Йешайаху Лейбовиц - "Еврейская вера" - Глава 2

Иов

История Иова развивается в контексте еврейской цивилизации, но нам не дано установить ни время, ни место, в котором она была написана. Эта книга — одна из двадцати четырех, составляющих библейский канон, но у нас нет ни намёка, ни каких-либо указаний ни на время её написания, ни на место, где она происходит, ни на личность её автора.

На эти вопросы было дано много ответов, однако все они носят легендарный характер. Есть те, кто говорит, что Иов жил во время выхода из Египта, и есть те, кто относит его к более поздней эпохе, эпохе царя Артаксеркса и царицы Есфири. Между этими двумя эпохами тысяча лет. В тексте не указано, что действие происходит в земле Израиля или в какой-либо из земель, известных тогда евреям, таких как Египет, Вавилон, Ассирия или Арам, и народ Израиля там никогда не упоминается.

В книге нет следов происхождения семьи Иова. Все товарищи имеют иностранные имена: Елифаз Феманитянин (йеменец), Вилдад Сухита (савхеянин), Софар Наамитянин и Елиуй Вузитянин. Поэтому наиболее вероятным мнением, пожалуй, является то, которое мы находим в Талмуде, согласно которому Иов никогда бы не существовал, а был лишь персонажем, созданным каким-то писателем как пример. Само присутствие Бога в качестве собеседника в разговоре, происходящем в рассказе, могло подкрепить это мнение.

Но даже если Иов был всего лишь одним из примеров, каково было его послание? Ответ таков: в библейском эпизоде жертвоприношения Исаака вера (вера ради самой себя) играет центральную роль, а в книге Иова вера достигается как вывод, достигнутый после великой борьбы. Таким образом, путь Иова отличается от пути Авраама, потому что последний приходит к выбору веры в Бога, поскольку Он есть Бог, без каких-либо рассуждений, обсуждений или сомнений.

Мы можем заметить в двух эпизодах, в эпизоде с Иовом и в эпизоде с жертвоприношением Исаака, некоторые параллели, которые сближают их. Эпизод жертвоприношения заканчивается возвращением Авраама и Исаака в Беэр-Шеву: «И поселился Авраам в Беэр-Шеве. И после тех событий было возвещено Аврааму: Милка родила брату твоему Нахору детей: Уца первенца и его брата Вуза» (Быт 22, 19-21).

Иов происходит из земли Уц, и это имя появляется в стихе после принесения в жертву Исаака. Таким образом, автор говорит нам, что история Иова является продолжением истории жертвоприношения. И если кто-то скажет, что это только совпадение, то в истории появляется четвертый спутник, которого зовут Елиуй Вузитянин, и это имя также появляется в том же стихе, который следует за жертвоприношением Исаака.

А если и этого недостаточно, то вот еще одно доказательство близости двух персонажей: последние два слова, которые у автора произносит Иов, — «прах и пепел». Это довольно редкое в Библии выражение появляется в знаменитом споре между Богом и Авраамом о судьбе Содома: «И вот, я осмеливаюсь говорить с Богом, хотя я и прах и пепел» (Быт 18, 27). Можно также добавить, что об Аврааме сказано после жертвоприношения: «Теперь я знаю, что ты боишься Бога» (Быт 22, 12), а об Иове с самого начала сказано: «Честный и невинный, боящийся Бог, избегающий зла» (Иов 1, 1). Талмуд отмечает этот параллелизм и отмечает, что в данном случае эпитеты Иова превосходят эпитеты Авраама.

Эти библейские намеки на связь между Иовом и Авраамом, хотя и кажутся чисто внешними, на самом деле содержат глубокий смысл: оба они были испытаны после того, как уже продемонстрировали свою богобоязненность. То, что им обоим пришлось снова подвергнуть испытанию, было характером их веры, а именно: они были богобоязненны из-за самого факта, что Он есть Бог, поклонение Которому является целью человека, или, может быть, их вера была соизмерима с качествами и функциями, приписываемыми Ему как защитнику человека, необходимыми для удовлетворения их нужд?

