7 минут рая | Глава 10. Blind side (3 часть)
Над главой работала команда WSL;
Наш телеграмм https://t.me/wsllover
— Я не знаю, как встречаться с парнем, — сказал он неожиданно для самого себя. — Никогда об этом не думал.
Чонин нахмурился. Если бы кто-то спросил, гей ли он, он бы и сам затруднился с ответом. Он не мог отрицать, что Чейз Прескотт нравился ему. Но вместе с тем у него не было ни малейшего желания превращать это чувство в «отношения». Не все фанаты хотят встречаться со своим кумиром.
Чейз, не подозревая о его внутреннем сопротивлении, продолжил:
— Но если для того, чтобы разговаривать и смеяться с тобой, как раньше, нужно встречаться… что ж, давай встречаться.
Чонин резко обернулся. Его лицо выражало полное недоверие.
— ...Что? Что ты сейчас сказал?
— Я говорю, давай встречаться, — серьёзно произнёс Чейз, глядя на него снизу вверх. И в тот миг он сам сделал для себя удивительное открытие.
Он никогда не рассматривал Чонина «в таком ключе». Во-первых, он всегда считал себя стопроцентным гетеро. Во-вторых, вырос в семье, где из поколения в поколение поддерживали республиканцев и не оставляли места иным взглядам. К нему подкатывали парни, но это были лишь пошлые, предельно телесные намёки. Он не ассоциировал Чонина с этим.
Но если он будет с ним встречаться. Если Чонин станет его парнем.
От одной этой мысли сердце заколотилось, словно перед прыжком с высоты. В голову закралось подозрение, а не к этому ли он шёл всё это время? Чем больше он обдумывал, тем правильнее казалось решение. Однополые браки давно легализованы, да и в их школе хватало открытых геев. Сам он никогда не состоял в отношениях, скреплённых словом «встречаться». Но если первым окажется Чонин — в этом не было ничего плохого. Нет, напротив, в этом было что-то правильное.
К тому же встречаться значило быть в эксклюзивных отношениях. Это давало право держать Чонина рядом. Мысль принесла странное удовлетворение, укрепила уверенность. Он уже почти поверил, что всё решено.
И тут эта уверенность разбилась самым неожиданным образом.
— Прескотт, ты… — голос Чонина дрогнул. В следующую секунду он схватил подушку с кресла и с силой швырнул её прямо в лицо Чейзу. Подушка глухо ударилась и упала ему на колени. — Убирайся. Вон.
— ...А? — Чейз ошарашенно моргнул.
— Ты безнадежен, Чейз Прескотт, — проговорил Чонин сквозь зубы.
Чейз не мог понять. Он ведь лишь предложил встречаться, потому что Чонин сам сказал, что он ему нравится. Разве это не повод радоваться? Для него, привыкшего, что всё падает в руки само, такое развитие было абсолютно непривычным. Он сидел в полном замешательстве.
— Больше никогда со мной не разговаривай! — холодно отрезал Чонин.
— …Ты серьёзно? — неуверенно переспросил Чейз.
Всё ещё ошарашенный, он медленно поднялся. В руках оказалась мягкая игрушка. Чейз растерянно посмотрел на неё, будто ища поддержки, и тихо спросил:
— Выброси его или делай что хочешь!
В жалком виде, с белой игрушкой в руках, Чейза выставили из комнаты. Бросив Сьюзи короткое «у меня срочные дела», он вышел на улицу, оставив за спиной тепло маленького двухэтажного дома.
Сев за руль, он ощущал себя как ударенный молнией. Несколько секунд он смотрел на игрушку, сжавшуюся в ладонях, а затем раздражённо швырнул её на пассажирское сиденье.
Здесь ему больше нечего было делать, Чейз нажал на газ и резко выехал со двора.
На каждом повороте Снежок перекатывался по сиденью, словно назло напоминая о случившемся. На перекрёстке, остановившись на красный свет, Чейз снова посмотрел на игрушку. В его взгляде сквозила обида — как будто перед ним сидел сам Чонин, холодно оттолкнувший его. Но вскоре обида растворилась. Он тяжело вздохнул, смирившись, поднял игрушку и осторожно усадил её на место.
А затем пристегнул ремнем безопасности.
И в ту же секунду воспоминание нахлынуло. Как он впервые увидел того парня с глазами, чёрными и глубокими, как глазки-бусинки у этой игрушки. Это случилось в ночь ежегодного благотворительного вечера.
За неделю до ежегодного благотворительного мероприятия в особняке на Крествью-драйв, 1, царила суета.
Чейз, стоя перед зеркалом в своем флигеле, заканчивал завязывать галстук-бабочку. Уже на выходе он столкнулся с гостьей, которой здесь быть не должно. В эту часть поместья, удаленную от главного дома, случайно не забредали.
— Давно не виделись, Чейз, — с мягкой улыбкой произнесла Эванджелин Кларк. — Ты все так же хорош.
Эванджелин когда-то была многообещающей актрисой, но к сорока она уже окончательно сменила амплуа и стала бизнес-леди, управляющей брендом сумок и кошельков. Ушедшая с экранов, она не потеряла ухоженной, слегка хищной красоты.
— У тебя бабочка съехала, — заметила она.
Эванджелин поправила галстук-бабочку, а затем скользнула рукой на его грудь. Движение выглядело плавным и естественным, но намерение читалось слишком ясно. Чейз спокойно смотрел на её ладонь, ощупывающую его грудь.
Он был наследником финансовой империи с активами в сотни миллиардов долларов, простиравшейся от инвестиционных банков до недвижимости. В его жизни соблазны встречались чаще, чем смена сезонов, и этого было недостаточно, чтобы заставить его хотя бы бровью повести.
— Бабочки там, кажется, нет, — сухо заметил он.
Чейз не мог похвастаться праведностью, но и у него были границы. Он не был настолько испорчен, чтобы трогать любовницу собственного отца.
Эванджелин отступила на шаг и изогнула губы многозначительной улыбке. Наглость в её поведении уже не удивляла. Чейз знал, что она часто бывает в нью-йоркской квартире отца. Но появиться здесь, в доме, где жила его мать — это было дерзко. Формально она оставалась деловым партнёром, но Лилиан, несомненно, догадывалась о романе.
Официально считалось, что его родители, Доминик и Лилиан, поженились по любви после того, как встретились на балу дебютанток и влюбились друг в друга. Но правда была куда прозаичнее. Союз заключили по расчёту.
То же самое, без всяких неожиданностей, ожидало и Чейза. Жениться на девушке из знатной семьи, завести «правильных» детей, посещать лицемерные благотворительные вечера и из поколения в поколение приумножать фамильное состояние. Путь был предначертан ещё до его рождения.
Возможно, именно поэтому он предпочитал случайные, «одноразовые» связи. Короткие, ни к чему не обязывающие, не обремененные ложью. Он дал себе слово, что после свадьбы, пусть и по расчету, будет верен жене. В прогнившем мире это был его единственный островок гордости.
Войдя в залитый светом холл, он прошел мимо суетящейся прислуги и остановился в гостиной перед огромным семейным портретом. Идеальная семья, образец «old money». Все на картине были безупречно красивы. И эта безупречность вызывала тошноту. Он слишком хорошо знал трещины, которые скрывались за этой блестящей рамой.
Его взгляд скользнул по деду, Альберту Прескотту. На картине рядом с ним были только его законные сыновья, Доминик и Кайл. Но Чейз знал, что есть и третий, внебрачный, всего на год его старше. Скандал, из-за которого его бабушка Элеонора сбежала доживать свой век во Францию.
Взгляд переместился на родителей. Отец, демонстративно привозящий любовницу в дом. Мать, которая, скорее всего, начала пить еще с утра.
А где-то там, за пределами этой рамы, была его сестра, которая открыто заявляла, что ненавидит быть Прескоттом. Он не видел ее с тех пор, как было написано это полотно.
Чейз поправил смокинг, надевая привычную маску вежливого безразличия, и шагнул навстречу гостям.
— Молодой господин. Вас ищет хозяин.
Подгоняемый дворецким, Чейз нехотя двинулся в сторону главного зала. Едва он переступил порог, как почувствовал это десятки взглядов, впившихся в него со всех сторон. Одни оценивали, другие прикидывали, словно гиены, выбирающие кусок мяса. Но и это было для него привычным.
Он натянул фальшивую улыбку. Маска вежливости и пустого очарования стала для него столь естественной, что он сам порой путался, где начинается его настоящее лицо.
Под тихую классическую музыку он обменивался формальными приветствиями с людьми, которых не знал и знать не хотел.
— Мистер Прескотт, рад знакомству. Я Стивен Флетчер, — вдруг сказал очередной незнакомец.
После рукопожатия с мужчиной средних лет отец подвёл его к кому-то ещё.
— Я слышал, он учится в той же школе, что и ты.
Сказано было так, будто это нечто особенное. Но Чейзу не было дела до одноклассников. Ему и не нужно было проявлять интерес — люди сами тянулись к нему. Даже слишком часто. И всё же демонстрировать безразличие было бы не в его стиле. Поэтому он улыбнулся вежливо, слегка склонил голову и изобразил заинтересованность.
