Непробиваемый блок. Глава 4. Часть 4
Ха Хён, сжимая телефон c прерванным звонком, провел ладонями по лицу. Услышав её неизменный голос, он ощутил, как пульс и тревога, вышедшие из-под контроля, понемногу угасают.
Раньше он думал, что она умеет бить только по мячу и по людям, а теперь — и по сердцу. Со Ха Хён не выдержал и расхохотался вслух. Это был момент, когда застывшая кровь внезапно вновь начала бурлить.
— С ума сошел, что ли, — цокнул языком профессор Чан, сидя на пассажирском сиденье, втыкая шприц в ампулу с лекарством. — Гнал как псих до Гучхона, а теперь ржёт, пока ему уколы ставят. Смешно, да?
— Я всех шарлатанов-экстрасенсов обошёл, но ни один не сказал, что в моей судьбе появится такой ебанат, как ты.
Ха Хён припарковал машину в десяти метрах от места катастрофы и смотрел на Ын Гиль, одиноко стоящую среди обломков.
В этом разрушенном до основания месте только она одна притягивала взгляд.
Если подумать, она всегда была такой. Окружение — дерьмо, а Ын Гиль светилась. Все вокруг пытались принизить её, втоптать в грязь, но она, чья работа — взлетать, не сдавалась. Даже здесь, в эпицентре катастрофы.
— Как сказал Нам, выглядит целой.
Со Ха Хён не мог оторвать глаз от её ног — чистых, без единой царапины. Взгляд его был таким тёмным и навязчивым, что лопнувшие капилляры в глазах выглядели особенно жутко.
— Поморгай хоть, ублюдок. Так сильно переживаешь? — Чан притворился, что не понимает. — За невестку, которая не ломается, спокоен?
Профессор, схватив его руку, привычно вколол успокоительное. Но взгляд Ха Хёна упорно цеплялся за одну точку.
— Кон Ын Гиль спросила меня… Справлюсь ли я с её упрямством. Даже не знаю, назвать ли это тупостью или жалостью, — его голос прозвучал странно, с надломом.
— Почему она лезет ко мне? Копает те гнилые потроха, что я похоронил, умирая.
— Ха Хён, — укоризненно позвал Чан. Прошло уже довольно много времени, а его двоюродный брат всё ещё оставался нестабильным. Даже если забыть о его красоте и богатстве — в такие моменты, как сегодня, он превращался не в наследника, а просто в пациента.
— Перебор. Ты и так в норме. Не жадничай, — профессор тяжело вздохнул, глядя на окровавленный руль.
Не было способа остановить сумасшедшего, который только и делал, что яростно давил на газ. Крики, угрозы, маты — сколько бы он ни орал, Со Ха Хён оставался безжизненно бесстрастным и лишь увеличивал скорость.
Лишь здесь он смог ввести ему успокоительное.
Ведь припадки Со Ха Хёна были ничем иным, как формой самоповреждения.
Профессор иногда думал, что человеческий мозг — это вселенная, которую невозможно до конца понять. Возможно, именно поэтому потеря чувствительности у Со Ха Хёна — не что иное, как способ, при помощи которого всемогущий мозг помогал ему умереть.
Как клетки, что исчезают естественным образом, чувства Со Ха Хёна отключались одно за другим. И, в конце концов, очередь дойдёт до пульса.
— Со Ха Хён, запомни этот момент. Посмотри на неё — она стоит целая и невредимая. Не все от тебя уходят. Не все проклинают тебя, не все сломались.
Ха Хён, насмешливо скривив губы, фыркнул:
— Вот поэтому и дерьмово. Она слишком красивая.
Он провёл по лицу, размазывая тёмную кровь.
— Всё в ней красиво, и я жадничаю.
— …А, ну да, — Чан с холодным взглядом скрутился.
— И не знаю, что с этим делать. Таким, как я — крайним, невежественным ублюдкам — не положено знать, как любить такое красивое.
Со Ха Хён, всё это время глядевший только вперёд, вдруг повернулся к профессору. Его взгляд был холодным и пустым.
