требовалось много усилий. Чэнь Будао привёл его туда лишь для того, чтобы он мог ещё раз увидеть старушку.
В тот момент Вэнь Ши чувствовал, что Чэнь Будао может читать его мысли. Даже если он ничего не говорил, тот всё равно знал, что у него на душе.
Когда они вышли из клетки, мужчина отвёл его обратно на вершину горы. Там он извлек из пальцев нить мирских уз и спросил:
— Та старушка оставила тебе кое-что. Во что ты хочешь, чтобы оно превратилось? В кролика? В рыбу или птицу?
— Всё живое рано или поздно умирает.
Мальчик протянул ему птицу, которую держал в руках:
— Но ты же сам сказал, что Златокрылый Дапэн может жить вечно.
Разумеется, он не собирался превращать то, что оставила после себя старушка, в контролируемую кем бы то ни было марионетку. И уж тем более не собирался повторять тот же трюк с Златокрылым Дапэном, когда он сказал, что птичка ожила.
Всё-таки его маленький ученик уже подрос, и так просто его уже было не обмануть.
Он направил мирские узы старушки-травницы в питаемый родником пруд на вершине горы, и та превратилась в золотисто-красного карпа.
Именно тогда Вэнь Ши впервые по-настоящему осознал, зачем существуют паньгуани: они провожали умерших в их последний путь и помогали им оставить что-то после себя в этом бренном мире, который когда-то был их домом.
Вэнь Ши присел у пруда и спросил:
— Смотря как ухаживать, — ответил Чэнь Будао. — Если хорошо о них заботиться, они могут прожить лет семьдесят-восемьдесят, практически целую человеческую жизнь. А если нет — могут уже на следующий день всплыть вверх брюхом. Береги её.
Вэнь Ши уставился на него. Он никак не мог понять, зачем все так усложнять.
Рядом с прудом росла белая слива. Тогда как раз была весна, и всё дерево было усыпано белоснежными цветами. Вэнь Ши спросил:
Чэнь Будао ненадолго задумался:
— Примерно столько же, сколько и мне. Она довольно старая.
В те времена Вэнь Ши считал Чэнь Будао бессмертным — тем, кто никогда не состарится и не умрёт. Поэтому, сидя у пруда и глядя на рыбу, он тихо пробормотал, что, когда сам научится разрушать клетки, будет превращать все мирские узы в деревья.
— Если деревьев будет слишком много, где ты их посадишь? К тому же дерево не может разговаривать.
Чэнь Будао прислонился к дереву, посмотрел на него, и тихо рассмеялся:
— Ты, конечно, молчун, но когда выпускаешь коготки — выглядишь весьма убедительно.
Вэнь Ши проигнорировал его и начал молча складывать камешки на дно пруда. Через некоторое время ему стало казаться, что водоём слишком пуст — в нем плавала всего лишь одинокая рыбка.
— Сам подолгу молчишь, однако переживаешь, что рыбе будет скучно? — Чэнь Будао удивлённо поднял бровь, затем кивнул и ушёл.
Вскоре он вернулся, неся что-то в руках. Наклонившись, он опустил свою ношу в воду и сказал:
— Нашёл ей компанию вместо тебя.
Вэнь Ши присмотрелся повнимательнее — это оказалась черепашка.
Он поднял голову и долго смотрел в глаза Чэнь Будао, затем развернулся и тоже ушёл. Через какое-то время он вернулся с ещё одной черепахой в руках и выпустил её в пруд.
Чэнь Будао взглянул на нее: — А эта кого заменяет?
Вэнь Ши даже не поднял головы: — Тебя.
Чэнь Будао фыркнул и тихонько пожурил его: — Какая непочтительность.
Позже, вспоминая те времена, Вэнь Ши понял: он, оказывается, не был таким уж молчаливым, хотя Бу Нин с остальными всё равно считали его необщительным. Видимо, просто все его слова были адресованы только Чэнь Будао.
С того дня Вэнь Ши начал по-настоящему учиться ремеслу паньгуаней. И теперь это было уже не ради того, чтобы найти себе пристанище.
