Хонкадори: а что там у японцев?
Хонкадори — большое спорное пятно в хайкуписании на русском. С одной стороны, есть японские классики, для которых творческие перепевы — одно из любимых занятий. С другой — не менее любимое занятие наших поэтов защищать свое кровное.
В русской традиции существует несколько видов «как бы хонкадори»:
- ненамеренное заимствование: либо строчка/фраза «носится в воздухе», либо прочел когда-то чужое хайку и оно как-то отложилось в памяти;
- дружеские перепевы: автор выкладывает свое хайку, коллеги сочиняют различные версии просто для общей радости, самый невинный и приятный автору вариант, фактически — это как раз оно, хонкадори;
- осознанное хонкадори: редкий зверь в наших широтах, так как нигде в анналах не написано, но в массе своей считается, что хонкадорить=заимствовать и никто не поймет, зачем вообще это было делать. «Сочини своё!».
- вариант заимствования с попыткой выдать за свое не рассматриваем.
Оттого, что хонкадори несет в себе — для русского уха — ущербность заимствования и неуникальности, критериев и правил для него у нас нет. Или наоборот — критериев и правил нет, и потому считается то, что считается.
Петрович попытался заполнить эту лакуну. И там у них тоже не все так просто.
Очень рассчитываю, что после этой статьи хотя бы некоторые хайдзины перестанут говорить «хорошая хонка» в адрес хонкадори. Сейчас вы увидите, почему. /КЕ
ХОНКАДОРИ
И.А.Боронина («Девять ступеней вака»)
Хонкадори (本歌取, букв. «следование основной песне», сама исходная песня — хонка 本歌) — цитирование, обычно частичное, отрывка из песни более раннего автора или намек (достаточно прозрачный) на эту песню. Сущность приема состоит в использовании авторами поэтического материала более ранних произведений. Цель — воссоздание атмосферы поэтического прошлого и расширение ассоциативного фона стихотворения за счет содержания произведения-прототипа.
Приём хонкадори возник давно — уже в недрах поэзии «Манъёсю», и широко использовался в «Кокинвакасю», однако он не был «замечен» Ки-но Цураюки, написавшим своё знаменитое «Канадзё» — предисловие к «Кокинвакасю».
Впервые зафиксировал этот приём Фудзивара-но Кинто (966–1041), отметив в трактате «Синсэн дэуйно»:
«Бывает, что певец, слагая свою песню, берет старую за образец. Это — другое дело. Однако нет смысла выбирать песню, известную хорошо только самому певцу, а другим не знакомую: никто не поймет, что он задумал. Если певцу нравятся старые песни, то выбирать из них надо такую, которая бы и другим понравилась».
Свое название «хонкадори» («следование изначальной песне») приём получил в трудах ученого поэта Фудзивара-но Сюндзэй (1114–1204).
В дальнейшем применение этого приёма обсуждал в своих работах Фудзивара-но Тэйка (1162—1241):
«Слово (котоба) вздыхает о старине, душа (кокоро) — жаждет новизны и требует несравненного, возвышенного облика. Песни, сложенные во времена более ранние — если не у них, у кого же учиться, чтобы слагать хорошие песни? С любовью обратим взоры свои к старине и позаимствуем слова из старых песен. Это называется «следовать изначальной песне». Но не следует воспевать то, что уже воспето в старых песнях, не заимствовать их душу».
Фудзивара-но Тэйка возвел прием хонкадори в принцип обращения к поэтическому прошлому как к источнику вдохновения. Следуя, однако, совету своего отца Сюндзэя, Тэйка настаивает, в противоположность Фудзивара-но Кинто, что не следует для этого использовать слишком известные песни, а лучше брать песни менее известные.
«Меня учили, что заимствовать слишком много слов, столь необычных и бросающихся в глаза, что они сразу выдают изначальную песню, плохо. Но, с другой стороны, — о чем мне также говорили, — ничего хорошего не достигнешь, если использовать слова старой песни в такой туманной и неясной форме, что никто даже не догадается, что это хонкадори. Каждый, кто хочет использовать изначальную песню, должен это понимать».
Т.Л.Соколова-Делюсина («От сердца к сердцу сквозь столетия»)
Приём хонкадори возник в IX веке, но особенную популярность приобрел значительно позже. Пример из «Манъёсю»:
У поэтов «Синкокинсю» хонкадори стал одним из самых любимых приемов. Вводя в стихотворение строку из произведения своего предшественника, поэт расширял и углублял эмоциональную и смысловую емкость стихотворения, соединял прошлое с настоящим.