Повествование книги Иова хорошо известно: этот человек, живущий праведно, добился всего, что можно считать «хорошим» для жизни человека: хорошего положения, сыновей и дочерей, богатства и спокойствия, и он почитается его товарищами. И вот, у него отбирается все. Все его дети умирают еще при его жизни, у него крадут все его имущество и, оставшись нагим и лишенным всего, он также теряет свое положение в обществе. Позже он теряет здоровье и заболевает чесоткой с головы до ног. От него отказывается даже жена - и это, пожалуй, самый серьезный удар. И пока он сидит в пепле, скорбящий, растоптанный и больной чесоткой, к нему приходят беседовать трое товарищей. Слова Иова «проклят день, в который я родился» (3, 2) являются началом великого спора, который разворачивается на протяжении тридцати глав.

Иов говорит чрезвычайно резкие слова Богу, обвиняя его в несправедливости, жертвой которой он стал, и вообще о горькой участи человека. Здесь следует отметить, что ни Иов, ни трое его собеседников (которые ожидают, что Иов изменит свое мнение) не сомневаются в том, что мир принадлежит Богу, что Он направляет и надзирает за ним, и что все, что в нем происходит, исходит от Него. Поэтому Иов говорит: даже великое зло, от которого я страдаю, исходит от Него. Для сравнения, трое товарищей отвечают на уровне теодицеи, то есть, пытаясь оправдать Бога. «Не можешь, — говорят они, — сомневаться в справедливости божественного суда. Быть может, ты не был праведен, как сам думал, и совершил тяжкие грехи, за которые и понес наказание этими бедствиями. Или, возможно, ты неспособен понять божественную справедливость и мудрость, скрытые в том, как Он руководит миром».

Иов не желает принимать эти объяснения и отвечает тремя сериями диалогов, в каждом из которых по несколько раз появляются три собеседника: Элифаз, Вилдад и Софар. Обвинения Иова претерпевают интересную и постепенную трансформацию: вначале он говорит о причиненном ему зле, потом расширяет и углубляет тему, представляя свою судьбу как частный случай всеобщего зла, которое он видит в том, как Бог царствует в мире («Земля отдана в руки нечестивых» 9, 24). Но Бог не отвечает на эти обвинения, и именно этот факт, вместе с тем, что Он воздерживается от раскрытия человеку логики, которая движет этим ужасным и грозным миром, создает для Иова дальнейшие страдания, даже более глубокие, чем те, которые сопровождают его чувство, что к нему отнеслись несправедливо.

В главе 31, одной из самых интересных, Иов переходит от описания своей личной судьбы к проблеме страдания, присущего человеческому существованию в целом, а также всей природы. Человек хочет понять смысл своего присутствия в не-хорошем мире, но Бог не отвечает.

Центральной главой книги Иова, по моему мнению, является 28-я, которая начинается со знаменитого стиха: «У серебра есть источная жила, и у золота место, где его плавят». В этой главе очень красиво раскрываются технологические достижения человека: он извлекает из земли серебро и золото, изменяет течение рек, строит дома и заставляет цвести пустыню. Но, несмотря на величие человека, его достижения и способности, [звучит вопрос] «где найти мудрость?» (28, 12). В том мире, где человек обладает такими большими способностями, которые почти позволяет ему изменять саму природу и то, что сотворил Бог, все же ему не дано понять свою судьбу (примером которой является судьба Иова). Он не понимает цели того творения, которым стал почти хозяином, и спрашивает море и землю, небо, солнце и луну, где истинная мудрость и каков истинный смысл этой реальности.

Но его вопросы остаются без ответа. И Бог говорит человеку: «Мудрость есть страх Божий, и удаление от зла - разум» (28, 28). Среди современных комментаторов и даже среди простых читателей есть те, кто утверждает, что это и есть ответ Господа на вопрос «где найти мудрость?». Нет большей ошибки, чем эта! Это не ответ Господа на прозвучавший выше вопрос, а ответ на обвинение Иова «Почему Ты так управляешь миром?», на что Бог и отвечает: «Замолчи и исполняй Мои повеления, страх Божий сам по себе есть мудрость», и таким образом человек остается без всякого объяснения сущности мира и его смысла.