Сам Чэнь Будао прекрасно разбирался во многих областях. Он был родоначальником заклинаний, массивов и марионеток — все эти искусства восходили к нему. Разве что в предсказаниях он был не силен: это мастерство требовало врождённого дара.
Им как раз владел Бу Нин. Другие могли просидеть целый день в окружении инструментов и талисманов, — и всё равно не увидели бы и половины того, что видел он, случайно погрузившись в медитацию.
Но у этого была и обратная сторона. Его конституция находилась на грани между человеческой и духовной, поэтому его душа была нестабильной, словно вода в мелком блюдце: стоит его немного задеть, и половина тут же прольётся. Если он попадал в клетку, его было особенно легко сбить с толку или заразить, и он так же легко становился одержимым.
Раз он не мог стабилизировать даже самого себя, кукловодство ему не подходило. Поэтому он специализировался на расстановке массивов, и подкреплял это мастерством предсказаний. Если он успевал первым построить формацию, проблем почти никогда не возникало.
Сообразительный и ловкий Чжун Сы специализировался на заклинаниях. С помощью талисманов мог создавать массивы или трансформировать предметы — так что можно сказать, он немного изучил и формации, и кукловодство. Когда ему нечем было заняться, он укреплял защиту дома, стабилизировал души, изгонял злых духов или отводил бедствия. Когда он дурачился, он мог застать кого-нибудь врасплох и атаковать с помощью талисмана.
Он был общительным, немного безрассудным и любил подшучивать над другими. Построение массивов и предсказания были для него слишком спокойными искусствами, а кукловодство требовало упорства, и кропотливости. Так что заклинания подходили ему больше всего.
Чжуан Е легко сходился с людьми и был совершенно невспыльчивым. С детства он жил следуя принципу «все реки текут в море». Он обладал широким кругозором и пробовал все понемногу, но не углублялся ни во что настолько, чтобы достичь мастерства. Поэтому в итоге он выбрал смешанное направление.
А вот Вэнь Ши ни разу не усомнился в своём выборе. С того дня, как у него появился Златокрылый Дапэн, он твёрдо решил стать кукловодом.
У этого искусства был низкий порог входа, но в нем можно было достичь невероятных высот. Освоив основы, любой мог создать одну-две простенькие куклы. Но чтобы стать настоящим мастером, нужно было быть спокойным, стойким и упорным; иметь сильный дух, но при этом оставаться гибким.
Каждый раз, выпуская марионетку, кукловод словно отсекал часть собственной души. Он должен был не только подавить куклу, но и подчинить ее своему духовному сознанию.
Это было довольно странное чувство, и привыкнуть к нему можно было только через постоянную практику.
Поэтому Вэнь Ши всегда тренировался усерднее остальных учеников, даже когда его сила значительно выросла.
Он всегда вставал раньше всех и ложился позже всех. Однажды Бу Нин с остальными решили доказать обратное и устроили своего рода соревнование. Но как бы рано они ни вставали, каждый раз на тренировочной площадке их неизменно встречала деловито чистящая перья птица Вэнь Ши.
Хотя, постойте, строго говоря, это была не его птица. Это был Златокрылый Дапэн Чэнь Будао, которого он доверил Вэнь Ши.
Каждый раз, когда Дапэн оборачивался к ученикам, те завидовали и стыдились. А затем молча присоединялись к тренировкам своего шиди. [1]
[1] Прим. пер.: «Шиди» (师弟) — «младший брат (по наставнику)» или «младший соученик».
После нескольких таких случаев они всерьёз поинтересовались у Вэнь Ши:
Тот посмотрел на них с недоумением. На его лице явно читалось: что за чушь вы несёте?
— Неужели нужно столько усилий, чтобы овладеть кукловодством? — Чжун Сы, закинув ногу на ногу, сидел на ветке сосны и небрежно бросал тихо шелестевшие в воздухе талисманы. — Хорошо что я не выбрал этот путь.