— Всё, что мне казалось красивым, всегда ломалось.
— Так что, по-хорошему прошу: вколоти мне ещё один укол. Потому что я не должен снова это разрушить.
Со Мин А, направлявшаяся в Гучхон, получила звонок от Ын Гиль и криком срочно велела таксисту развернуться. Чем больше она об этом думала, тем сильнее потела. Слегка преувеличивая новость, казалось, дала сердцу упасть прямо ей на ногу.
Была и другая причина. Всё началось с того, что забытый Ын Гиль телефон зазвонил.
Кто это? Проигнорировав неизвестное имя, она поплатилась — с этого номера стали непрерывно поступать десятки звонков.
В конце концов, не выдержав, Мин А ответила. И начался настоящий обстрел.
— Алло? Э-это телефон спортсменки К-кон Ын Гиль...
— Ч-что? — Мин А чуть не выронила телефон — так страшно было услышать грубую ругань от незнакомца.
— Почему ты?! Ты хочешь, чтоб я ебнулся, да?!
— Е-её нет. Она т-телефон з-забыла…
Мин А, всё ещё прижимая к груди бешено колотящееся сердце, вошла в вестибюль больницы. Уже сейчас были заметны несколько репортёров с камерами.
Она быстро пошла к лифту, повторяя про себя номер палаты, который ей сообщили заранее. Голос Ын Гиль, уверявшей, что с ней всё хорошо и она не пострадала, всё ещё отчётливо звучал в ушах.
Пока не увижу — не поверю. Она ведь всегда такая.
Мин А с покрасневшими глазами открыла дверь в VIP-палату.
И только что готовые пролиться слёзы моментально спрятались обратно, сменившись икотой.
Это было странное зрелище. Со Ха Хён, державший в руках больничную пижаму, и Ын Гиль, стоявшая напротив, словно на ринге, мерились взглядами в молчаливом противостоянии.
— Я же уже не раз сказала, что со мной всё в порядке. Если совсем не верите – давайте просто проверим на месте! Хватит зря тратить кучу аппаратуры!
— Остальные спортсмены ведут себя спокойно и слушаются. Почему только ты, Кон, такая особенная?
— Мне неприятно чувствовать, будто я вру и попусту трачу деньги на больничные расходы!
— Ты же не забыла, с кем печать ставила? Похоже, и правда сотрясение. Пока я ещё добрый – переоденься и ложись.
Он положил больничную пижаму на кровать, но Ын Гиль явно собиралась яростно бойкотировать происходящее: губы у неё торчали на добрых пять сантиметров вперёд.
— С чего ты сегодня так упрямишься? — Ха Хён, прищурившись, улыбнулся. Злость так и пёрла.
— Уже нет. Засохло, корка отваливается!
— Ты ведь ненадолго вырубилась.
Он, недовольный своими же словами, скривился. Обычно безупречное, ровное лицо, которое он демонстрировал каждый день, теперь открыто исказилось от раздражения, и от этого исходила какая-то странная, угрожающая сила.
— Ты хоть знаешь, сколько раз шаталась на ногах на месте происшествия? Даже новорождённый жираф и то бы меньше нервов трепал.
— А вы, Со Ха Хён, вообще там не были. Откуда знаете?
— …Нам рассказал, — ответ прозвучал с запозданием, но Ын Гиль отнеслась к этому безразлично.
— Я ведь не по-настоящему пострадала. А из-за всей этой суеты такое чувство, будто я только и делаю, что пиарюсь. Мне это не нравится. Я же ясно сказала – не хочу.
— Ты не «не пострадала». Просто в сравнении с остальными это не так серьёзно. Но ты ударилась головой. Доктор вашей команды сказал, что сегодня за тобой нужно понаблюдать.
— Если честно, этот врач — полный шарлатан, — Ын Гиль упёрлась, неся чушь.
Ха Хён, сцепив руки на затылке, уставился в потолок. Если присмотреться, можно было заметить, как у него слегка шевелятся губы – будто он читает про себя молитву... или, скорее, бормочет проклятия.
