Злое русское общество (Часть II: Человек и общество: Человек осознанный)

Предыстория:
Часть I: Общество

Итак, мы разобрались с понятием общества. А кто такой человек? Безволосая обезьяна? Двуногое без перьев? Если смотреть на человека как на внешний объект, не принимая себя как наблюдателя в расчёт, то всё примерно так и есть. Довольно занимательный и непростой объект для изучения, но наука им успешно занимается.

Благодаря антропологам, медикам, биологам, психологам человек внешне изучен довольно неплохо. Вопросы о его устройстве и поведении остались, вопросов много, но принципиально как будто всё понятно. Вот, возьми условного Дробышевского, он всё популярно расскажет от и до. От работы нейромедиаторов до инстинктов и рефлексов. В анатомических атласах можно рассмотреть человека изнутри в мельчайших подробностях. И практически про любую из этих подробностей можно найти подробную книгу, которая описывает саму эту подробность, её биологию, патологии и даже связь с другими частями тела.

С поведением человека как существа психического сложнее, но успехи есть. Нельзя сказать, что мы очень хорошо понимаем человеческую психику (древние буддийские учёны понимали больше), но объяснить в ней можем что угодно на достаточно глубоком уровне. Хочешь по Фрейду, хочешь по Адлеру, хочешь по Фраклу и далее по списку. Объяснения достигли той степени глубины, подробности и инвариантности, что все вкупе если и не дают действительного понимания, то очень к нему приблизились, вплоть до работающих прогностических моделей поведения.

Однако в контексте нашего разговора особый интерес вызывает не столько человек сам по себе, сколько человек во взаимодействии с другим человеком. То есть человек, как существо социальное. Здесь возникают дополнительные области для исследования: язык и общение. И с тем, и с другим дело обстоит уже не так хорошо как с внешним исследованием человека как незаурядного объекта.

С языком дела обстоят чуть лучше, наука лингвистика здорово продвинулась в его изучении, но и там не всё так гладко. Например, остаётся открытым вопрос о появлении языков. Примитивное объяснение, что язык — это результат эволюции примитивных сигналов взаимодействия, звучит не очень убедительно. Наблюдения как раз показывают, что языки со временем имеют свойство не развиваться, а наоборот, деградировать. Характерно сравнение древнегреческого, санскрита и арабского с их эволюционными продолжениями. Да, впрочем, то же самое справедливо и для русского, и для английского и практически какого угодно. А вот наблюдений развития языка в сторону усложнения немного. То есть язык, как сущность статическая изучен и понят неплохо, примерно как тело человека. Но вот как сущность в динамике, с его развитием, его восприятием и его использованием вызывает всё ещё много вопросов, которые рациональными научными методами либо не решаются, либо решаются неудовлетворительно, либо решаются локально с большими сложностями как решений, так и их понимания.

На этом сложности не заканчиваются. Язык как предмет сам по себе, допустим, понятен. Но когда этот предмет рассматривается вместе с его носителем, то есть, когда речь идёт не о “языке вообще”, а о речи, то мы попадаем в совершенно новую, практически неисследованную область. А область важная, людей связывает не язык как таковой, а их речь. Ведь могут же найти общий язык два говорящих на разных языках? Могут. Будут ли они использовать речь? Ещё как. Изобретут ли они новый язык? Не обязательно, могут обойтись и без этого. То есть на лицо факт языкового общения, в котором собственно язык играет косвенную роль.

С общением ситуация похожая (об общении мы говорили в прошлых разговорах порядком, конкретизировать это понятие здесь не будем). Понимание человека с точки зрения биологии, физиологии и т.п. даёт нам возможность проектировать общение, управлять общением и даже прогнозировать результаты общения. Но как только мы приступаем непосредственно к общению, опыт выкидывает коленца-сюрпризы. Выступить исключительно внешним оператором при организации общения не получается. Или получается что-то “вроде общения", — “эффективные коммуникации”, — то есть участники общения не столько общаются, сколько проигрывают предложенные схемы мимо сознания, выступают не столько личностями, сколько пассивными объектами. Или общение захватывает и его организаторов, и вместо управления проектом начинается жизнь из кинематографа Федерико Феллини. И кто там кем управляет: организатор общением, или общение организатором — вопрос без однозначного на него ответа. Вследствие богатого опыта больше скажем: если общение состоялось в точном соответствии с проектом, то это первый и верный признак, что общения как такового не было.