Интересно отметить, что в контексте современных исследований книги Иова есть писатели, считающие ее не книгой веры, а чисто литературным произведением, в котором излагаются определенные мнения и философские положения. Среди них некоторые склонны видеть в 28-й главе инородное тело, которое или было вставлено по ошибке или потому, что в Библии не нашлось другого подходящего места для вставки этой замечательной главы. Это мнение основано как на том, что в нем не назван Иов, так и на утверждении, что он говорит не о справедливости, а о смысле мира. Но это не так: глава 28 не только является неотъемлемой частью книги Иова, но и дает очень ясное выражение обвинения Иова против Бога.

После всех этих слов главного героя, дискуссий и упреков автор совершает мужественный поступок: Бог, которого Иов обвиняет в том, что он не отвечает на вопросы человека, является Иову и отвечает ему, а тот принимает Его слова как удовлетворительный ответ. Бог говорит сподвижникам Иова: «вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов» (42, 7), а именно: вы пытались оправдать Меня, противодействуя обвинениям Иова, вы не сказали истинных вещей, как это [напротив] сделал Мой раб. Следует отметить, что Иов здесь обозначен как «раб Господень», прилагательное, данное Моисею в момент его смерти (Втор 34, 5).

Если это правда, то у этой истории «счастливый конец»: Иов получает ответ на свои вопросы и потому не имеет других претензий. Но зададимся вопросом: какой ответ? То, что автор вкладывает в уста Господа в последних трех главах, кажется, совсем не попадает в цель: не отвечает на вопрос «где найти истинную мудрость?», не затрагивает ни проблему справедливости, ни закона или жалости, ни награды и наказания. В ответе Иову нет и следа ссылки на любой из этих вопросов. Вместо всего этого Божий ответ Иову изображает естественную реальность, не объясняя ее, и представляет существующее таким, каким оно проявляет себя, не вынося суждения о его ценности. Этот ответ описывает небесный и земной миры, от неодушевленного до живых существ, от великолепия света (света, нисходящего с неба на землю, и неслучайно с сотворения света начинается и Бытие), до самых ужасных и чудовищных вещей, и автор останавливается на этих последних. И во всем этом описании нет ни намёка ни на направление, которым могло руководствоваться это дивное творение, ни на тайное намерение [замысел], лежащее в основе чудовищности мира.

Ответ Бога состоит в том, что эта реальность сама по себе является божественным Провидением, и это удовлетворяет вопросы Иова.

Чтобы лучше понять ответ Бога Иову, обратимся к словам Маймонида, который дал этой книге самое глубокое объяснение из всех комментаторов и мыслителей, занимавшихся ею, евреев и неевреев. Он пишет: «Это видение, явившееся Иову и проясняющее его глазам ложность его прежнего взгляда на вещи, есть не что иное, как описание естественных вещей, будь то физические принципы или действия небес [т.е. астрономических явлений] или описание природы живых существ [включая ворона и аиста, оленя, лошадь и льва и, наконец, полторы главы о Бегемоте и Левиафане, двух чудовищах, о которых ничего не известно], и ничего больше» (Путеводитель растерянных, ч. III, гл. 23).

В этом тексте нет ни слова ни о человеке, ни о его судьбе, ни о справедливости Божией, и именно поэтому Иов понимает, чего хочет от него Бог и каково испытание, которому Он его подвергает. Решающим стихом является тот, в котором мы читаем последние слова Иова: «Я знал тебя понаслышке, а теперь увидел тебя своими глазами» (52, 5). На протяжении всей своей жизни Иов имел веру в Бога, как это обычно принято среди людей, которые верят и соглашаются служить Ему, потому что Он, в свою очередь, служит человеку: Богу, основная функция которого состоит в том, чтобы обеспечивать удовлетворение человеческих интересов. Но это есть вера «понаслышке», вера, о которой он слышал и в которой, очевидно, был воспитан. Но теперь взор Иова охватывает некоего Богa, «чьей сущностью является Сам Бог, а чей мир в его нынешней форме есть Его присутствие». Это присутствие имеет место в самой природной реальности и не направляется какой-либо предопределенной в ней или для нее целью, равно как и не направлено на удовлетворение потребностей и желаний Иова.