Спутались, сбились, но что до того мне? –
Идзуми Сикибу:
Стихотворение Идзуми Сикибу внедряется в стихотворение Садаиэ, привнося в него собственный поэтический настрой, усложняя и расширяя его содержание.
Популярность приема хонкадори в японской поэзии (а к нему нередко прибегают и современные поэты) говорит прежде всего о том, что каждый поэт ощущает себя в контексте поэтической традиции, находится в живом общении со своими предшественниками.
Т.И.Бреславец («Поэзия Мацуо Басё»)
Мацуо Басё использовал прием хонкадори как эффективное средство обеспечения ассоциативности («ёдзё»). Позволяя значительно раздвинуть границы семантического поля хайку за счет произведения-прототипа, прием способствовал созданию емких, эмоционально насыщенных произведений. Вот пример его хонкадори:
Басё заимствовал мотив продажи устриц, на который написана танка Сайгё, но использовал его для создания своего произведения, проникнутого размышлениями о тяжелой старости.
Здесь происходит заимствование стилистической фигуры.
Здесь у Сайгё заимствуется метафорическое построение образа и даёт сходное словообразование, неуловимое в переводе.
А вот — заимствование из пьесы:
Следующий пример показывает широту внимания Басё к миру культуры — здесь заимствование происходит не из художественного произведения, а из философского трактата. В восьмой главе «Чжуанцзы» есть строки: «Длинное не должно считаться излишним, а короткое — недостаточным. Хотя лапки утки коротки, (но) попробуй их вытянуть — причинишь боль; хотя ноги у журавля длинны, (но) отруби их — причинишь горе». У поэта этот образ превращается в метафору:
Частые заимствования у китайских поэтов выглядят иной раз как скрытая полемика. В сочинении Ду Фу «Восемь стансов об осени» есть строка: «Слышу обезьян и действительно проливаю... при третьем крике слезы».
Тот, кто слушает крик обезьян,
А вот ответ на строку Бо Цзюйи: «Мальва... ее один день, естественно, полон цветенья». Здесь — скорее усиление образа недолговечности, но в слегка иронической манере:
Подводя итог творческому пути, Басё вновь обращается к образности китайской поэзии.
Неожиданное
Масаока Сики сказал по поводу одного из стихотворений Басё: «...это не более чем плагиат; очевидно, что это стихотворение не стоит ни гроша» [Беседы о Басё. Т.4. Токио, 1927, с. 178].
Современный японский исследователь, рассматривая причины тесной связи Басё с литературной традицией, подчеркнул в частности такой момент, как совместность творчества («итидза»), получивший особое развитие в рэнга — стихотворной форме, непосредственно предшествовавшей хайку, и указал, что творческая атмосфера того времени, развивая сложившуюся традицию, исключала понятие плагиата [Кувабара Такэо. Традиция и модернизация // ПСС, Т.3. Токио, 1969, с. 40-47].
Дмитрий Кудря: «Добавлять новые смыслы»
Старые японцы различали слово (котоба), форму (сугата) и душу, смысл (кокоро) стиха. И в хонкадори советовали заимствовать первое, а от себя «добавлять» третье, т.е. сходными словами намекать на «старые песни» и их смыслы — так, чтобы они расширяли, углубляли смысл новый, собственный.
Нора Марина: «Меня всегда смущал этот жанр — хонкадори»
Не думаю я, что он приживется у нас, или хотя бы сформируется в конкретное определение между «украл» и «переписал заново». Все ж основная идея здесь в узнаваемости, но при этом авторский взгляд чуть с другого ракурса или с иными «действующими лицами».
«о, нечто подобное я встречал у Тавары Мати!».
Для начала понять бы, о чем это.
Возможно, цветы только срезали и дни их сочтены, но они об этом пока не догадываются в своей свежести, еще не тронутой увяданием, и безразличны к своим владельцам. Цена?
Купля-продажа в соединении с чувствами — это тонкая и не всегда здоровая тема.
Пока что согласна только на этот вариант из предложенных в «Хайку на день»:
Последняя строчка могла бы быть проще — «став моими».
От себя могу предложить вариант: