"Гряди, Комета! Выстрой мост огня сквозь тьму!" (теологическое размышление о бхакти-мистицизме Кази Назрула Ислама)

О поэзии, политической активности и (в зависимости от религиозных приоритетов авторов) духовной деятельности Кази Назрула Ислама как мусульманского мистика либо же бхакты, преданного богини Кали, написано немало, и основном теми, кто настаивает на том, что он был строго мусульманином или строго индуистом - каждая из сторон часто пытается объявить его именно своим поэтом. Его приверженность двум традициям часто считается поэтической прихотью либо инструментом политического влияния. В этой статье я исследую жизнь и поэзию Назрула, рассматривая вопросы его приверженности во всей их духовной сложности, чтобы выяснить значение лиминальных пространств, образованных общей целью религиозного взаимосочетания. Особо отмечу, что в этом эссе религиозность Назрула исследуется так, как он выражал её сам, и, хотя я не претендую на однозначную теологическую оценку его приверженности, становится ясно, что его теологическая значимость вносит особый вклад в современное изучение религий, межрелигиозного взаимодействия, обмена и диалога между религиями.

Rachelle Syed

Ключевые слова: Ислам, Кази Назрул, теология, политический активизм, суфизм, мусульманство, Бенгалия, Индия, индуизм, Кали, бхакти, мистицизм, межрелигиозный, лиминальный.

Биография Кази Назрула Ислама

Родившегося 24 мая 1899 года в бедной семье, в деревне Чурулия (Западная Бенгалия), Кази Назрула Ислама иногда называли Дукху (печальным) или Таракхьяпой (в честь святого, которому его мать молилась за сына). Он получил начальное образование в мактабе, мусульманской школе, где изучал арабский, персидский и урду, а также историю и традиции ислама. Его учёба проходила вблизи ряда значимых святынь, таких как Пирпукур - большой пруд, который, согласно преданию, вырыл мусульманский святой, могила которого находилась на восточном, а мечеть - на западном берегу. Отцом Назрула был Кази Факир Ахмед, имам, который умер в 1908 году, после чего молодому Назрулу отошло наследство отца и его обязанности, включавшие уход за местными святынями, которые углубили его знания о деревенской мусульманской жизни в Бенгалии и, возможно, пробудили интерес к сверхъестественному. Тогда же Назрул присоединился к сельскому театру Letor Dal (лето - жанр народных песен в Западной Бенгалии, которые обычно исполняют мусульмане).

В 1917 году он присоединился к 49-му Бенгальскому Полку и был отправлен в Карачи, где продолжал изучать персидский язык и заниматься музыкой, что дало ему возможность исследовать новые стили и инструменты. В 1919 году были опубликованы его первые стихи.

В юности Назрул был глубоко впечатлён теми революционерами и борцами за свободу, которых он встречал и заинтересовался политикой. По возвращении в оккупированную британцами Калькутту он сочинял и пел революционные песни. В Калькутте Назрул писал для Śebak, ежедневной газеты, принадлежащей мусульманину-возрожденцу Маулану Акрам Хану. Но, после того, как Хан отредактировал некролог, который Назрул написал на смерть своего любимого поэта, индуса Сатьендры Натха Датты, убрав из него множество индуистских образов, Назрул ушёл из газеты. Возмущёный этим переживанием, Назрул 2 сентября 1922 года пишет в статье под названием «Hindu Musalman»: «… Я терпеть не могу чубатиков (от "тики" - прядь волос на макушке, оставляемая некоторыми индусами на бритой голове в знак благостности)… и бородачей. Тики - это не индуизм. Это лишь атрибут пандита. Точно так же борода - это не ислам, а всего лишь атрибут муллы. Все выдранные волосы выдраны из-за этих двух пучков волос».
В этой же статье Назрул утверждает, что послания и явления Божественного предназначались всем народам, а не отдельным нациям: «Мухаммад, Кришна и Христос вдруг стали национальной принадлежностью. Такое присвоение - корень всех бед. Не свет разделяет людей, но скотство». Этим Назрул намекает не только на Индию как нацию, но и на отдельные религиозные сообщества как отдельные нации, которые тратят драгоценные время и энергию на пустую суету среди настоящих страданий.

Надежда Назрула на единство хорошо отражена созданием в августе 1922 г. собственной газеты, «Дхумкету» («Комета»), первый номер которой разошелся двумя тиражами. Рабиндранат Тагор приветствовал выход газеты следующими словами: «Пробудите вспышкой света всех, кто в сумраке погряз». В двенадцатом номере газеты, в 1923 году, Назрул опубликовал стихотворение «Бидрохи» (Мятежник), призывающее к сопротивлению британской оккупации. Что привело к закрытию газеты и аресту. В тюрьме Назрул объявил голодовку, но не перестал сочинять стихи. Благодаря всему этому Назрул получил признание, славу и титул «индийского поэта-бунтаря».

Отменив помолвку с мусульманкой Наргиз (племянницей известного мусульманского издателя Али Акбар Хана), уйдя со свадебной церемонии, Назрул влюбился в девушку-индуистку Ашалату Сенгупту, дочь друзей семьи. Позже Назрул переименовал её в «Прамилу» и объявил о своей любви к ней в своём стихотворении «Биджайини» («Леди-победительница»): «Владычица! Сегодня наконец-то я признаю поражение своё; и стяг свой боевой тебе под ноги брошу». Хотя семья Ашалаты и любила Назрула, они были шокированы его предложением, поразившим их «как молния в безоблачном небе». Рэйчел Фелл МакДермотт описывает это так: «Они любили этого мягкосердечного, куртуазного, вечно улыбающегося молодого человека, но могли ли они принять бродягу, бунтаря и бездельника в качестве зятя?». Но, в конце концов, Назрул и Прамила поженились и дали своим сыновьям имена Кришна и Мухаммад в знак почтения к религиозным традициям обоих родителей. Назрул также организовал несколько Дурга-Пудж и присоединился к голодовке в 1924 году в знак протеста против
преследований индуистского маханта, главного жреца храма Таракешвара.

