Глава 1. Возвращение.
Арка 1. Старый друг в мире смертных.
Вэнь-гэ как-то сказал мне, что он — тот, кто не может раз и навсегда умереть. Каждый раз, закрыв глаза и проведя несколько лет в небытии, он однажды снова выползает из врат Забвения [1].
[1] (Прим.) Буквально означает «бездушные/бесформенные врата», также известны как «Врата Усян».
В 1921 году, на праздник Цинмин [2], в Тяньцзине шел сильный дождь. Это был одиннадцатый раз, когда он вышел из врат Забвения, весь в крови. Когда я поспешил ему навстречу, у меня на языке вертелся вопрос.
[2] (Прим.) День поминовения усопших (день почитания предков)
Я спросил его: "Ну зачем тебе всё это? Раз ушел, зачем снова возвращаться? Неужели есть кто-то, кого ты не в силах отпустить?"
С ним было сложно найти общий язык - об этом слухи не врали. Он не ответил, повернулся и пошел прочь. Лишь спустя некоторое время обернулся и спросил, есть ли у меня что поесть.
Позже, пролистав несколько старых книг, я понял: школа совершенствования, называемая Паньгуань [3], требует от последователей полного очищения, беспристрастности и непредвзятости. Они следуют пути, полностью свободному от оков кармы. Так что вопрос, заданный мною в тот день, прозвучал так, будто я слишком уж зачитался народными сказаниями и надумал лишнего.
[3] (Прим.) Буквально означает «судья подземного мира». Но в данной новелле скорее используется для обозначения тех, кто помогает душам, неспособным найти покой из-за давних привязанностей.
В этом году, в сезон Гуюй [4], я снова лично проводил его. Сжёг две корзины бумажных подношений, зажёг семь палочек благовоний. Его внешность осталась неизменной, он выглядел так же, как и в тот год, когда я встретил его впервые.
[4] (Прим.) Часть солнечного календаря, относящаяся к концу апреля/началу мая.
На заднем склоне горы зацвели три дерева белой сливы. Уж и не знаю, сколько лет он сможет спокойно проспать на этот раз.
1995 год, 25 апреля. Ливень. Шэнь Цяо, Сиань.
— Что? — машинально повысил голос водитель.
В этом году, на праздник Цинмин, в Нинчжоу снова шел проливной дождь. К тому времени, как такси отъехало от горы Цзянцзюнь, уже стемнело. Дорожное радио в который раз напомнило: «Во время дождя дороги становятся скользкими, будьте предельно осторожны», — тем не менее водитель то и дело бросал взгляды на людей на заднем сиденье.
Он подобрал двух странных пассажиров: одного старого, другого совсем юного.
Мальчику на вид было не больше шести или семи лет. Он был очень худой, и большая не по размеру футболку висела на нем мешком. Судя по всему, он где-то упал, так как промок с ног до головы - наполовину от дождя, наполовину от грязи. Перед тем как они сели в машину, таксист протянул ему большое полотенце, но мальчик даже не поблагодарил его.
По правде говоря до этой неожиданной фразы мальчик вообще не произнес ни слова. Его голос был низким и холодным, совершенно не похожим на голос ребенка.
Водитель решил, что, возможно, ему послышалось, и переспросил:
Мальчик промолчал, и лишь вскользь взглянул на него. Его глаза, большие и черные, отражались в зеркале заднего вида.
— Только что радио так громко играло, что дядя не расслышал. Ты сказал «двадцать пять» или что-то про пять лет?
Мальчик так и не отреагировал.
Не иначе у парня села батарейка.
Пожилой мужчина, сидящий рядом, наконец не выдержал и, улыбнувшись, пояснил:
— Так вы тоже что-то говорили? Мне кажется, после этой поездки в горы у меня что-то со слухом.