К чему мы ведём: с точки зрения объективного анализа (человека, аспектов его жизни, поведения), больших проблем в понимании изучаемых объектов нет. Человек как объект достаточно изучен как сам по себе, так и с точки зрения взаимодействия его с миром. Это позволяет армии технократов утверждать, что мы вступаем в новую эру, где человек становится не более чем биологическим придатком алгоритма, зашитого в ту или иную технологию.

Но как только мы залезаем “внутрь” объекта, уходим с позиции внешнего наблюдателя, и тем более подставляем вместо объекта себя, то всё становится совсем не так просто: появляются (точнее, могут появиться) явные противоречия и дыры в объективных моделях.

И можно было бы эту сложность взять за скобки, да вот только понимание человека как объекта не даёт полного понимания человека как явления и других феноменов, связанных с человеком. Человек в частности и социум в целом зачастую ведёт себя объективно нерационально и супротив ожидаемым объективно построенным моделям. Почему?

Потому что человек не только объект, он ещё и субъект. Если человек действует бессознательно, — а большинство людей так и действуют, — то человека как субъекта будто бы не существует. И массы людей, с точки зрения понимания их, управления ими, мало чем отличаются от массы любой другой материи. Но если человек “включает” свою субъективность, то он освобождается из-под власти алгоритма. Более того, он имеет возможность влиять на субъектность других людей, и тогда алгоритмы начинают сбоить на заметных “массах” людей.

Нельзя сказать, что на значимость феномена субъектности для жизни обществ и человечества вообще внимание не обращали, или обратили вот только сейчас и недавно. Мы говорим, конечно, не о “роли личности в истории”, это вульгарно. Мы говорим о роли субъекта в истории, где субъект не единичен, а массов.

Ещё Ибн Халдун в XIV веке обратил внимание на “скачки” в развитии обществ, и объяснил это наличием “асабийи” — персонального чувства сплоченности и социальной солидарности, которое является строго персональным. С развитием общества “асабийа” вымывается из общественного тела, и в конце концов общество становится беззащитным в отношении внешних угроз, потому что никто за общество и пальцем шевелить не готов. То есть средневековый, — насколько к арабской культуре применим такой временной маркер, — арабский мыслитель (у него в “Мукаддиме” много интересных идей, по мнению современных экономистов, социологов и других специалистов, сильно опережающих своё время) отметил взаимозависимость человека от общества и одновременно общества от человека как субъекта. В контексте нашего разговора, обращает на себя внимание “персонализация” асабийи, под влиянием которой человек действует именно как субъект. Перефразируя теорию развития обществ Ибн Халдуна, общество зарождается из субъектов, и, по мере снижения субъектности своих членов становится беззащитным перед лицом других обществ. То есть сила общества не только в совершенстве его органов и механизмов, но и в разности потенциала между “суммой частных” и общественным сознаниями.

Удивительный учёный нашего времени, Лев Николаевич Гумилёв ввёл другой термин: пассионарность. Пассионарность по Гумилёву — это персональная способность жертвовать своими интересами не ради себя. То есть, с точки зрения человека как объекта, совершать иррациональные субъективные поступки. Носителей этого качества учёный называл пассионариями. И, согласно его теории этногенеза, на это качество завязан жизненный цикл не просто обществ, а целых этносов. В определении этнос Гумилёва синонимичен понятию народа: общности людей, сложившейся исторически на определённой территории. Пассионарность Л. Гумилёва не то же самое, что ассабийа Ибн Халдуна, но она играет ту же роль для жизнестойкости общества и имеет ту же субъектную природу.