В 1930 году второй сын Назрула скончался; а в 1939 году Прамила внезапно была парализована ниже пояса. Затем, в 1941 году, скончался Рабиндранат Тагор, с которым Назрул дружил, и через год он заболел тем, что врачи теперь диагностируют как болезнь Пика - редкая форма слабоумия. Назрул потерял голос и память, прожив в тишине 34 года, пока не умер в 1976 году. Прамила, будучи при смерти в 1962 году, после 23-х лет паралича, попросила своих сыновей похоронить её по мусульманскому обряду, а не кремировать, чтобы она могла лежать рядом с Назрулом, когда придёт его время. После отделения Республики Бангладеш, Назрул и его семья были доставлены в Дакку. И, хотя к этому времени Назрул вряд ли понимал, что происходило вокруг него, он был удостоен звания почётного гражданина Бангладеш в 1976 году. В том же году он умер и был с почестями похоронен в кампусе Университета Дакки, вдали от места упокоения Прамилы в Чурулии.

Мультирелигиозный контекст Бенгалии

Полный обзор истории Бенгалии выходит за рамки этой статьи, но те аспекты истории и культуры Бенгалии, которые обеспечили Назрулу аудиторию, благодаря которой он получил развитие и как артист, и как преданный, представляют интерес. Сюда относятся: музыкальные группы в жанре «лето», представления джари-ган и баулы (бенгальские менестрели-мистики, большинство баулов являются либо вайшнавами-сахаджиями, либо суфиями).

Тусовки лето и Jāri Gān

Лето - это группы народных музыкантов, в которых главный поэт-исполнитель - Года Кави, может вести импровизированные лирические баттлы с другими лето-группами. Назрул был принят в местную лето-группу своим дядей и стал её лидером когда ему исполнилось четырнадцать лет. За это время Назрул сочинил несколько песен, которые затрагивали темы, связанные с историей и славой региона, а также с могольским императором Акбаром. Участие Назрула в лето-группе хорошо задокументировано, и хотя исторические записи, насколько мне известно, не указывают на то, что он был участником других бенгальских музыкальных групп, другие группы существовали в общинах, создававших сложный культурный и религиозный ландшафт региона. Разумно представить, что все эти группы влияли друг на друга или выражали типичные различия,
особенно в том, что касается художественного выражения духовности.

К примеру, представления jāri gān имеют отношение к традиционному персидскому преданию о мученической смерти внука Мухаммада, Хусейна, и его семьи в Кербеле. Хоть это и специфически мусульманское событие, в его праздновании, как известно, принимали участие индусы. В Бенгалии, несмотря на политические и исторические потрясения, мусульмане и индуисты участвуют в праздниках друг друга и вместе посещают святыни по всей Индии. Именно по этой причине, джари-ган, считающийся светским жанром, я считаю более уместным рассматривать как жанр межрелигиозный.

Баулы

Баулы оказали большое влияние на бенгальскую народную музыку, по крайней мере, с конца девятнадцатого века. Они соблюдали отказ от традиционных религиозных институтов и социальных иерархий и делали упор на неуловимого «Человека Сердца» или "манер мануш", являвшегося Божественным Духом внутри человеческого тела и понимавшегося как «вечный возлюбленный по отношению к человеческой персоне». Известные как «безумные влюблённые», баулы обычно избегали населенных пунктов, иногда их называли странствующими менестрелями, а некоторым их религиозные практики казались психопатологическими или невротическими. Даже на языке бангла "баул" означает «сумасшедший» или «безумный». Религиозные воззрения баулов передаются, в основном, посредством их музыки и демонстрирует философию имманентности Божества, укладывающуюся в тантрической онтологию, в которой Божество одновременно трансцендентно и имманентно. До отделения Бангладеш в 1971 году не было чем-то необычным увидеть мусульман-баулов с гуру-индуистом и наоборот, после отделения большинство индуистских баулов осталось в Индии, в то время как большинство мусульманских баулов уехали в Бангладеш. Хотя и не похоже, что Назрул был баулом, но трудно представить, что как музыкант из того же региона, на пике популярности баулов, он не находился под их влиянием. К тому же, хорошо известно что поэзия баулов оказала огромное влияние на Рабиндраната Тагора.

Мусульманин Назрул

Большинство биографов, пишущих о религиозности Назрула, склонны относиться к нему как к мусульманскому мистику. В самом деле, возмущение Назрула по поводу жестких границ, бессмысленных проявлений религиозной принадлежности и использование музыки и поэзии для описания эзотерической духовной сферы - все это можно считать «мистическим» опытом. Однако, ярлык «мистика» нередко исключает более глубокое исследование контекста, из которого возник этот мистицизм, как внутри индивидуума, так и вне его. В данном случае исламский мистицизм Назрула в какой-то мере напоминает стиль других мистиков, таких как Кабир и Рабиа аль-Адавия, как мы ещё увидим далее.

Как отмечалось выше, Назрул Ислам родился на территории современной Западной Бенгалии. Он был воспитан как мусульманин. Его отец был муллой в местной мечети, и эта обязанность выпала на долю Назрула, когда его отец умер. Назрул был хорошо обучен исламским догмам и арабскому языку. Позже он будет переводить некоторые арабские труды, в том числе и несколько глав Корана, на бенгальский язык.

Две перспективы могут помочь нам понять мусульманскую духовность Назрула: его отношение к мусульманскому возрождению в Бенгалии и выражение им мусульманского воззрения через поэзию.

Что касается мусульманского возрождения, узнав кое-что о ранней жизни Назрула посреди культурного разнообразия, не вызывает удивления тот факт, что он не одобрял мусульманского возрождения в Бенгалии. Такое несогласие Назрула стало важной частью его политической позиции, благодаря которой
Назрула помнят до сих пор. Движение Халифат начала 1900-х годов стремилось оказать давление на британское колониальное правительство, ради сохранения власти Османского Султана как халифа Ислама после первой мировой войны. Возникали некоторые споры относительно того, было ли это движение панисламским или же оно было сосредоточено на паниндийской мусульманской мобилизации; но Назрул явно считал его реакционным и, более того - предательством великого наследия многонациональной Индии.