— Нет, — старик крутил старинное кольцо на указательном пальце, сухими подушечками пальцев скользя по выгравированным на его поверхности иероглифам "Шэнь Цяо". — Сейчас я ничего не говорил, я спросил его раньше.
— А-а-а, ясно, — протянул водитель.
Он даже не подозревал, сколько времени назад было это "раньше". Если бы он знал, возможно, не смог бы из себя выдавить даже это “А-а-а”.
Об окрестностях горы Цзянцзюнь ходило множество слухов, и обычно в эти места никто просто так не заглядывал. Но в последнее время дела у водителя шли неважно, так что, когда поступил заказ через приложение, он не раздумывая ни секунды принял его, и только потом уже пожалел о содеянном, но было уже поздно.
В этих местах не было практически никакого уличного освещения, только флуорсцентные светоотражающие полоски на дорожных ограждениях тускло мерцали в темноте. Дождь лил как из ведра, а тени деревьев по обе стороны дороги извивались и качались из стороны в сторону, словно нечесаные, спутанные волосы.
Иногда таксист мельком смотрел в зеркало заднего вида, и ему казалось, что лица двух пассажиров на заднем сиденье были бледны, как бумага.
Водитель твердил себе, что это всего лишь игра воображения, но всё равно чувствовал себя не в своей тарелке. Пытаясь отвлечься, он завел разговор, но это лишь усугубило ситуацию.
Он спросил у старика, сидящего на заднем сиденье:
— Что заставило вас в такую поганую погоду выбраться в горы? Здесь же очень сложно поймать такси, чтобы вернуться обратно.
Пожилой мужчина с добродушной улыбкой посмотрел на мальчика рядом с собой и ответил:
— Это правда сложно, но ничего не поделаешь. Мне нужно было приехать за ним.
Он не осмелился спросить, почему ребенок ждал кого-то, кто бы забрал его из этой горной местности, поэтому просто пробормотал:
— Дождь, конечно, жуткий. В последнее время температура сильно упала. Мальчик так легко одет, ему не холодно? Может, включить обогрев?
Старик снова улыбнулся и покачал головой:
Хоть он и решил, что «не бывает холодно» наверняка значит то же самое, что «не холодно», по его спине все же начал стекать холодный пот.
Неловко вытерев руку о штаны, он снова бросил взгляд в зеркало заднего вида и с нарочитой веселостью произнес:
— Ваш ребенок очарователен. Видно, что вырастет красавцем. Кожа такая бледная —
— …Сколько ему лет? Скоро должен пойти в школу, верно?
Сидящий на заднем сиденье угрюмый молчаливый мальчик наконец не выдержал. Он поднял голову и несколько секунд смотрел на водителя через зеркало заднего вида. В тишине раздалось урчание его живота.
С влажных, черных как смоль волос капала вода. Он облизал потрескавшиеся губы и сказал:
Голос у него был холодный и низкий, совсем не детский — скорее голос молодого мужчины.
Водитель вздрогнул, придя к какому-то ему одному известному умозаключению и с тех пор больше не проронил ни слова.
Никто не заметил, как машина добралась до округа Минхуа. Обычно дорога занимала 45 минут, но на этот раз потребовалось менее получаса.
Минхуа был первым в Нинчжоу элитным жилым районом с виллами; когда-то он был невероятно востребован. Изначально планировалось построить рядом тематический парк и парк с водно-болотными угодьями. Однако строительство парка затянулось на три года и внезапно было заморожено, а водно-болотный парк так и остался существовать на стадии проекта.
Минхуа постигла та же участь: из объекта массового ажиотажа он превратился в заброшенное и никому не нужное место.
Насколько этот район был дорогим, настолько же и опустевшим.
Обычно жители этого комплекса пользовались северными воротами, но старик попросил остановить машину у западных. Он вышел первым.