На самом деле Вэнь Ши вставал так рано и ложился так поздно не из-за тренировок. Он тайком взял у Чэнь Будао книгу и с её помощью пытался очистить свою душу.
По правде говоря, Чэнь Будао не поощрял своих учеников следовать его примеру. Пока человек живёт в этом мире, невероятно трудно быть полностью свободным от привязанностей. Очищение духа было лишь вспомогательной практикой на этом пути — она походила на то, как если бы ты снова и снова проводил лезвием по собственной душе. Это занимало много времени и было тяжело выносить.
Чэнь Будао давно всё продумал: когда Вэнь Ши вырастет, овладеет основами кукловодства и сможет выдержать очищение, он заберёт из его духовного облика всю зловещую энергию, оставленную ему тысячами людей, и примет её на себя.
Вэнь Ши он об этом никогда не говорил. Каждый раз, когда Вэнь Ши его спрашивал, Чэнь Будао описывал ему какой-нибудь другой, мягкий и безопасный способ.
Но на самом деле Вэнь Ши всё знал и всё понимал.
Он не хотел перекладывать на чужие плечи то, что должен был нести сам. Поэтому ещё с раннего возраста начал тайно очищать свой дух. Он знал, что Златокрылый Дапэн сдаст его Чэнь Будао, поэтому поначалу всегда связывал его кукольной нитью.
Позже ему пришлось прибегнуть к методам «пытки взглядом» и «убеждения (угроз) с помощью логики (шантажа)», чтобы заставить птицу перейти на его сторону. Врать он не умел, поэтому полностью полагался в этом на Лао Мао.
Чэнь Будао не ожидал, что Вэнь Ши сумеет перетянуть на свою сторону его собственную куклу. К тому моменту он всё понял, Вэнь Ши очищал свою душу уже много лет. Он больше не был маленьким снежным комочком, который съёживался от любого шороха, — он превратился в стройного, высокого молодого человека, державшегося прямо и уверенно.
В тот год Вэнь Ши исполнилось семнадцать.
Частые очищения духа сделали его путь свободным от уз и привязанностей. Внешне он тоже изменился — он стал ещё холоднее и неприступнее, чем в детстве. В процессе взросления его черты заострились, и детская мягкость исчезла без следа, уступив место лёгкой, но ощутимой резкости.
Хотя три его шисюна [2] всё ещё пытались поддразнивать его, одновременно они немного его побаивались. По темпераменту он, казалось, был самым старшим из них.
[2] Прим. пер.: «Шисюн» (师弟) — «старший брат (по наставнику)» или «старший соученик».
В те годы в мире царил хаос. Чэнь Будао редко бывал на горе Сунъюнь, и Вэнь Ши подолгу его не видел.
Юноши на пороге зрелости обычно чувствительны и непостоянны, их настроение быстро меняется. Хотя Вэнь Ши и следовал пути, свободному от привязанностей, зрелости ему пока недоставало, и полностью отстраниться от мирской жизни он не мог.
Снаружи он казался холодным и равнодушным, но это не значило, что в нём не осталось человеческих чувств — особенно когда речь шла о Чэнь Будао.
С того дня, как Вэнь Ши впервые увидел его ребёнком, облик мужчины не изменился ни на йоту. Вэнь Ши незаметно вырос и преобразился, а Чэнь Будао оставался все тем же — с лёгкой улыбкой, небрежно прислонившись к белой сливе, он упрекал его за порожденные избалованностью дерзость и своеволие.
Это вызывало у Вэнь Ши одновременно и замешательство, и отчуждение.
Казалось, будто он рос на горе совсем один, а Чэнь Будао был лишь тенью, изредка мелькавшей сквозь щели времени. Он воспринимался не как старший, а скорее как приходящий и уходящий гость.
Однажды прошло несколько месяцев, прежде чем он вновь вернулся. На нем была маска, которую он обычно надевал перед встречей с посторонними. Край его белоснежного одеяния скользил по известковой дорожке, словно облако, а за ним мягко колыхалась алая верхняя накидка.