Будучи большим поклонником Мустафы Кемаля Ататюрка, Назрул писал стихи, восхваляющие турецкую революцию и победу над греческими захватчиками. Однако очевидная похвала Назрула в адрес секуляристской идеологии не была отказом от религии или духовности; это был отказ от признания господства одной силы над всеми остальными. Назрул был известен как «двойной диссидент», поскольку он одновременно выступал и против движения Халифат и против британского правления. «С одной стороны, это [двойное несогласие Назрула] означало внезапное и резкое отвержение Назрулом озабоченности современного ему индийского мусульманина панисламизмом. С другой стороны, его яростный антибританский светский национализм навсегда отделял его от давней (индийской) мусульманской политики сотрудничества с британцами». В понимании большинства индийских мусульман того времени настоящим антибританцем можно было быть лишь под эгидой Халифа. Назрул же выступал как против англичан, так и против движения Халифат, при этом, не отказываясь от религии и не осуждая её. Фактически, Ислам для Назрула был фундаментом борьбы за свободу - но не той, которая приведёт к исламскому правлению в Индии. Назрул отвергал внешние ритуалы и парафаналии мусульман как несущественные и отвлекающие от духовного потенциала Ислама, ключевым аспектом которого была борьба за Свободу. Интересно, что Назрул был противником ненасилия Ганди:
«Ислам никогда не будет спасен с помощью подобного религиозного лицемерия; характерная черта ислама это меч, а не призыв, молитва, или пост».

Сегодня это звучит довольно резко, особенно применительно к политической ситуации после 2001 года. Однако следует помнить, что для Назрула Ислам был религией борца за свободу, и он жил под гнётом британской колонизации, и что когда британцы пришли в Бенгалию, они были фрустрированы собственной неспособностью отличить бенгальских мусульман от индуистов (не говоря уже о других традициях). Одним из самых разрушительных действий, которые британцы предприняли в отношении Индии, было введение переписи населения, которая разделила людей как на местном, так и на национальном уровнях.

Что касается роли поэзии в вере Назрула, вспомним, что в детстве Назрул получил обязанности своего отца и взял на себя ответственность за свою и без того обедневшую семью. Вполне возможно, что Назрул находил большое утешение в мультирелигиозном коммунализме своей лето-труппы. Это одно из тех пространств, которым британцы были так напуганы и которое эффективно стремились уничтожить, поскольку разделенное сообщество было слабее. Эта тема повторяющаяся на протяжении всей жизни Назрула, возможно, напоминала ему песни джари-гана, особенно те, которые были вдохновлены мученической смертью в Кербеле, когда небольшая группа людей во главе с аль-Хусейном ибн Али, внуком Мухаммеда, выступила против могущественной империи, хотя и заплатила за это своими жизнями. События в Кербеле представлены в некоторых стихах Назрула, например «Я гордая мусульманка».

Помимо призыва дать отпор британцам, в другом месте Назрул также выразил веру в братство и демократию, которые он считал неотъемлемыми от Ислама, стремящегося к человеческому равенству. Стремясь эффективно использовать эти принципы (которые, безусловно, принадлежат не только Исламу), Назрул стремился секуляризировать их (возвращаясь к его восхищению Ататюрком) ради содействия мусульманско-индуистскому единству. Но призыв Назрула не был услышан. К примеру, Прамила так и не обратилась в Ислам. Это не было проблемой для многих мусульман в бенгальском обществе, но это было проблемой для всех тех, кто призывает к политически мотивированному мусульманскому возрождению. Незадолго до их свадьбы журналист А.Д. Камруззаман написал статью, в которой сетовал на то, что влияние жены-индуистки приведет к дальнейшей деисламизации поэта, чьё мусульманство уже под сомнением, и которого Камруззаман считал «находящимся под давлением» окружающих его индуистов. После их свадьбы в местной газете было опубликовано еще одно письмо, в котором супругов поздравляли, но настаивали на том, чтобы новая жена обратилась в Ислам, и выражали надежду, что это может стать примером для обращения индуистов. Если мы ознакомимся с воззрениями Назрула на протяжении всей его жизни, становится понятно, почему он не настаивал, чтобы Прамила обратилась.

Таким образом, из того, что Назрул считал своими политическими взглядами, основанными на Исламе, следует сделать два основных вывода:
(1) сам дух Ислама был бы предан, если бы исламский национализм или правитель получил власть разрушить единство мусульман и индуистов, и (2) Ислам для Назрула заключался в благородной борьбе против угнетения, которая, хотя внешне казалась суровой и жестокой, для него была актом единства, любви и справедливости.

Политическая сфера - не единственная сфера обители исламской веры Назрула. Как и во многих сферах своей жизни, эта вера нашла отражение в его поэзии. Иногда Назрул говорит на откровенно мусульманском языке, например о любви к пророку Мухаммеду, но часто его стихи передаются через линзы тех ученых, которым важна мусульманская идентичность Назрула как образец исламского благочестия. Такая линза способствует предположению, что большая часть стихов и песен Назрула может быть прочитана как находящаяся под влиянием исключительно, или в первую очередь, его мусульманского кредо. Позже это предположение будет подвергнуто сомнению, но давайте исследуем некоторые из его откровенно мусульманских стихов.

Для мусульман любовь к Аллаху не может быть достигнута без любви к Пророку Мухаммаду, которого иногда называют Расул (посланник). Назрул не исключение. В своей поэме «Тот, кто медитирует на пророка» Назрул изображает духовную и теологическую связь между Пророком и Богом:

Тот, кто медитирует на Пророка, В сокровенном месте встретит Бога. Бед не ведает в имя его погружённый. Весь мир - присутствие живое для счастливца, Вошедшего в огня стремительный поток, Познавшего Коран и Хадисы мгновенно. Чей разум освещает мой возлюбленный пророк, Он не стремится в рай и не страшится адской бездны.

Это стихотворение, похоже, раскрывает основной исламский принцип, согласно которому главным отличием мусульман является принятие и любовь к Мухаммеду как к пророку Бога и вера в то, что Мухаммед - живой пример Корана. Это стихотворение напоминает поэзию Рабии аль-Адавийи (ум. 801 г.), которая на вопрос, зачем она бежит с огнем в одной руке и водой в другой, ответила: «Я сожгу рай и погашу адское пламя, пусть обе пелены будут сняты с глаз тех, кто ищет, и они станут безупречными. Слуги Бога научатся видеть Его без надежды на награду и без страха наказания. Ведь сейчас, если вы лишите их надежды на награду и страха наказания, никто не станет Ему поклоняться и подчиняться».

Также здесь присутствуют и другие элементы исламского мистицизма. Назрул говорит о медитации на пророка Мухаммеда и последующей тайной встрече с Богом, с пониманием того, что истинная цель Мухаммеда заключалась не в повышении своего статуса или влияния, а в том, чтобы научить верующих строить свои собственные отношения с Богом посредством молитвы и других методов исламской практики.

Называя свою встречу с Богом «сокровенной», Назрул также подчеркивает глубоко личные отношения, в которых его собственная эго-идентификация растворяется до состояния, когда беды теряют значения и «весь мир - присутствие живое». Это выражение концепции fanā ’, которая сама по себе имеет глубокие корни в исламском мистицизме и исследуется ниже.

