Головин Евгений Всеволодович. Гротески
Поэт Задумал я определить себя по какой-нибудь умственной запутанности, чтобы a) не считать b) не говорить c) не ходить. Сидеть где-нибудь в большом кабинете и думать все равно о чем. Не о чем-нибудь, а все равно о чем. Люди и друг с другом и наедине думают о чем-нибудь. Даже плешивый академик, вися на турнике, думает про какую-нибудь туманность. Правда его здорово напугал наш дворник Онуфрий. Подошел к турнику, пока тот висел и как заорет: «Платон твой повесился.» Академик сорвался с турника прямо в дурдом, продолжая повторять фразу дворника. Хорошо, врач попался дельный: «Это же твой Платон повесился. Так сказать, личное горе. А наш Платон как в пивной сидел, так и сидит.» Академик сначала успокоился, а потом зарыдал: «Это личное горе...
Гротески: Шизоанализ Акуджавы.
Однажды один местный консервативный революционер и демиург с Маяковки, написал памфлет, обесценивающий поэта-песенника Булата Окуджаву. В кураже автор решительно отказывал объекту Окуджава в собственной онтологии, представляя читателю его существование как гниение DAS MAN в образе советской пенсионной интеллигенции, собранной в фойе фабричного профилактория для следования строем на зарядку и клизмование. И мы некритично воспринимали топорные символы в его тексте, который был пошло-прямолинеен, и связывали их с героем песни "Про Акуджаву", хотя в названии Миша уже поставил камень, чтобы слушатель споткнулся и отошел от буквалистского понимания. Это осталось совсем незамеченным.