Взяв паузу, он вернул самообладание и твёрдо посмотрел на Ын Гиль.
— Ты уже должна была понять, с кем имеешь дело. Мне становится легче, когда я мешаю людям жить.
Инстинктивно поморщившись, Ын Гиль ощутила, что не хочет это слышать. Слишком знакомый тон, слишком знакомая развязка.
— Если продолжишь вести себя так некооперативно, я просто уколю тебя анестетиком и всё.
— Поэтому пока даю тебе выбор. Хотя бы формально. Так тебе будет не так обидно потом.
— Это не предложение, а угроза.
Откуда-то возникло чувство дежавю, и вся энергия в теле Ын Гиль будто улетучилась.
— Я хочу точный диагноз и четкие показатели.
— Я же сказал – стоит тебе всего раз попробовать, и всё станет ясно..
Она бурчала, а он гадко ухмыльнулся:
— Ты точно уверена, что сможешь справиться, если я на тебя наброшусь?
— Конечно. За кого вы меня принимаете?
В тот же момент Ха Хён стремительно подхватил Ын Гиль на руки и уверенным шагом понёс к кровати.
— Веди себя как пациентка и позволь мне о тебе позаботиться. Если я на тебя «наброшусь», ты по куче причин не сможешь выйти из этой больницы.
Он улыбнулся, но в его тоне сквозило зловещее предупреждение.
Он опустил её на кровать и, просунув её ноги себе под подмышку, как бы зажал их. Несмотря на то, что руки у неё были свободны, попытка обвить ими его шею и поменять положение провалилась – Со Ха Хён вообще не двигался. Это дико бесило.
— Ух!.. Так нечестно! Использовать силу — это уже ниже пояса!
— Это твой стиль, спротсменка Кон. Тебе можно, а мне нет?
Они на полном серьёзе сцепились в силовой борьбе. Вот только со стороны они выглядели как страстно обнимающаяся пара – чего не замечали только сами.
Единственная, кто это увидела, была стоявшая у двери Со Мин А. Она, рыдая от возмущения, не могла оторвать глаз и снимала всё на камеру. Инстинкт, ничего не поделаешь.
Со Ха Хён, полностью зафиксировав и руки, и ноги Ын Гиль, потянулся за больничной одеждой и начал расстёгивать пуговицы с помощью рук и рта, и их глаза случайно встретились.
Он остановился, тихо посмотрел на неё сверху вниз и медленно склонился – их губы почти соприкоснулись. И тут он неожиданно пробормотал:
— Ын Гиль, ты боишься больниц.
Она дёрнулась, и вибрация прошла по их прижатым телам. Он тихо хмыкнул, и у неё сердце будто упало. Странное чувство падения вызвало головокружение.
Она резко отвернулась. Ей казалось, что если будет продолжать смотреть на него, все её слабости раскроются. Она не могла этого допустить.
Ха Хён бережно убрал волосы с её лба.
— Поехали домой. Прости, что напугал.
Он, наконец, отстранился, и между ними снова появилось расстояние. Откуда-то тут же просквозило, и она инстинктивно схватила его за край одежды.
— Не спросите, почему? Не любопытно?
Она молчала, а он, будто этого хватило, коснулся её брови.
— Если тебе что-то неприятно – не делай. И впредь тоже.
Ын Гиль невольно сжала белую простыню.
— Меня сейчас волнует вот что: почему ты до сих пор не сказала, что проголодалась, хотя обед давно прошёл?
— Другие уже по две тарелки больничной еды умяли, а ты, как дура, сидишь голодная.
Этот мужчина порой без предупреждения заполнял её пустоту.
Ха Хён приподнял бровь. От этого выражения лица Ын Гиль не удержалась и коротко хихикнула.
— Что за странная формулировка.
Она снова тихо рассмеялась. Мин А, глядя на свою спортсменку со спокойным лицом, впервые за долгое время не могла сдержать слёзы – и всё равно не чувствовала себя одинокой.