Любовь Назрула к Мухаммеду далее выражается в том, что он называет его «мой пророк» и, в последней строфе, подчеркивает роль любви выше страха наказания или надежды на награду, что снова похоже на Рабию, которая, когда её спросили о сути её веры ответила, что для нее истинная вера и любовь превыше и ада и рая. Данным стихотворением утверждается мусульманская идентичность Назрула. Точно так же в другом месте Назрул писал: «Два бутона раскрылись посредь мусульманского сада. Эти две красоты первозданных [sic] - мой Аллах и Расул».

Интересно, что Назрул начинает свое стихотворение «Аллах - мой Господь, и я никого не боюсь», обозначая себя мусульманином (мой Господь), а затем называя себя частью мусульманского сообщества (наш Пророк):

Аллах - мой Господь, и я никого не боюсь, Мухаммад - наш Пророк, И его славословит весь мир. У меня есть Коран, Чего мне бояться теперь? Ислам - моя вера, Калима - амулет, Таухид мой гид, Иман - мой щит, Полумесяц - мой светоч Аллах-у-Акбар - мой клич, Направляюсь в рай, Мой заветный край, Где Аллаха Арш (Трон). Мусульмане всего мира, Хоть в Индии, хоть в Китае Хоть в Египте, хоть в Аравии, Мои братья дорогие, Здесь мы все равны, Здесь нет классовых различий, Здесь мы просыпаемся и встаем, По голосу единого такбира, Здесь мы одно тело, одно сердце, одна душа И принц и нищий играют свою благородную роль В нашем мире Ислама Я знаю, что победа будет за мной Я знаю, что только через Ислам Смогу достичь своей конечной цели.

В этом популярном переводе Кабир Чоудури, Сумайя Ахмед и другие видят мусульманина, который правильно понимает исламскую концепцию человеческого братства. Здесь Назрул начинает с того, что называет себя «одним из вас», а затем говорит о связи между мусульманами разного происхождения, используя основополагающие исламские догмы и образы и ясно выражает убежденность в том, что Ислам имеет ценность и смысл в его собственном контексте. Таким образом, Назрул внушал мусульманам чувство гордости и укорененности в бенгальском и бангладешском контексте.

Однако, то, что делает Назрула мистиком, - это не просто догмы, которые утверждают его в Исламе, но его отвращение к пустой религиозности и поверхностному ритуализму, которые, по его мнению, искажают истинный этос ислама (и других традиций). Назрул получил базовое исламское образование, он был активен в религиозной жизни, и в его стихах мы видим не только любовь к Исламу, включая его отождествление с ним, но и пренебрежение тем, что Назрул считал ненужными религиозными формальностями, которые в конечном итоге разрушают отношения человека и Бога, имеющее глубокие корни в исламской эзотерической традиции.

Богословская концепция фана была известна баулам и плавно развивалась в их духовной традиции. Fanā’ - это «полное уничтожение эго-сознания», при котором
остается только «Единство Реальности». Другими словами, фана - это окончательная реализация Абсолюта через полное уничтожение индивидуальной отчуждённости. Это состояние реализации любви-в-одиночестве, поскольку всё, что реально, на самом деле является Единой Реальностью, Божественным Абсолютом. Следовательно, чистая любовь - единственный способ по-настоящему осознать Реальность: «Посредством экстаза чистейшей любви мистик переходит в фана ', что означает переход человека в Божество. Огонь любви превращает в пепел конструкцию комплексов, из которого возникает ложное представление об индивидуальном "я", и, через раскаяние в сердце, лёд индивидуального «я» тает потоком слез, и «я» и «Он» в человеке становятся единым» (Mahapatra, The Folk Cults of Bengal).

Как уже говорилось выше, нет никаких доказательств того, что Назрул был баулом, но этот отголосок фана', помимо снятия поверхностных ограничений, ставит в его поэзии любовную преданность превыше строгих догм, что и делает его мистиком. Его стихотворение Бидрохи (Бунтарь), упомянутое ранее, является ярким примером тому. Вот несколько отрывков:

Пройдя луну и солнце, планеты, звезды. Пройдя сквозь землю и сквозь небеса К престолу Всемогущего Восстал я, вечный, Чудо матери-земли! … Я творение, я разрушение, Я жилище, я кладбище, Я конец, конец ночи! Сын Индрани С луной в голове И солнцем на виске … Обезумев от восторга, я несусь вперед, Я безумен! Я безумен! Внезапно я познал себя, И рухнули все ложные преграды!

В других исламских контекстах может показаться еретическим стольт чувственное экстатическое переживание преданным Божественного в состоянии fanā ’. Несмотря на то, что ничего не известно о принадлежности Назрула к какому-либо тарикату (суфийскому ордену), его поэзия изображает именно то, что многие считают вершиной мусульманского мистического духовного опыта. Поистине, в том состоянии, в котором есть лишь Единый и никого более, когда всё остальное растворяется, что может остаться, кроме безграничной Любви?

Назрул - бхакта Кали

Принятие Назрулом индуизма часто изображается как черта его бенгальской идентичности, а использование индуистской лексики и образов в его поэзии как свидетельство его «гуманистических» политических ценностей. Назрул действительно верил в плюрализм, который он понимал как реализацию истинного духа Ислама, выраженного в его поэзии и активизме; но утверждать, что близость Назрула к индуистским образам была просто продуктом его идентичности или политическим инструментом в неспокойные времена, значило бы рассказать только половину истории.

Дух любви и добродетель любви как пути к Богу пронизывают все творения Назрула. Для понимания этого следует учесть, что Бенгалия является местом процветания традиций бхакти. Помимо исламской поэзии, Назрул написал более 500 стихов с использованием индуистских образов. Более 400 из этих стихотворений были посвящены любви Кришны и Радхи, что свидетельствует о знании традиции Гаудия Вайшнавов. Но он также написал и более 150 песен и стихов, посвященных Кали и Уме, которые, хотя их и меньше, чем написанных в честь Кришны и Радхи, в конечном итоге и раскрывают духовные корни Назрула.

Юношеский опыт работы Назрула с лето-труппой подарил ему сообщество, общение с дядей и возможность творческого самовыражения. Тогда же он, согласно документальным свидетельствам, познакомился с пуранами, включая и Деви Махатмью, каноническими для традиции шакта-бхакти в этом регионе, и стал изучать их.