Правда, и Ибн Халдун, и Лев Николаевич занимались изучением традиционных обществ (традиционных по Генону, возвращаясь к началу нашего разговора). С развитием общества начинаются более интересные и сложные процессы. Но мы говорим не столько о теориях общественной эволюции, сколько о факторе субъектности в последней.

Есть другие примеры проявления и важность субъективности человека. Но они не дают ответа на вопрос о природе самой субъективности. Субъективность есть, она проявляется по-разному, некоторые её проявления можно классифицировать, называть, определяться с их влиянием на человеческие социумы и т.п. Но, как нам видится, всё это описание пусть иногда и очень широких и глобальных общественных явлений, но явлений частных.

Мы оказались как будто в тупике. Внешний анализ даёт для понимания мало. А включить фактор субъектности в этот анализ не получается. Выйти из тупика поможет позиция на эту проблему Гейдара Джемаля.

Упомянутый в предыдущей части нашего разговора Гейдар Джемаль посмотрел на человеческую субъектность с интересной стороны. Он сравнил человека с зеркалом, отражающем в себе окружающий мир. В пределе — отражающем вообще весь мир, и нет никаких препятствий этой возможности. А субъектность человека заключается в амальгаме этого зеркала. В том, что зеркало отразить не может и то, что чуждо окружающей его реальности (на эту мысль его навело изучение наследия Рене Декарта). Человек, с этой точки зрения, уникален тем, что насколько бы сложной, огромной и довлеющей над человеком как существом ни была бы окружающая его реальность, человек ей, в сущности, противоположен. Он, человек, точка на бесконечной протяжённости, которая в смысле бесконечности и самодостаточности протяженности бытия является его отрицанием. И человек с его сознанием, хоть и плоть от плоти материи, в то же время является “проколом” в этой материи. Он всегда ей противоположен. А раз противоположен, то этот прокол — не материален.

С точки зрения исламской парадигмы, которой придерживался Джемаль, эта “точка” есть “частичка духа Божьего”, которую Аллах поместил внутрь человека при его сотворении из глины, и о которой не подозревали ни ангелы, ни Иблис, отказавшийся человеку поклониться. Как известно из Корана, последний был за это наказан низложением, но с отсрочкой до страшного суда. До страшного суда ему было позволено быть “князем этого мира и нападать на человека спереди, сзади, справа и слева”.

В христианской парадигме мы тоже можем обнаружить присутствие трансцендентного Божьего духа в человеке. В буддийской — сложную концепцию “тончайшего ума” или “сознания” (само понятие сознания в буддизме очень сложно, но мы для простоты будем говорить “сознание”, подразумевая под ним трансцендентную сущность субъектности человека, благо такой взгляд, кажется, устоялся в том числе в среде науки, которая безуспешно пытается докопаться до её биологической или социальной сути).

Метафора амальгамы Джемаля, вкупе с философией великих традиций позволяет посмотреть на субъектность как на трансцендентное явление. А раз оно трансцендентное, то объективному анализу неподвластно. Поэтому, говоря от трансцендентном, понятийную, строгую и обоснованную ясность обрести не просто. Это не удивительно, мы уже говорили о специфики науки и рациональности, а именно о необходимости объективации предмета изучения, взгляда на него со стороны. Но нельзя посмотреть со стороны не то, что находится только внутри личности, и снаружи в принципе не может наблюдаться. Иначе это не было бы трансцендентным.

Что же получается? Сознание, “частица духа” — это просто сказки? Нет, не сказки. Мы не можем этот “феномен” “взять и посмотреть”, но мы можем наблюдать актуальные следствия его действия. Он не познаётся сам по себе у другого (у себя можно, но это за рамками нашего разговора), но зато его “следы” изучаются вполне неплохо. И, поскольку сознание живёт не само по себе, а вкупе со всем остальным человеческим организмом и, следовательно, с точки зрения проявления себя в феноменальном мире, в известной степени обусловлено неплохо изученной материей этого организма, то сложив субъектный взгляд сознания человека и взгляд объективного анализа человеческого, мы можем увидеть стереометрическую картинку, которая позволит увидеть то, что нас интересует.

