7 минут рая | Глава 14. Intercepted (3 часть)
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
Чонин медленно разлепил веки. Перед глазами был незнакомый белый потолок. Он скользил по нему расфокусированным взглядом, и вдруг память услужливо подсунула почти точную копию этого момента из далекого прошлого. Он уже падал вот так. Один раз. Вскоре после переезда в Америку.
Тогда, почти не зная английского, он не понял указаний учителя и решил, что нужно бежать на выносливость. В нем взыграл азарт, желание доказать, что он не хуже других. Он просто бежал, стараясь пробежать дольше всех. Видел, как другие ученики останавливались, смотрели на него с насмешкой или недоумением. Но никто — ни один человек — не подошел и не сказал, что можно остановиться. Он бежал, пока тело само не отказало.
И вот сейчас то забытое чувство нахлынуло снова. Одиночество. Смятение. Ощущение, что ты бежишь один, а все вокруг просто смотрят.
Для иммигранта из расового меньшинства предвзятость и презрение в чужих взглядах не были в новинку. За маской вежливости скрывались острые стандарты, которые незаметно ранили самооценку. Живя чужаком на чужой земле, он научился возводить стены, не открывать душу, не подпускать близко. Так было безопаснее.
И теперь этот яркий, сияющий парень хотел ворваться в его выстроенный с таким трудом мир. Стоило ли оно того? Стоило ли рисковать своей хрупкой стабильностью? Чонин привык все просчитывать. Взвешивать риски, думать о последствиях. Вероятность, что подростковая влюблённость перерастёт во что-то большее, ничтожна; боль от неизбежного разрыва — почти гарантирована. Значит, нужно беречь то, что у тебя останется навсегда. Самого себя.
Решение, которое зрело в нем уже несколько дней, окончательно окрепло.
— Ты очнулся? — знакомый голос вырвал его из раздумий.
Чонин повернул голову. Чейз сидел на пластиковом стуле у кровати, и в его взгляде плескалась неподдельная тревога.
— Как можно было так бежать, когда тебе плохо? Надо было сказать, что сдашь в другой раз.
— Тренер Андерсон сказал, что перенесет. Можешь сдать позже.
Чонин осторожно сел, оперевшись о стену. В медпункте было тихо, медсестра куда-то ушла. Он думал, с чего начать. Поколебавшись, облизал пересохшие губы и тихо произнес:
— Мне нужно тебе кое-что сказать.
— Да, дедушка. Я выслушаю твою последнюю волю, — Чейз тут же схватил его за руку, пытаясь разрядить обстановку шуткой.
— Ладно, говори, — он мгновенно стер с лица игривость, его взгляд стал внимательным и мягким. Но Чейз понятия не имел, какой удар его сейчас ждет.
Чонин, сжав губы, долго молчал, а затем, наконец, тихо произнес:
— Я хочу вернуться в то время, когда мы еще не были близки.
Выражение лица Чейза не изменилось, но что-то в глазах погасло. Синева, еще мгновение назад теплая, как летнее море, покрылась тонкой коркой льда.
Не в силах выдерживать его взгляд, Чонин высвободил свою руку.
— Это твоя просьба? — Голос Чейза был напряжен до предела.
— Я хочу, чтобы ты вернулся на свое место. Чтобы мы снова стали просто знакомыми, которые изредка кивают друг другу в коридоре, — произнес Чонин, и с каждым словом его голос становился все тише.
Да, толчком послужила Вивиан. Будь они вместе, рано или поздно пришлось бы столкнуться с этой проблемой. Оттягивать неизбежное — значило давать ему ложную надежду. Чонин хотел лишь спокойствия. И еще он хотел, чтобы Чейз остался тем принцем школьных балов, которым он восхищался и которого ревновал до ненависти. Без всяких клейм и ярлыков.
Чонин говорил это спокойно, но внутри все разрывалось на части. Он сам выбрал этот путь. Сам решил провести черту, потому что знал, что Чейз никогда бы на это не пошел.
— Мы не подходим друг другу. Ты и сам это понимаешь.
Сияние в голубых глазах Чейза медленно угасало. Он выглядел как брошенный ребенок. Чувство вины кололо сердце, но Чонин заставил себя натянуть слабую улыбку.
— Говорят, в этом году на выпускном будут выбирать отдельного короля среди младших классов, — мягко сказал он, — Надеюсь, ты им станешь.
Губы Чейза дрогнули. Он хотел что-то сказать, но смог лишь глубоко вздохнуть и отвернуться. Казалось, он из последних сил удерживает рвущиеся наружу слова.
Скрип отодвигаемого стула прозвучал в тишине оглушительно. Чонин заметил, как дрогнула рука Чейза, когда он поднимался.