Нервы таксиста были уже на пределе, поэтому он не заметил ничего странного. Если бы он был немного спокойнее и выглянул из машины, то увидел бы, что движения старика выглядели крайне неестественно. В каждом жесте читалась какая-то скованность, будто его кто-то тянул или направлял за руки и за ноги. Его локти также поднимались слишком высоко, будто поддерживаемые невидимой нитью.
Крепко зажав под мышкой зонтик, освободившейся рукой старик достал из кармана кусочек серебряной фольги и поджег его.
Фольга мгновенно сморщилась, превратившись в тонкий мерцающий слой пепла. В ярких всполохах огня можно было разглядеть еле заметные очертания двух иероглифов — Вэнь Ши.
После этого старик махнул рукой в сторону машины и сказал:
— Теперь через эти ворота можно проехать.
Когда Вэнь Ши выбрался из машины, он больше уже не походил на ребенка. Теперь он выглядел как подросток лет пятнадцати или шестнадцати. Одежда, которая раньше была слишком свободной, теперь сидела на нем практически идеально, только брюки по-прежнему были слишком длинными.
Однако он не обратил на это никакого внимания и протянул руку чтобы забрать у старика зонтик. Черный купол зонта накренился, защищая их от холодного косого дождя. Вэнь Ши слегка кивнул подбородком в сторону старика и заметил:
— Дорога мне незнакома. Пойду за тобой.
Это было его двенадцатое по счету возвращение из Врат Забвения. И каждый раз ему нужен был проводник, способный указать путь.
Шэнь Цяо встречал его дважды. В прошлый раз он был еще 18-летним парнем, носившим шелковый пиджак с воротником-стойкой и аккуратную шапку-тюбетейку. Тогда он сразу обратился к нему: «Вэнь-гэ» [5], а потом задал какой-то совершенно глупый вопрос.
[5] Гэ – старший брат; почтительное обращение к старшему лицу мужского пола своего поколения.
На этот раз Шэнь Цяо был больше похож на деда Вэнь Ши. В присутствии посторонних его уже не следовало называть «Вэнь-гэ» — такое обращение могло бы до смерти кого-то напугать. Однако, даже несмотря на все эти предосторожности, душа подвозившего их водителя уже давно ушла в пятки.
Проехав через ворота, они услышали доносящиеся с северо-восточного угла жилого комплекса звуки суоны [6].
[6] Китайский двухязычковый рог с пронзительным и резким звуком. Обычно используется на праздниках, военных маршах, свадебных и похоронных процессиях.
Как гласит пословица, нет таких людей, которых не смогла бы прогнать суона. Водитель такси, услышав эти звуки, будто бы очнулся. Высадив пассажиров, он ударил по педали газа и умчался прочь, оставив за собой лишь размытый в дождевой пелене след.
Вэнь Ши отвел взгляд от места, где еще секунду назад стояла машина и снова облизнул пересохшие губы. За эти несколько минут он снова заметно подрос. Длинные штанины, которые прежде собирались складками у щиколоток, теперь полностью выпрямились. Теперь он уже выглядел как молодой мужчина.
— Ты правда проголодался? — спросил Шэнь Цяо.
— Как думаешь? — Вэнь Ши бросил на него короткий взгляд.
— Жаль, — старик тяжело вздохнул.
— В этот раз тебе придется самому найти себе еду, — ответил старик.
Вэнь Ши шел за ним, обходя сад и двигаясь по тропинке на восток. Он еще не успел спросить “Почему?”, как вдруг раздались громкие звуки суоны и барабанов, наполняя воздух оглушительной какофонией.
Дождь не утихал, воздух был очень влажным, однако он все равно смог уловить слабый запах ладана и жженой бумаги для подношений. Обычным людям было не под силу отличить его от остальных, но Вэнь Ши сразу узнал этот знакомый аромат — запах семьи Шэнь.
— Я привел одного мальчишку на смену, — Шэнь Цяо бросил взгляд на виллу впереди. — Сам его вырастил, он похож на меня в молодости. В этом году ему исполнилось восемнадцать и, кроме того, что он немного труслив, во всем остальном он отличный парень.