След сознания — это осмысленность действия человека. Не рассудительность, не рациональность, а именно осмысленность. То есть действия, предполагающие смысл. Смысл предполагает понимание (в противоположность объяснению). По-настоящему осмысленное действие, тем более, если это действие совершается первый раз, это действие волевое. Именно и только в личном осмысленном действии проявляется свободная воля человека.

Тут полезно сделать несколько замечаний о свободной воле.

Первое касается необязательного её актуального наличия у человека. Сознание и, как его следствие, свободная воля — это опция. Вот мозг человеческий — это не опция, это данность. Хочет его владелец или нет, а он у него есть и будет работать. Сознание же имеет другую природу: человек может быть осознанным, а может не быть. Он может напрочь отказаться от осознанности, сам соорудить себе барьеры между собой как “тушкой” и сознанием, и действовать исключительно как социальное животное с небольшими шансами на возвращение к исходной позиции осознанности. Он может сознательно становиться таковым временно. А может, хоть это требует огромного труда и последовательных усилий, быть целиком и полностью осознанным всегда.

В этом свете известный эксперимент, “подтверждающий” отсутствие свободной воли у человека ничего не доказывает. Учёные взяли подопытных, и стали за ними наблюдать. Их интересовало первое: когда возникает возбуждение в соответствующей области мозга, свидетельствующее о принятом том или ином решение (взять апельсин, сделать другое действие) и второе: когда человек считал, что он принял такое решение. Оказалось, что человек принимает решение уже после того, как мозг его “за него” уже принял. Эксперимент как будто бы свидетельствует об отсутствии сознания и свободной воли: двуногое без перьев является всего лишь рабом функционирования своего мозга, и точка.

Эксперимент действительно может обескуражить, если придерживаться точки зрения, что человек является существом, осознанным всегда и везде. И что “сознательность” приравнивается к принятию любого решения. Но если это не так (а это не так), то эксперимент может говорить о том, что: либо подопытные не проявляли действительной свободы воли, либо для выполнения требуемых операций не требуется свободы воли, либо подопытные были неспособны проявить свободную волю, потому что давно от неё отказались и т.п. Но сделать вывод о её полном отсутствии вообще как явления — это то же самое, что на выборке из обывателей сделать вывод о неспособности человека жать на скамье стокилограммовую штангу от груди. Ну да, неспособен на это среднестатистический человек. А кто способен, ещё не факт, что будет это делать в интересах эксперимента. Не более того.

Второе замечание о свободной воле заключается в её (воле) дискомфортности. Свободная воля, сознания и т.п. — это очень неудобные вещи. Будь у обывателя его воля, он бы уволился с опостылевшей работы, назвал коллегу подлецом, а не по имени и отчеству, не брал бы кредит на новый телефон, не жрал бы булок на ночь, не наживал себе врагов и много-много бы чего не делал. Но “понимаешь…”: обстоятельства, люди хорошие просят, туда-сюда. Какая уж там свобода. Можно и без неё. Несвободно, зато комфортно.

И вот здесь мы имеем замечательное наблюдение. Осознанность, свобода воли, субъектность — это дискомфорт. А жить без смысла какой смысл? И там колется, и здесь колется. Человек как будто бы распят между своей биологической природой и собственным сознанием.

И, поняв эту истинно человеческую позицию и заняв её, с неё мы можем переходить к обсуждению общества не как объекта, а как объекта с точки зрения осознанного человека со свободной волей. Далее, говоря о человеке, мы будем говорить в основном о человеке осознанном.

Продолжение: https://teletype.in/@tcheglakov/Xr8UeyQT0Kp