— Хорошо, — наконец выдавил он. Голос был низким, почти безэмоциональным, но в этой пустоте звенела боль и ярость. — Раз ты этого хочешь, так и сделаем.
Чонин опустил голову и плотно сжал губы. Принятое им решение уже нельзя было отменить.
— Какой же я дурак, — опустошенный шепот Чейза разнесся по тихой комнате. — Я-то думал, мы с тобой определенно что-то строили. Видимо, это все было моим заблуждением.
Чонин не ответил. Не смог. В голове было пусто. Может, где-то в глубине души он надеялся, что Чейз прорвется сквозь его ложь, разгадает истинные чувства и, наплевав на все, крепко удержит. Но это желание было жалким и эгоистичным. Поэтому все, что Чонину оставалось — это молчать, опустив голову.
— Да. Мы слишком разные, — взгляд Чонина упал на руку Чейза. На тыльной стороне его сжатого кулака отчетливо вздулись вены. — Прости, что беспокоил все это время.
Чейз резко развернулся и пошел к выходу. Лишь Чонин поднял голову, провожая взглядом его удаляющуюся спину. Спину человека, которым он восхищался, которого желал, но которого так и не посмел удержать. «Есть ли на свете трус больше, чем я?» — подумал он, ощущая поглощающую ненависть к себе.
Дверь захлопнулась с ударом. Звук окончательно отрезал его от всего.
Только тогда до него дошло. Чонин сам, собственными руками, разрушил то единственное настоящее, что у него было. Он медленно поднял руки и закрыл ими лицо. Понимание того, что все сверкающие хрупкие мгновения, которые и называются молодостью, для него только что закончились, прорвалось наружу горячими беззвучными слезами.
«Так будет лучше», — повторял он про себя, но грудь разрывало от боли.
Прошло много времени, прежде чем Чонин заставил себя встать. Он толкнул дверь медпункта, и в лицо ударил холодный вечерний ветер. Он глубоко вздохнул, и с бесконечно мрачным сердцем молча побрел к тому выцветшему миру, в котором он жил изначально.
Чейз вылетел из медпункта, не оборачиваясь. Он шел по коридору быстрым шагом, ощущая, как внутри все рушится. Мысли метались в голове, сбиваясь в злой отчаянный рой. «Что опять было не так? Почему все так, черт возьми, сложно? О чем он вообще думает?»
Никогда в жизни он не встречал человека сложнее. Казалось, поймал — ускользает. Казалось, сблизились — прячется в свою раковину. Но самым непонятным был он сам, Чейз, который почему-то не мог от него отказаться. Даже когда было очевидно, что он ему в тягость. Впрочем, теперь это уже не имело значения. Теперь все было кончено.
Он не помнил, как досидел до конца уроков. Весь день прошел в каком-то вакууме. Голоса учителей и одноклассников доносились до него искаженным гулом, не несущим никакого смысла.
Когда он дошел до парковки, то увидел у своего «Порше» знакомую фигуру. Вивиан стояла, небрежно прислонившись к капоту.
— Пойди со мной на выпускной, и я признаю перед всеми, что мы расстались.
Чейз, казалось, был на пределе. Он шумно выдохнул сквозь стиснутые зубы, на щеке заходил желвак.
— У меня нет настроения на твои игры. Просто уйди.
Он попытался обойти ее, но Вивиан вцепилась ему в рукав.
— Приедет съемочная группа из Teen Vogue. Я уже и платье получила. Они собираются опубликовать фотосессию с настоящими школьниками на настоящем выпускном балу.
— И какое это имеет ко мне отношение? — устало спросил Чейз.
— Пожалуйста. Просто пойди со мной. Я скажу всем, что мы поссорились и расстались после выпускного.
—…Я даже могу сказать, что это ты меня бросил.
Чейз окинул ее презрительным взглядом. Он привык видеть ее эгоистичной, высокомерной, какой угодно, но только не жалкой. Сегодня в ней было что-то сломленное. Но у него не было ни сил, ни желания вникать в чужие проблемы, когда собственная душа была в руинах. Раздражение, кипевшее внутри, вырвалось наружу холодной жестокой фразой:
— В тебе осталась хоть капля гордости?
— Она кончилась. Я на самом дне.
— Богатая семья, свита подпевал. Какое же это дно?
Вивиан, всегда находившая ответ, на этот раз промолчала. Ее сжатые в кулаки руки мелко дрожали. Чейз видел, как она унижена, но было все равно. Он холодно смотрел на нее, а она, опустив глаза, отчаянно пыталась сохранить остатки высокомерия.
— Возьми с собой кого-нибудь из своих подпевал, — предложил он.
— Нужен именно ты. Я уже все подтвердила Teen Vogue.
— А кто тебе разрешал? — казалось, Чейз сейчас сорвется, — Уйди с дороги.
Он с досадой откинул голову, глядя в небо. И в этот момент из самой глубины его выжженной души поднялось что-то темное и уродливое. Не просто гнев или обида. Это было едкое, мстительное желание. Желание сделать больно тому, кто так легко от него отказался.
Он хотел, чтобы Чонин увидел, что ему не больно. Увидел, что он в полном порядке. Увидел, что ему совершенно наплевать.
— Ладно, — бросил он Вивиан. — А теперь уйди с дороги.
— «Ладно»? — та недоверчиво моргнула, не веря своим ушам.
— Пойду. Довольна? А теперь проваливай.
Не дожидаясь ответа, Чейз сел за руль и провернул ключ в зажигании. Мотор взревел. Вивиан испуганно отскочила, когда машина рванула с места.
Он гнал, не разбирая дороги, вдавив педаль в пол. Резкие повороты, визг шин — все это было лишь слабым отражением бури, бушевавшей внутри. Добравшись до дома, он влетел во флигель и без сил рухнул на диван. Накрыл глаза предплечьем и замер, почти не дыша. Мысли кружились в голове болезненным вихрем. Обида, гнев, тоска — все смешалось в один тугой, удушливый ком.
— Молодой господин, хозяин сейчас здесь. Он просил вас присоединиться к ужину.
От неожиданного ровного голоса Чейз медленно открыл глаза. Над ним, прямой как струна, стоял Клайв Пембрук — управляющий, служивший семье Прескотт еще до его рождения. По сути, он был классическим дворецким из старых фильмов, вплоть до безупречного костюма и неизменного обращения «молодой господин».
В этом доме уцелели не только старомодные обращения, но и давно устаревшие ценности. Именно это так ненавидела его сестра, София Аделина Прескотт.
На свое 16-летие Чейз получил в подарок редчайшую перьевую ручку. София — очередной бриллиантовый браслет. Роли, которых от них ожидала семья, были ясны. Чейза растили как наследника, а София должна была оставаться изящной светской львицей. Но она была слишком умна, чтобы смириться с этим. Поэтому решила разрушить семейную традицию выпускников Гарварда и без чьей-либо помощи поступила в Йель, главный соперник Гарварда.
— Молодой господин? — еще раз позвал его Клайв.
— Придумайте что-нибудь, — бросил Чейз, не желая ни с кем взаимодействовать.
— Я сообщу ему, что вы страдаете от высокой температуры и приступов рвоты.
Чейз усмехнулся невозмутимости Клайва, который знал его как облупленного.
— Ах, да, — напомнил управляющий, — и вы просили назначить встречу с консультантом по поступлению?
Лицо Чейза застыло. Он хотел устроить ее для Чонина, который никак не мог определиться с летней волонтерской программой. Раз Чейз поступал на ту же сферу, они могли поехать вместе. Заниматься вместе чем-то медицинским, работать в исследовательской лаборатории… Делать что угодно, лишь бы вместе. Но тот, с кем он хотел все это делать, только что вышвырнул его из своей жизни.
— ...В этом больше нет необходимости.
Когда Клайв ушел, Чейза накрыла такая тоска, что он не мог оставаться на месте. Он снова сел в машину и поехал, сам не зная куда. Руки сами повернули руль в сторону до боли знакомой улицы.
Было около полуночи. Весь дом тонул в темноте, и лишь в маленьком окне на втором этаже горел тусклый свет.
«Наверное, читает под ночником,» — подумал Чейз.
Весь этот дом с низкими потолками и скрипучим деревянным полом был не больше половины флигеля, в котором Чейз жил в одиночестве. Но в этих стенах было то, чего никогда не было в роскошном особняке Прескоттов. Тепло и любовь. Место, которое, хоть и выглядело просто, притягивало и дарило желание остаться.
Тяжелые капли забарабанили по крыше. Апрельский ливень — редкое явление для засушливого Беллакоува. Небо будто решило оплакать его идиотскую драму. Чейз торопливо нажал на кнопку, поднимая крышу кабриолета, но плечи и волосы уже промокли. Он уронил голову на руль, прижавшись виском к тыльной стороне ладони, и смотрел на окно Чонина. Вскоре свет погас.
«Пока я, как идиот, ничего не могу поделать, Чонин спокойно читает и ложится спать».
Он бесконечно долго сидел в машине, глядя на темное окно, расчерченное дождевыми струями. Ливень закончился. А он все не уезжал. Когда машина наконец тронулась с места, на мокром асфальте перед домом Чонина остался четкий прямоугольник сухой земли. Единственное молчаливое свидетельство его долгой одинокой ночи.