Вэнь Ши сначала промолчал, но через пару секунд не выдержал:
— Ты не мог найти никого посмелее для такого дела?
Шэнь Цяо тоже смог сдержаться:
— Откуда же мне было знать когда я его воспитывал, что он вырастет таким пугливым?
— Ну ты, конечно, что-то с чем-то.
Вэнь Ши ничего не ответил, прикидывая про себя: «Так вот почему сейчас Шэнь Цяо уже не может ни с кем справиться...»
Старик снова посмотрел на виллу, и, увидев выходящего из дома молодого человека в траурной одежде, наконец-то расслабился.
Сложив руки, он старомодно поклонился Вэнь Ши, и произнес:
— Вэнь-гэ, Шэнь Цяо счастлив, что был знаком с тобой все эти годы. Мне пора, пожалуйста, береги себя.
Он еще немного подумал и добавил:
— И поскорее освободись уже от того, что тебя здесь удерживает.
Как только он закончил говорить, его сгорбленное, старое тело рухнуло на землю. Старик исчез, а на земле осталась только его одежда, из-под воротника которой выглядывали несколько длинных тонких веточек белой сливы. К концам веточек была привязана белая хлопковая нить, она быстро намокла под дождем.
Раздался звук суоны - это дикое дерево уже никогда не встретит новую весну.
Вэнь Ши был ошеломлен и вдруг осознал, что на этот раз он действительно проспал очень долго…
Он поднял зонтик над сливовыми ветками, защищая их от дождя, и наклонился, чтобы собрать одежду. Несколько минут он простоял в молчании и, лишь услышав приближающиеся шаги, поднял глаза.
Подошел молодой человек в траурной одежде. Судя по возрасту, он вероятно и был вероятно тем самым упомянутым Шэнь Цяо преемником.
Вэнь Ши не отличался легким характером и даже после стольких лет все еще не научился общаться с незнакомцами. Держа в руках одежду, он опустил взгляд на стоящего рядом юношу. Тот был почти на целую голову ниже него. Вэнь Ши оказал ему холодный прием, упрямо отказываясь сделать первый шаг и начать разговор. Он мысленно дал ему прозвище — «коротышка».
«Коротышка» остановился перед ним, и некоторое время они неловко смотрели друг на друга. В конце концов подросток понял, что если не заговорит, то они так и останутся стоять там до завтрашнего дня.
— Я знаю, кто ты, — наконец он подал голос.
— Дедушка сказал, что я должен буду перенять его обязанности, и что нам предстоит жить вместе, — продолжил юноша.
— Однако у меня совсем нет денег.
Услышав это, Вэнь Ши наконец-то хоть как-то отреагировал. Сказать, что он был шокирован значило ничего не сказать.
В прошлом он оставил для Шэнь Цяо немало ценных вещей. Конечно, эти «ценности» были не обычными золотыми монетами или антикварными вещами, а чем-то гораздо более специфическим — скорее, это были особые вещи, которыми могли дорожить только люди определенного круга.
Так например, листы ритуальной бумаги были для чиновников мира духов, благовония и подношения - для бессмертных, а предметы духовной ценности - для тех, кто выносил приговоры в мире смертных. Разнообразие подобных объектов поражало. Это было все начиная от вещей, хранящих духовную энергию святилищ бессмертных и буддийских храмов, и заканчивая вещами, несущими демоническую энергию злых духов и демонов. Некоторые из них были материальными, другие — нематериальными, это казалось невероятным и не поддающимся простым объяснениям.
Короче говоря, за время всех циклов рождения и смерти, через которые пришлось пройти Вэнь Ши, тот накопил немалое количество подобного добра. Все это он в свое время вручил Шэнь Цяо, и если бы тот захотел, он мог бы обменять его в специальных местах на деньги и оказался бы хорошо обеспеченным на всю жизнь. Так как же так получилось, что у парня совсем не было денег???
— Этого не может быть, — Вэнь Ши наконец перестал отвечать односложными фразами. — Разве Шэнь Цяо не рассказывал тебе об оставленных мною предметах?
— Рассказывал. Подвал действительно был заполнен ими под завязку. Они хранились в разных контейнерах и были весьма аккуратно рассортированы, — через несколько секунд молчания ответил «коротышка». — Но теперь там пусто.
«Коротышка» на мгновение задумался, а затем сказал:
— Потому что не осталось в живых никого из этой ветви.
Вообще-то он до сих пор не особо понимал, за какую именно работу взялся. Единственное, что он знал наверняка - это то, что Шен Цяо его вырастил, и поэтому он согласился на все, о чем тот его попросил. Периодически он перелистывал древние книги, хранящиеся у них дом дома, чтобы получше во всем разобраться. В одной из этих книг он прочитал следующее: “Ничто не постоянно, все живые существа опутаны привязанностями и поэтому испытывают страдания; лишь иногда встретится тот, кто чист, великодушен и мыслит ясно, таких людей называют паньгуанями.”
По существу это означало что все живущие страдали, погрязнув в тревогах и беспокойстве. Никому не были чужды ни обида, ни ненависть, ни зависть. Издалека казалось, что грязный туман окутывает их тела, и если его накапливалось слишком много, то баланс “отрицательного и положительного” в человеке нарушался.
Паньгуани были людьми, задачей которых было восстановление этого хрупкого равновесия. Конечно, же прежде всего такие люди должны были мыслить предельно ясно, быть “чистыми” и их карма должна была быть очень хорошей.
Шэнь Цяо всегда говорил ему, что он “чист”. К сожалению, это было единственным, чем он мог похвастаться, каких-то других умений у него не было. Поэтому возможность продолжить ветвь учения, попав в регистр имен паньгуаней, даже не обсуждалась.
У основателя школы Паньгуань было множество последователей, поэтому со временему у основного учения появилось несколько ответвлений. Какие-то из них были более тесно связаны между собой, какие то менее. Однако постепенно разница между ними все увеличивалась и в конце концов они перестали иметь что-то общее друг с другом.
Ученики одной ветви не могли считаться учениками какой-либо другой ветви.
— Когда дедушка ушёл, эта линия оборвалась, — «коротышка» опустил голову, выглядя совершенно опустошённым.
Как говорится, "человек ушёл, а чай остыл". Это было наиболее заметно на примере духов, бессмертных и паньгуаней. Как только ветвь обрывалась, соответсвующая ей линия запечатывалась, и все собранные духовные предметы и семейное имущество также бесследно исчезали.
У Вэнь Ши разболелась голова, пока он пытался переварить услышанное.
Парнишка же вообще не умел считывать атмосферу, так что как ни в чем ни бывало спросил:
— Нет ли у тебя каких-то других доходов?
Вэнь Ши с холодным взглядом ответил:
Откуда, черт возьми, у него могли взяться дополнительные материальные деньги после смерти?
— Я так и думал, — вздохнул «коротышка». — В таком случае наша жизнь, по-видимому, будет трудной.
Услышав это, Вэнь Ши разозлился.
С чем-то другим было бы легко справиться, но отсутствие денег нервировало его настолько, что он почти уже начал жалеть о своем возвращении.
«Коротышка», видимо, наконец почувствовав его настроение, немного подумал и добавил:
— Эм… чтобы было немного проще связать концы с концами, я разместил в Интернете объявление о двух пустых комнатах.
Как человек, умерший очень давно, Вэнь Ши понятия не имел, что означает «разместить в Интернете объявление», поэтому выразил свое недоумение коротким «А?».
«Коротышка» потряс своим телефоном и пояснил:
— Объявление о сдаче в аренду.