С того момента, как глаза Иова познают Господа, он понимает, что пришло время решить, брать ли на себя ответственность верить в Него и служить Ему в этом мире, как он есть, не ради свего собственного блага, а исключительно из-за того, что Он есть Бог. То, что видит Иов, есть «откровение Божие» ему, а оно в свою очередь состоит в самом факте, что он признает Бога не как того, кто обеспечивает распределение благодати и справедливости, не как того, кто имеет сострадание или назначает награды и наказания, но как Божественность, и это истинное познание Бога: Бога, Божественность которого не зависит от земных вещей.

###Также это тот тип веры, который мы находим в молитвеннике, документе, дающем наивысшее свидетельство об истинном содержании еврейской веры. В утренней молитве мы произносим: «Ты уже существовал до сотворения мира и Ты существуешь со времени сотворения мира». А также: «Владыка мира, царствовавший до того, как было сотворено что-либо». Это означает, что существование мира не имеет значения для Божественности Бога, и это открытие Иова.

В этом опыт Иова отождествляется с опытом отца Авраама, о котором уже сказано в рассказе о завете, что он поверил в Бога, но именно эпизод жертвоприношения свидетельствует о том, что он боится Бога в абсолютном смысле, а не по отношению к Его действиям в мире. Так, Маймонид комментирует: «Иов [...] говорил все, что он говорил, пока не знал и не познал Бога, кроме как посредством того, чему его учили, подобно тому, как его знают толпы верующих […] и верил что это выдуманное счастье (здоровье, богатство, дети) было настоящей целью». Все это было таким образом, «до тех пор, пока он знал Бога на основании слухов («понаслышке», 52, 5), а не посредством своих рассуждений, и поэтому он имел все эти сомнения и говорил то, что говорил». Если такова была цель (здоровье, богатство и дети), то ясно, что Бог, в своем царствовании над миром, не стремится к ней: в мире нет ни здоровья, ни богатства, ни детей, а только страдания. И Маймонид продолжает комментировать: «Но когда [Иов] действительно познал Господа [Маймонид подразумевает речь Бога к Иову из бури как момент, в котором он узнал Его], он принял ту идею, что истинное счастье, которое есть познание Бога, сберегается для тех, кто признает Его, и никакие человеческие страдания не могут его затемнить [...] таков смысл слов «Я знал тебя понаслышке, но теперь я видел тебя своими глазами, и поэтому я устал и нахожу утешение, видя, что я только прах и пепел». Смысл слов и поэтому я устал таков: всего, чем я был в прошлом, было достаточно, и я нахожу утешение, находясь в прахе и пепле. И точно вслед за этими его последними словами, которые показывают, что Иов пришел к правильному выводу, соседний отрывок говорит: «Вы говорили обо Мне не так, как вместо этого говорил слуга Мой Иов» (Маймонид, Путеводитель растерянных, ibid.) Товарищи говорили неправильно, потому что они описывали Бога как ответственного за мироустройство [affari del mondo], в то время как Иов наконец понял, что у Бога нет долга перед миром, но у человека есть задача признать Бога.

Иов понимает, что божественное присутствие в мире совершенно отличается от присутствия главы правительства в своем государстве, как говорит Маймонид: «Его бдительность не похожа на нашу, как и Его правление над творением не такое, как наше над нашим имуществом».

Бог не выполняет никакой функции по отношению к миру в том смысле, в каком дорожный полицейский (регулировщик) выполняет задачу управления дорожным движением. Маймонид продолжает: «Его функция и наша не объединены одним и тем же определением [...] и нет между ними ничего общего, кроме названия».