Вэнь Ши как раз поднимался со стороны горного перевала, находившегося на другом склоне. Увидев Чэнь Будао издалека, он внезапно остановился. В тот момент ему вдруг показалось, что фигура вдалеке выглядит немного чужой.
Они должны были быть ближе всех на свете, ведь у них была общая тайны — спрятанные у них глубоко в душах мирские узы.
И всё же несмотря на это между ними появилась легкая отстраненность.
Это было не равнодушие и не разлад. Просто между ними вдруг образовалась едва заметная дистанция.
Это ощущение возникло будто из ниоткуда, без видимой причины. И долгое время Вэнь Ши не мог понять, что именно изменилось.
Так продолжалось до тех пор, пока два года спустя, в разгар весны, Вэнь Ши с остальными учениками не вернулись на гору Сунъюнь, разрушив очередную клетку. Немного отдохнув, они направились к тренировочной площадке на склоне.
Бу Нин был утончённым и хрупким, казалось, было достаточно порыва ветра, чтобы он упал. Он был достаточно тревожным и не в меру болтливым: стоило ему начать говорить, и его было уже не остановить. Устанавливая формацию вдоль горного хребта, он сказал:
— Слышал, шифу недавно говорил, что как только шиди достигнет совершеннолетия, мы сможем покинуть гору чтобы путешествовать, набирать учеников и выходить в свет. Только я к вам так привык, что одному мне будет тоскливо. Может, нам держаться вместе?
Чжун Сы, тем временем, при помощи талисманов, создавал беспорядочные потоки воздуха, мешая построению массива. Он ответил:
— Давай. Глядя на твоё хилое телосложение, боюсь, ты и пары дней не протянешь, если останешься в одиночестве.
Бу Нин показал на него пальцем и довольно безобидно пригрозил:
— Продолжишь кидаться талисманами, и через шесть дней случится беда. Не боишься?
— Нет, в худшем случае просто не буду спускаться с горы, — отмахнулся Чжун Сы, но хулиганить перестал и повернулся к остальным.
У Чжуан Е было прозвище: «Чжуан Хаохао» [3]. Всё потому, что он был невероятно добродушным и на всё отвечал: «Хорошо, хорошо». Так что вопрос Чжун Сы был в основном адресован Вэнь Ши — в конце концов, самым захватывающим развлечением среди учеников было заключать пари, в каком сегодня настроении их ледышка-шиди: хорошем или плохом.
[3] Прим. пер.: Хаохао (好好) значит “хорошо/ладно”
К несчастью, Вэнь Ши как раз был не в духе.
До его совершеннолетия оставался ещё целый год, и он тоже не раз слышал от Чэнь Будао подобные слова. Но всякий раз, думая об «уходе с горы» и том, что он потом, возможно, долгое время туда не вернётся, он чувствовал какую-то необъяснимую тяжесть и раздражение.
Чжуан Е тем временем беззаботно тренировался в точности метания кукольной нити — он сбивал ею птиц, рыб, падающие лепестки и летающих насекомых.
Тонкой шёлковая струна при этом зловеще свистела, но Вэнь Ши даже не пытался отойти в сторону. Он стоял, прислонившись к дереву, со сжатыми губами и опущенными глазами, и аккуратно распутывал намотанную на пальцы нить.
— А ты что думаешь по этому поводу? — спросил Чжун Сы, повернувшись к нему.
Не поднимая взгляда, Вэнь Ши вяло ответил:
— Шиди, когда ты выбрасываешь свою кукольную нить, как ты регулируешь силу? — задал ему другой вопрос Чжуан Е.
Вэнь Ши по-прежнему оставался безучастным, однако в тот момент он уловил доносившиеся с горной тропы звуки и решил, воспользовавшись случаем, показать Чжуан Е, как это делается.
Однако в тот миг, когда нить сорвалась с его пальцев, он вдруг застыл от удивления.
Потому что по тропе шёл Чэнь Будао.
К тому времени Вэнь Ши уже практически достиг пика мастерства в кукловодстве. Нить стремительно пронеслась по воздуху под хитрым углом — уклониться от нее было практически невозможно.