Шакти-бхакти, преданность Великой Богине, часто олицетворяемой Кали в Бенгалии, теологически уходит корнями в Шакта-тантру, но также выражает и общие элементы вайшнавской бхакти и других народных традиций. Деви Махатмья часто является героиней пьес и песен, рассказывающих истории о Матери, и благодаря своему сотрудничеству с бенгальскими художественными группами, Назрул оказался под их сильным влиянием.

Подтверждения тому можно найти и вне его поэзии. В трех личных письмах, изученных Рэйчел Фелл Макдермотт, Назрул пишет Барадакарану Муджумдару, называя его Шри Шри Каранарабиндешу. В этих письмах Назрул «называет его воплощением Господа Шивы, просит даршана и благодарит его за заботу о его жизни после жизни». Муджумдар посвятил Назрула в тантрический ритуал, и был его гуру, а Назрул практиковал поклонение Кали на крыше своего дома. Когда его увезли из Калькутты в Дакку, спустя много времени после того, как он потерял память и способность говорить, его Кали-мурти осталась в Калькутте. Очевидно, что отношения Назрула со своим гуру и личные ритуалы не являются простым выражением признательности и уважения к почтенному соседу.

Чтобы продолжить изучение шакта-бхакти Назрула, давайте вернемся к исследованиям британцев. Джун МакДэниел выделяет четыре основных направления традиций шакта-бхакти: народное бхакти, эмоциональное бхакти, политическое бхакти или шакта-национализм и универсалистское бхакти или шакта-веданта. Эти категории не исключают друг друга и не являются исчерпывающими, но обеспечивают основу для контекстуализации бхакти-поэзии Назрула.

Написанное в 1922 году стихотворение, за которое Назрул был заключен в тюрьму, называется «Прибытие богини Дурги». В нём МакДэниел видит элементы народных традиций бхакти, описывающих «гневную богиню, которой пренебрегают и которая жаждет отомстить». Однако в нём присутствуют также и явные элементы «политического бхакти» или шакта-национализма, бхакти, возникшего в период политического противостояния. Опрашиваемые Макдэниэл люди часто говорили о Назруле как о своем любимом политическом бхакте, с учётом его призывов к бунту против оккупации. Британцы не простили этого, они увидели в стихотворении Назрула явную угрозу - свидетельство его силы.

Наш рай завоеван тираном, Чудовищем злобным. Чад божьих бьют плетью. И юных героев казнят день за днём. Вся Индия бойнею стала.

Мы помним, что Назрул не был сторонником ненасилия. Его призыв к битве был не призывом к обращению в веру, а призывом к сопротивлению угнетателям. Это было очень наглядно при его обращении к Исламу, но образ, который он описывает в этом стихотворении, не является исламским.

Назрул умоляет: «О Богиня катастроф, почему же ты медлишь? ... Кто, кроме тебя, может выйти на бой?» В этих строках Назрул ясно обращается к сюжетам битв Дэви Махатмьи, в которых Махадеви в своей форме Дурги или Чандики, убивает асуров, свергнувших дэвов. Назрул призывает Мать вернуться на поле битвы, приравнивая асуров из эпоса к британцам. Дэви-сукта Ригведы включает в себя заключительные стихи Дэви Махатмьи, в них восхваляется Ее победа над злом: Приветствую тебя, о Нараяни, о ты, которая в образе Шивадати истребила сонмы могучих дайтьев, о ты ужасная образом и громкая горлом! Приветствую тебя, о Нараяни, о ты, у которой ужасный лик с клыками и которую украшают гирлянды из голов, Чамунда, о убийца Мунды!

Эти стихи воспевают Дэви, которая искореняет зло, чтобы восстановить дхарму . Вызывая образ грозной воительницы в сердце и уме бхакты или преданного, образ яростной Великой Матери, защищающей своих детей. Поэма Назрула напоминает и другой стих из Дэви Махатмьи, превозносящий роль Матери-защитницы: Приветствую тебя, о Нараяни, о ты, которая намерена спасти скорбящих и несчастных, ищущих защиты у тебя. О, Дэви, избавляющая всех от страданий!

В «Прибытии» Назрул пишет, что «божьих чад бьют плетью», показывая, что дети подвергаются нападению, как дэвы в Деви Махатмье, и нуждаются в Ее помощи. Однако Деви Махатмья - это эзотерический текст, в котором каждый эпизод истории представляет элемент шактийской теологии. Кровавая битва интерпретируется метафорически, как внутренняя борьба каждого человека против эгоизма и излишеств. Но в этом стихотворении Назрул взывает к Матери, буквально выражая свое разочарование ненасильственным движением и страданиями народа от рук англичан. Такие стихи часто считаются свидетельством того, что Назрул умело использовал индуистские образы в стремлении к независимости Индии, однако следует отметить, что Назрул обращается не ко всей Индии и даже не ко всей Бенгалии - стихотворение напрямую обращено к Божественной Матери в форме мольбы или, точнее, молитвы.

Утверждение, что использование Назрулом шактистских образов мотивировано исключительно стремлением к независимости Индии, игнорирует эмоциональную интенсивность и искренность поэзии Назрула и рассматривает его искусство как почти утилитарное. Однако, если исследовать его поэзию с пониманием того, что Назрул был посвящен в тантрический ритуал, вряд ли разумно воспринимать «Прибытие» исключительно как инструмент политической мотивации.

За написание и публикацию его Назрула посадили в тюрьму на год, из которого один месяц он провел в голодовке. Выше для обозначения Махадеви используется несколько имен, таких как Чамунда и Шивадати. Потому, что, хотя и кажется, что в Дэви Махатмье есть несколько дэви, все они являются проявлениями Махадэви, которых бхакты называют просто «Матерью» или «Ма», Великой Дэви, которая тождественна Брахману. Иногда их представляет Дурга, главная фигура Деви Махатмьи, но «царицей тантр» является Кали, которая исходит из головы Дурги, чтобы пить падающие капли демонической крови, из которых асура Рактабиджа продолжает возрождать себя. Дурга и Кали идентичны, и хотя они играют разные роли в тексте, они обе - Махадэви, чья природа - Брахман.