Мы называем «бдительностью» задачу регулировщика в его функции сортировщика движения и «бдительностью» зовем также управление миром, который есть мир Божий, но между этими двумя понятиями нет ничего общего, кроме названия. Это две совершенно разные вещи, «и не надо ошибочно полагать, - продолжает Маймонид, - что Его мудрость подобна нашей или что Его намерение, провидение и правление подобны нашим». Верующий не ожидает, что Бог объяснит ему мир, «и когда человек все это поймет, то все страдания рассеются в его глазах, и они не умножат его сомнений о Боге (знает ли Он или не знает, или Он наблюдает [vigila] или пренебрегает), но, напротив, это знание умножит его любовь [в Боге]». Слово «любовь» отсылает нас к Аврааму, единственному, кого называют «любящим меня» (Ис 41, 8), и к молитве Шма Исраэль1, в которой сказано: «и возлюби Господа Бога твоего», но без всякого намека на выгоду [scopo].

Здесь интересно сравнить то, что мы сказали до сих пор, с интерпретацией книги Иова двумя нееврейскими философами.

Карл Барт, наш современник, проникнутый глубокой христианской верой, рассматривает Ветхий Завет как священную книгу. Он глубоко погружается в историю Иова и отвечает словами, достойными восхищения, на наш вопрос о сути ответа Бога Иову: «Бог не дает ответа на вопросы Иова, потому что Он сам есть ответ». А поскольку Иов приходит, чтобы увидеть Бога в Его Божественности, то все вопросы о функциях, которые Он выполняет в мире или которые мы привыкли приписывать Ему, больше не имеют никакого смысла быть заданными.

Рядом с Бартом можно поставить писательницу Айрис Мердок [Iris Murdoch], профессора философии Кембриджского университета. Мердок глубоко вникает в религиозные вопросы с полностью атеистической позиции. В одном из своих романов Эпоха ангелов она представляет интересную атеистическую интерпретацию книги Иова, имея в виду ответ Бога Иову как выражение того факта, что Бога не существует. Отсюда она приходит к выводу, что высшей ценностью для человека является действие без всякой компенсации: «Нужно быть добрым в обмен на ничто» — человек должен быть добрым, без всяких объяснений. В этом вся ценность. Здесь замечательная игра слов: английское выражение «good for nothing» означает «ни на что не годный». Мердок расчленяет предложение на составные части и говорит: ты должен быть добрым (good), несмотря на то, что это добро (good) тебе ничего не дает и ты не извлекаешь из этого никакой пользы (for nothing). И почему ты должен быть хорошим? Потому что это есть добро.

Это и есть понятие веры «ради самой себя» вне религиозного контекста, в атеистической мысли.

Здесь в скобках можно отметить необыкновенное (но, может быть, и не совсем) явление : сам ответ Иову, который автор вкладывает в уста Бога, предлагается, с одной стороны, как манифест глубокой религиозной веры (которую я определил как веру «ради нее самой»), а с другой другое как манифест атеизма. Этот факт демонстрирует универсальное правило, согласно которому не интерпретация следует за содержанием написанного слова, а значение написанного слова следует по стопам комментатора. Об этом Мудрецы (блаженной памяти) должны были сказать: «Все сны следуют тому, что говорят уста» (Мишна, Брахот, 55). Это означает, что объяснение сновидения не вытекает из смысла самого сна, но значение сна зависит от толкования, данного ему.

Здесь стоит добавить еще несколько слов о контрасте, существующем между еврейским автором книги Иова и великим греческим трагиком Софоклом, чья Антигона является одним из величайших произведений западной литературы. Я займусь этим здесь, даже если я отойду от нашей центральной темы, которая представляет собой анализ двух форм, которые вера принимает в контексте иудаизма, и в частности того, что мы называем верой «ради самой себя».

Автор Книги Иова не знал греческой культуры, и, возможно, Софокл никогда не слышал об Израиле, и тем не менее между предпосылками, лежащими в основе содержания этих двух произведений, есть удивительное сходство. Мы видим параллелизм в изложении темы у обоих есть, хотя выводы разные.

Иов и его спутники осознают свое положение перед Господом, тогда как Антигона происходит из мира, знающего не Бога, а богов Олимпа. Итак, сравним то, что Иов говорит об ограниченности человека в понимании смысла мира, с вопросом, возникающим у Антигоны, о том, каковы силы и возможности человека, и каковы границы, налагаемые на него его собственной ограниченностью или внешними по отношению к нему факторами.