Чэнь Будао поднял руку и поймал нить, зажав ее в ладони. Белоснежное хлопковое волокно обвилось вокруг его изящного указательного пальца, затем вокруг безымянного, и свесилось вниз.
Именно тогда Вэнь Ши впервые понял, насколько глубока связь между кукловодом и его нитью.
В тот миг его полуприкрытые веки дрогнули. Казалось, эти тонкие, чистые пальцы держали не просто хлопковое волокно — они проникли прямо в его душу.
Пальцы Вэнь Ши чуть сжались, нить оставалась натянутой. Затем он поднял взгляд на стоящего у горной тропы человека.
— Мы давно не виделись, и поэтому ты решил подловить меня своей кукольной нитью? — с лёгкой усмешкой спросил Чэнь Будао. Он совсем не рассердился и тут же ослабил хватку.
Хлопковое волокно соскользнуло с его пальцев. Остальные ученики почтительно поприветствовали его: «Шифу». Лишь Вэнь Ши промолчал и, не поднимая взгляда, начал сматывать нить обратно.
В ту ночь он увидел давно забытый сон.
Там по-прежнему был пустой город — с трупами, кровью и вездесущим зловещим плачем. Только теперь все демоны и чудовища казались размытыми и неясными, словно искаженные тени, а их жуткие крики практически неразличимыми; они раздавались то близко, то далеко, и были больше похожи на вздохи или шёпот.
Он стоял в пустом зале, окруженный тенями, с пальцами, запутавшимися в шелковых кукольных нитях. Нити были мокрым, то ли от крови, то ли от пота. Капли медленно стекали по ним и скапливались в лужицу у его ног.
Вдруг он услышал за спиной какой-то звук. Вэнь Ши натянул нити и резко обернулся — перед ним стоял Чэнь Будао, босиком, в небрежно накинутом белом нижнем одеянии.
Его брошенный из-под полуприкрытых век глубокий взгляд таил в себе какой-то особый смысл. Он поднял руку и медленно провёл большим пальцем по натянутым нитям, снимая с них капли влаги.
Следя за движениями Чэнь Будао, Вэнь Ши облизнул пересохшие губы.
— Поприветствуй меня, — тихо сказал тот, держа в руке одну из нитей.
Вэнь Ши закрыл глаза, разомкнул губы и произнёс:
С этими словами он резко проснулся.
В следующую секунду он инстинктивно дёрнул всё ещё обмотанную вокруг пальцев нить и опрокинул насест, на котором сидел Лао Мао. Насест с грохотом упал на пол.
Вэнь Ши сел в кровати, нахмурившись. Его тело было напряжено, а белое одеяние — то же, что было на нём во сне — сбилось и прилипло к телу от непонятно в какой момент выступившего пота.
За окном шёл дождь, и его мерный шум смешивался с глухим, вязким звуком капель, падающих с крыши. Вэнь Ши сжал губы, выравнивая дыхание; мягкий свет выхватывал из темноты его бледный профиль.
Вдруг в дверь дважды тихо постучали, а потом кто-то осторожно её приоткрыл.
Вэнь Ши поднял глаза и увидел на пороге Чэнь Будао с фонарём в руке. В его глазах отражалось пламя свечи, а голос был немного хриплым — было видно, что он ещё не до конца проснулся.
Вэнь Ши молча посмотрел на него.
Где-то вдали глухо прогремел гром, и это мгновенно взбудоражило тысячи насекомых на горе. [4]
Взгляд Чэнь Будао чуть скользнул вниз и остановился на его руках. Вэнь Ши опустил голову и увидел, что их окутывает чёрный туман, а тело оплетают мирские узы. То было сильнейшее воплощение любви и ненависти, радости и печали, всех чувств и желаний мира смертных.
[4] Прим.пер. — эта фраза связана с названием главы: 惊蛰 (пробуждение насекомых). Отсылка ко времени в середине марта, когда с первым весенним громом насекомые и все живые существа пробуждаются от зимней спячки. В данном случае оно служит параллелью пробуждению чувств Вэнь Ши к Чэнь Будао.