Иконография Кали делает Её подходящим символом для революционной работы Назрула, но его духовная связь с образами, которые он использовал, снова обнаруживается в том, что он сам искал прибежища в Кали. Легко забыть, что за стойкость и храбрость Назрула в его приверженности своим идеалам, ему пришлось заплатить дорогую цену. Он подвергался нападкам общин со всех сторон, в том числе и мусульманских, которые часто желали, чтобы на него обрушилась кара Божья. Усталость Назрула от этих сектантских конфликтов проявляется в его бхактической поэзии. Помимо политической и социальной борьбы, он вынес немало страданий: смерть отца в детстве, из-за которой он вырос ответственным за бедную семью; смерть одного из его детей; загадочная болезнь жены; его собственная борьба с бедностью, опасностью и болезнью на протяжении всей жизни. Как поэт Назрул не получил покровительства. Для него долг стал и буквальной реальностью, и духовной метафорой. В одном из стихотворений, переведенном Рэйчел МакДермотт, Назрул говорит: "О, Ма, каковыми бы ни были мои страдания, бедность и долги, я все это возлагаю к твоим ногам. Верни же, Ма, все долги твоего преданного". Назрул продолжает выражать свою покорность "Ма" словами: «Я больше не принадлежу себе, я
возложил себя к твоим ногам». Обремененный жизненными страданиями, в данном случае долгами, Назрул простирается у Её ног, называет себя одним из Её детей и просит Её «приди и забери меня», тем самым защитив от кредиторов. Выраженное мнение уместно в случае того, что МакДэниэл называет эмоциональным шакта-бхакти, когда бхакта подобен ребенку на коленях Матери. В другом месте, как и его предшественник Рампрасад Сен, Назрул продолжает изображать себя беззащитным, напуганным и уязвимым.
О Ма, ночью, напуганный сном, Я всегда вижу тебя в своем сердце, Твой образ, как мать, меня обнимает.

Уязвимость, выраженная в этом стихотворении, напоминает о ребенке, просыпающемся в ночи, ищущем защиты и утешения матери, исполненной сочувствия и заботы о своем ребенке. Также интересно, что в полном стихе Назрул упоминает о том, что видит Махадэви в своем сердце: «Если я закрою глаза, я увижу твой образ в своем сердце». Кажется, что «образ сердца» акцентирован, и может, конечно, говорить об эмоциональной связи и чувстве преданности, но в контексте шакта-тантры «сердце» это мадхьядхамана, центральная обитель Махадэви в теле, где бхакта может испытывать мистические телесные переживания. Образ сердца Назрула может также быть отсылкой к анахате, сердечному лотосу или ананда-канде непосредственно под ним, куда преданные проецируют образ своих избранных дэва / дэви с целью поклонения и медитации.

Интимный характер этого стихотворения подходит под описание категорий бхакти у МакДэниел, в частности «эмоциональной бхакти». Эмоциональная шакта-бхакти не заинтересована в материальной выгоде или взаимном вознаграждении отношений с Шакти в любой из Ее форм. Вместо этого культивируются чрезвычайно личные, интимные отношения, основная цель которых - воссоединение Шакти / Матери и бхакты / ребёнка. МакДэниел видит это как шакта-бхаву, «союз общего пробуждения» или «объединенное сознание», но, возможно, более уместной является махабхава, термин, взятый из бенгальского вайшнавизма, в шактийском контексте относящийся к высшему состоянию преданности Матери, в котором человек и достигает Единения.

Пробуждёнными глазами Назрул также видит Махадеви, вероятно, в одной форм сагуны, в своём собственном восприятии недвойственной онтологии шакта-тантры. Конечная цель садханы, практики, в шактийской теологии - это осознание себя как Брахмана. Это стихотворение заканчивается страстным и искренним вопросом о том, когда же Мать возьмёт Назрула на свои колени, который встречается у Назрула и в другом месте:

Зачем бояться того места Где ты будешь спокойно спать у ног Матери? Кто умирает в пламени этого мира, того Мать зовет: «Иди ко Мне на колени; иди ко Мне на колени». Усыпляя, тебя, утомленного жизнью, Ма возьмёт к себе на колени, притворившись Смертью.

Следует помнить, что ишта-дэватой Назрула была Кали, которая в богословии шакт есть природа, изменение и, в конечном итоге, смерть.

Кали - «Царица Тантр», потому что она стирает двойственности, которые, согласно тантрической теологии, препятствуют реализации истинного «Я». Чистота и нечистота - одна из тех двойственностей, которые Кали разрушает, танцуя обнаженной на месте кремации. Здесь не хватит места, чтобы воздать должное теологии Кали, но место кремации имеет особое значение, потому что оно демонстрирует отношение Кали к смерти. Внешний аспект Кали - это просто «Природа», иногда интерпретируемая как Пракрити.

«Безумная Богиня, дикая, непредсказуемая и своенравная природа, «грозовое облако», которое может вызывать наводнения (своим присутствием) или голод (своим отсутствием). Ее неистовый танец - это вечное изменение естественного порядка. Ее устрашающая форма - это наглядное выражение того жестокого факта, что все в природе постоянно меняется, а изменение - это распад и, в конце концов, смерть».

Таким образом, Кали учит, что смерть - это часть жизни и, демонстрируя пренебрежение к смерти, несмотря на боль, которая приходит с ней, - это проявление пренебрежения к жизни. Прибегая к Кали, можно научиться принимать смерть и находить утешение в ней посредством «освобождающего бесстрашия», состояния отсутствия перед смертностью и / или «трансцендентного освобождения», и осознать, что, хотя тело может умереть, Самость бессмертна.

Также можно сказать, что Кали особенно благоволит тем, кто находится на обочине жизни. Кали устраняет границы запретов, говоря о расширении прав и возможностей всех тех, кто в противном случае был бы изгоем, маргинализирован или угнетён. Назрул мог проецировать это на таких людей, как он сам, женщин, бедняков и их борьбу, и конечно на Индию того времени. Это соответствует подходу бхакты, поскольку бхактическая практика подчеркивает любовную личную связь, присутствующую как в индуистской, так и в исламской поэзии Назрула. Что необходимо для бхакти, включая Кали-бхакти, - это принятие бхакти и следование пути любовной преданности. Кали-бхакты могут намеренно отбрасывать внешние идентификации, чтобы приводить себя в состояние ещё большей преданности Махадеви. Рампрасад Сен, например, изображал себя женщиной в некоторых своих стихах, намеренно отрицая свою мужскую идентичность, поскольку мужская идентичность в таком контексте автоматически давало бы ему право на власть и, следовательно, являлась бы помехой истинному бхакти. Отождествляя себя с Кали, бхакта отождествляет себя с маргинализованными и вообще отверженными и, возможно, находит их «более духовно здоровыми». Это как раз отражено в вере Назрула в то, что Кали - не просто богиня, принадлежащая индуистам, но Мать всех своих детей. «В стихах Назрула она стала матерью всех детей - слабых, угнетённых, больных, голодающих, рабочих - даже чанлала, или неприкасаемых, и детей (возможно, мусульман, подобных ему?), которые не подпадают под категорию нормативной дхармы. Такая позиция не всегда очевидна в его стихах, адресованных именно Кали, но один пример можно найти в его стихотворении под названием «Проститутка»:

Кто называет тебя проституткой, мама? Кто на тебя плюет? Возможно, тебя вскормила целомудренная Сита. Ты можешь не быть целомудренной, Но ты - одна из всех наших матерей и сестер. Твои сыновья, как и любой из нас, Способны достичь славы и почести, Как и любой из нас, они способны попасть на небеса.

Это стихотворение считается примером мусульманства Назрула и удобно сочетается с другими стихами, в которых Назрул выражает желание или надежду увидеть, как женщины восстают, например, в его стихотворении «Восстаньте, женщины - восстаньте, как пылающий огонь», в котором он говорит: «О женщины, вечно победоносные, пробудите в себе богиню Дургу!» К тому же с шактистской точки зрения проститутка имеет тантрический подтекст. В тантрическом ритуале, где женщина может почитаться как проявление Махадэви, женщина низкого социального положения или проститутка олицетворяет веру в то, что идеи чистоты и нечистоты - это иллюзии, созданные людьми, которые затемняют истину Реальности, заключающуюся в том, что все есть Мать. Говоря о женщинах в целом, а не только о Махадэви, и несправедливом бремени целомудрия, возложенном на женщин, которое при этом практически не возлагается на мужчин, - еще один вопрос, которым был озадачен Назрул. С точки зрения шакты, стихотворение обращается к присущей женщинам божественности независимо от бремени, возложенного на них патриархальными социумами.

Наведение мостов поэтом Бенгалии

Жизнь Назрула показывает нам, что даже когда его вера развивалась в согласии с плюралистическим контекстом Ислама, он оставался человеком искренней преданности. Бангладешским исследователям Назрул в значительной степени запомнился как мусульманин, боровшийся за истинный дух Ислама посредством политической деятельности и поэзии. Большая часть их помнит его как политика-гуманиста, чья любовь к своим соседям-индуистам выражала его благочестие, и потому он щедро использовал индуистские образы и термины в своих произведениях, что являлось попыткой собрать всех за единым столом. Назрула действительно можно было бы назвать гуманистом, но я считаю, что это будет искажением его отношений с индуизмом, в частности с Кали-бхакти. Видя в нём лишь гуманиста, либо только мистика, заинтересованные стороны получают способ избежать необходимости увидеть в целом ту сложную религиозную идентичность Назрула, которую он создал для себя.

Назрул был воспитан как мусульманин, взял на себя обязанности своего отца-мусульманина и включил свою мусульманскую идентичность в свои стихи и музыку; Назрул также был посвящен в тантрический ритуал, имел длительные отношения со своим гуру, проводил тантрические ритуалы в своем доме со своим личным мурти и проявлял любовь, преданность, поиск прибежища и жажду бхакты, особенно в своей шактийской поэзии. Это выходит далеко за рамки простой «любви к ближнему». Назрул был не только мусульманином и не только индуистом. Он был бенгальцем и видел разделяющие бенгальцев границы инструментом оккупантов. Во многих своих стихах он призывает жителей Бенгалии вспомнить, что они были единым сообществом. Он воплощал эту память как поэт и музыкант. Назрул считал борьбу за свободу актом любви и справедливости, который напоминает о битвах Дэви Махатмьи и истории Ислама. Это также говорит и об отнюдь не поверхностном знакомстве с теологией Кали, в которой то, что кажется ужасающим, является для бхакты защитой, любовью и освобождением.

Духовный путь Назрула напоминает о других выдающихся личностях Бенгалии, особенно поэте пятнадцатого века, Кабире. Это слишком обширная тема, но некоторые аспекты увлекательной жизни Кабира, похоже, заложили основу для более позднего явления Назрула. Существует множество историй о происхождении Кабира, в некоторых он изображен ребенком родителей-мусульман или ребенком, которого приютили. Поэзия Кабира оставила свой след во многих сферах религиозной, духовной и художественной жизни. Считается, что, как и Назрул, Кабир был посвящен в бхактическую практику своим гуру Раманандой, который сначала отказывался его посвящать. Хотя у этой истории несколько версий, одна из них говорит, что Рамананда сперва отверг Кабира из-за его мусульманского происхождения. Кабир знал, что Рамананда неуклонно отправляется к Ганге каждое утро в предрассветные часы. Он лёг на ступеньки, и когда Рамананда случайно наступил на него, то от неожиданности возгласил: «Рама! Рама!» на что Кабир ответил: «Ты назвал меня именем Бога! Ты меня посвятил. Теперь я твой ученик!» Независимо от религиозной принадлежности, Кабир резко критиковал как мусульман, так и индуистов, особенно за то, что он считал пассивной духовностью. Например, Кабир резко критиковал принесение в жертву животных, как оно происходило и в Индуизме, и в Исламе, и утверждал, что никакие ритуалы или молитвы не смогут исправить такое действие. Критика Назрулом «тикизма и бородизма» среди индуистов и мусульман, похоже, продолжает критическую линию Кабира, и дальнейшее сравнительное изучение этих двух фигур может дать некоторые ценные сведения о том, как следует понимать духовную преданность в целом. Детали жизни Кабира неясны, а работы демонстрируют, что его главной заботой было не индуистское и мусульманское единство, а преодоление обеих традиций в направлении истинного Единства в форме Абсолютной Истины. Таким образом, Кабира можно рассматривать и как «и то, и другое» и как «ни то, ни другое». Возможно, вдохновлённый Кабиром, но озабоченный проблемами Индии девятнадцатого века в целом и Бенгалии в частности, Назрул решил объединить обе традиции.

В то время как религиозно и духовно плюралистическая идентичность могла быть неприемлемой для других по политическим или / и теологическим соображениям, Назрул воспользовался правом определять собственную религиозную идентичность. Что особенно примечательно в Назруле, так это то, что, хотя между традициями, характерными для бенгальского контекста, была определенная степень взаимовлияния, он не утверждал, что достиг истины, выходящей за рамки религии или интеллектуальных поисков. Другими словами, он не пытался стереть отличительные черты, или претендовать на полное превосхождение религии. Важно задуматься над этим, принимая во внимание политический контекст, в котором действовал Назрул. Примечательно, что Назрул не пытался создать единую религию или духовность. Он не призывал ни к новой религии, ни к отказу от религии в пользу чисто эзотерического или светского опыта. Он пишет: «Моя мантра - это [известный стих из Корана]: Мы поклоняемся Тебе Одному, и Тебя Одного мы молим о помощи». Из великодушной любови, мистицизма и преданности-бхакти он строит мост. Чтобы достичь единства, различия должны быть намеренно задействованы, поскольку простое преодоление их - это, возможно, достижение всеобъемлющего духовного единства, но не обязательно социального, которое требует возможности учиться на различиях.

Теологические размышления о мостах

В этом эссе не делается попыток строго теологического аргументирования в пользу принадлежности Назрула к исламу или индуизму. Скорее, оно исследует сложную духовность Назрула через его жизнь и произведения, что, хотя и не обязательно теологично само по себе, предлагает возможность исследовать такую ​​сложную картину через призму различных традиций в попытке углубить наше понимание веры и силы искусства передачи духовного импульса и теологическую эволюцию, вызванную диалогом и обменом мнениями. Метафора моста наглядно демонстрирует уникальную духовность Назрула Ислама и, я считаю, воздаёт должное его миссии единения. И теперь следует спросить - может ли такой мост вообще существовать без обеспечения безопасности обеих сторон, как казалось Назрулу? МакДермотт считает, что Назрула можно уважать за его достижения, но он не смог проложить новый путь, потому что использовал символы и образы, которых мусульмане не принимали.

Однако в данной парадигме моста, когда одно не может не быть полностью тем или другим (или полностью совпадать в соответствии с собственной самоидентификацией), полное согласие не является необходимым для значимого взаимодействия. Мосты можно рассматривать как структуры, закрывающие бреши единого целого, но в этом случае более уместно представить мост как "лиминальную сферу" связи между двумя пространствами, которая позволяет общаться и обмениваться данными, но при этом допускает уникальность и особенность.

Мост Назрула имеет некоторые особенности конструкции, заставляющие задуматься. Он столь прочно укоренён в двух сторонах, что, с точки зрения «промежуточного» Единого, его можно рассматривать как две половины того целого, которым он и является. Теологию можно определить как основную структуру духовного опыта в данном контексте, и это, безусловно, важная часть моста Назрула, но, что более важно - Любовь строит и поддерживает его. Любовь к Единому и любовь к людям по обе стороны, а также к земле и истории, которые разделены, даже если они и конфликтуют.

С теологической точки зрения такой пример предлагает ценное понимание как исламского мистицизма, так и, шакта-бхакти. Также очевидно, что, хотя любовь и преданность являются ключом как к исламскому мистицизму, так и к бхакти, эти два понятия нельзя безрассудно объединять. Для Назрула они, возможно, были комплиментарны, поскольку он позволил им оставаться отдельными, возможно, за исключением его чистой преданности, точно так же, как он видел народ Бенгалии как отдельный и единый. Назрул и подобные ему предоставляют богословам важную возможность исследовать и, возможно, испытать то, что не всегда существует в виде священного текста или трактата.

Диссонанс проявляется в том, как вспоминают Назрула. Когда вспоминают о его «двойственности», это часто происходит в контексте попытки заявить о нем как о мусульманском или индуистском политическом активисте или навесить на него ярлык опасного еретика. Но глубокое теологическое размышление о том, каким духовность, мистицизм и бхакти сформировали его, позволяет предположить, что он был не еретиком, а "даром свыше".

Перспективы для дальнейших исследований

Жизнь и творчество Назрула и ему подобных персон, предлагает интересную возможность и богословам и общественным активистам, а также учёным, занимающимся современными взаимодействующими и диалогическими религиозными движениями.

Работы Ханса-Георга Гадамера, Арвинда Шармы, Фрэнсиса Клуни и других направлены ​​на поиск способов развития коммуникации, обмена и конструктивного мышления как продукта межконфессионального диалога, сравнительного богословия и сравнительного религиоведения. Великолепную возможность, открывающуюся в исследовании духовного самовыражения Назрула, можно рассматривать и как упражнение в истинной «масштабности» Божественного. Подобные истории, как из прошлого, так и настоящего, могут способствовать нашему пониманию философских теорий, например, «слияния горизонтов» Гадамера и «пересечения и возвращения» Клуни.

В развивающейся сфере диалогической теологии, жизнь Назрула предлагает перспективу, сочетающую в себе теологические, социальные и политические реалии постколониализма и глобализации. Имеется потенциал для углубления и расширения этих теорий и подходов, возвращая ранее игнорировавшуюся или забытую историю (например, Назрула) и предлагая понимание того, как теология и религия пересекаются с движениями за свободу и глобализацией сегодня.

Дар Назрула был его мостом, дававшим людям способ переходить через него, развивать сочувствие, единство, делиться знаниями и оставаться разными в своих особенностях. Благодаря Назрулу, в качестве одного из многих примеров, мы можем узнать о том, из чего сделаны эти виды «мостов», на что они способны, и, следовательно, наметить захватывающие новые богословские перспективы, а также потенциал для объединения сообществ для достижения общей цели. Назрул был против разделения бенгальской общины, и именно тенденции к её разделению мешали борьбе за свободу. Мы никогда не узнаем, что чувствовал Назрул по поводу того, что его перевезли в Дакку в конце жизни, и понимал ли он это. Его миссия окончена, но его наследие способно передать эстафету последней строфы Бидрохи, и мы можем вспомнить слова Тагора:
Гряди, Комета! Выстрой мост огня сквозь тьму!

Устал от борьбы я, великий бунтарь,
И я отдохну в тишине, лишь найдя
Бескрайнее небо от плача страдающих чистое.
Лишь когда звон бьющихся сабель кровавых умолкнет.
Но способен ли я, устав от борьбы, покой обрести в тишине?
Я вечный бунтарь! головой уже за пределами мира.
И, вот я! Возвышенный, вечный и одинокий!

автор: Rachelle Syed

перевод: Инвазия , 11. 03. 2021

Если, при прочтении текста, Вы обнаружили ошибку, опечатку или неточность — просим сообщить нам об этом.

Выразить поддержку проекту «Инвазия» можно символическим донатом на QIWI: INVAZIONPOST