Иов очень четко ставит свои вопросы (снова глава 28!), описывая достижения человека в порабощении природы и отмечая его неспособность понять смысл мира (даже на фоне описания владычества над ним человека). Греческий поэт также открывает второй хор Антигоны описанием великих способностей человека: «Много великих вещей существует в мире, но величайшая из них — человек».

Софокл имеет в виду здесь не столько политическую способность управлять, сколько способность человека господствовать над природой и знать, как использовать ее в своих интересах. Поэтому Софокл говорит о технических способностях, о той же человеческой мудрости, которую признает и Иов. Возможно, Иов всегда жил на континенте и никогда не видел моря, а грек — человек побережья, поэтому он открывает речь картиной, намекающей на жизнь на море («человек способен пересечь моря»), а затем со ссылкой на возделывание земли обработанными металлическими орудиями. И здесь мы встречаемся с тем, что вызывает восхищение у Иова: владычество человека над другими живыми существами, над рыбами морскими, над птицами, летящими по небу, и над земными животными.

Как гражданин полиса, Софокл восхищается государственным строем, которым удается управлять человеку, а также медициной и искусством. Лишь вскользь он упоминает о смерти, которой человек не может избежать, — касаясь темы, которой занимается и Иов. С другой стороны, Софокл усматривает главную ограниченность человеческих возможностей в области отправления правосудия (по-гречески dike). Он говорит о правосудии и отправлении правосудия как о чем-то, что боги навязали [imposero] миру, а следовательно, и человеку, причем эта справедливость не обязательно соответствует человеческой справедливости.

Эта справедливость божественного происхождения есть не что иное, как всеобщий порядок и вытекающий из него гражданский порядок — естественный закон и нравственный закон — и они составляют пределы человека: единственный путь, которым человек должен найти свою дорогу в жизни и достичь счастья, проходит через его подчинение тому порядку, который боги установили в мире. Самонадеянность человека и его преувеличенная уверенность (греческое высокомерие [hybris]) в возможности вырваться из этих рамок являются источником его неудачи, как это проявляется именно в трагедии Креонта и Антигоны.

В чем же тогда разница между Софоклом и автором книги Иова? Грек не знает Бога невинно (в отличие от фараона, который не знает Бога преднамеренно, сказав: «Кто такой Бог, чтобы я повиновался его слову?»). Он верит в богов, но его боги на самом деле не что иное, как воплощения сил природы, природных влечений человека и сверхчеловеческих, но все же антропоморфных мифов. Более того, даже справедливость богов есть не что иное, как совокупность естественных и социальных законов, законы, которые человеку не дано обойти, ибо это означало бы неподчинение богам. Вера Софокла в богов — это действительно глубокая религиозная вера, но на самом деле это не что иное, как принятие человеком своей человеческой и природной реальности.

Автор книги Иова, наоборот, имеет дело не с тем, что касается человека по отношению к самому себе или по отношению к природе, а с положением человека по отношению к Богу. Бог Иова отвечает на его вопрос о смысле мире, и тем самым ставит его перед его ошибкой. Следуя Божьему «откровению», Иов признает, что чудеса творения, как происходящие от Бога, сами по себе не имеют значения направленного к человеку, и нет смысла пытаться понять их на основе человеческих категорий. Восприняв эту идею и достигнув веры в Бога как такового [Dio per sé] (а не как набор функций, которые люди привыкли приписывать Ему), Иов удовлетворяется этим и не испытывает нужды в дальнейшей мудрости или большей справедливости.

Очевидно, что и грек, и иудей верят в Бога, но как только мы попытаемся их сравнить, мы обнаружим, что их разделяет то самое различие, о котором мы уже подробно говорили, между верой в направляющего и управляющего миром Бога (вера «не ради себя самой») и вера «ради себя самой».

1Основная молитва, которую иудей читает два раза в день и в которой подтверждает свою веру в Бога и в Его единство, состоит из трех отрывков из Пятикнижия: Втор 6, 4-9, Втор 11,13-21 и Чис 15, 37-41