Его взгляд скользнул по собеседнику отца и зацепился за фигуру, стоявшую чуть позади.
И в этот миг шум зала словно отступил. Там, в свете люстры, будто на отдельной, освещенной прожектором сцене, стоял парень с белоснежной кожей и черными как смоль волосами.
Строгий костюм сидел на нем с элегантностью концертного фрака пианиста. Утонченные, почти нереальные черты лица, и мягкие линии, словно нарисованные тончайшей кистью, притягивали взгляд. Чейз вдруг понял, что имеют в виду, когда говорят о загадочной красоте азиатов. Он был похож на старинную фарфоровую куклу из коллекции бабушки — ту, которую запрещалось трогать под предлогом, что она слишком хрупкая.
Черные волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб, а губы ярко контрастировали с бледным лицом. На вид ему можно было дать лет пятнадцать, хотя на самом деле он мог быть старше.
— Если бы в нашей школе был такой парень, я бы точно знал о нем, — с обезоруживающей улыбкой произнес Чейз, протягивая руку. — Новенький? Приятно познакомиться.
Его рука повисла в воздухе. Ответом была лишь тишина. Обычно в таких ситуациях смущенно улыбаются или смотрят с подобострастием, но этот парень просто смотрел. Не моргая. Его огромные темные глаза напоминали о русалочке из сказки, отдавшей голос в обмен на ноги.
«Интересно, какой у него голос?» — охваченный любопытством, Чейз начал задавать вопросы о вещах, которые его нисколько не интересовали. Лишь бы услышать его голос.
— Ты ходишь в «Уинкрест»? Но почему я ни разу не видел тебя в школе?
И снова тишина. Вмешался отец, сообщив, что они не просто в одной школе, а в одном классе.
Чейз заметил, как дрогнул гладкий, без единой щетины и поры, подбородок парня. Наконец он заговорит. «Ну же, дай мне услышать этот драгоценный голос». Сам того не осознавая, Чейз затаил дыхание, словно в ожидании первой ноты, извлеченной из бесценной скрипки Страдивари.
— ...Прошу прощения. Не буду вам мешать.
Голос, вопреки его андрогинной внешности, оказался отчетливо мужским, бархатистым и низким. Этот контраст производил ошеломляющее впечатление. Чейзу отчаянно захотелось заговорить с ним еще, но тот, едва заметно кивнув, легко развернулся и растворился в толпе.
Привычная улыбка дрогнула и сошла с лица Чейза. На лбу пролегла едва заметная морщинка. Он привык быть центром притяжения, солнцем, вокруг которого вращаются планеты. Чтобы кто-то вот так просто повернулся к нему спиной и ушел… Это было не просто непривычно. Это неприятно царапнуло по самолюбию.
Извинившись, Чейз быстро вышел из зала. Он оглядел коридор, потом холл. Но той стройной спины, которую он искал, нигде не было. Словно все это ему привиделось.
«Сначала вел себя как безголосая русалочка, а теперь исчез, как Золушка после полуночи?»
Чейз с досадой сжал пустой воздух в кулак и разжал пальцы. Придется вернуться.
Он снова занял свой пост рядом с Домиником, пожимая руки и обмениваясь ничего не значащими фразами. Тяжелая невидимая вывеска давила на плечи: «Следующий наследник семьи Прескотт». Казалось, вся его сущность сводилась к этим четырем словам.
— А где мама? — спросил он, когда поток приветствий иссяк.
— Твоя мать? — сухо усмехнулся Доминик. — Где же ей еще быть, как не там, где наливают.
В этой семье не было места привязанности. То ли из страха перед эмоциями, то ли из-за полного отсутствия интереса друг к другу. Здесь трудно было ожидать не то что супружеской, но даже родительской любви. О том, что мать приехала сегодня в главный дом, Чейз узнал от прислуги. У неё не нашлось и тени вежливости заглянуть к сыну во флигель.
Увидев, что Чейз стиснул зубы, Доминик спросил:
— Вы же знаете, я с Вивиан Синклер, — ответил Чейз, используя имя Вивиан как щит.
Каждый раз, когда он упоминал ее, на лице отца проступало плохо скрываемое презрение. Семья Синклер, владельцы ресторанной сети, в их мире считались выскочками. «Old money» Восточного побережья не смешивались с теми, кто поднялся на риске и удаче.
Высшее общество было консервативно до костей. Они не пересекались с теми, кто стоял ниже них на социальной лестнице. Единственная причина, по которой Прескотты отправили Чейза в государственную школу, заключалась вовсе не в заботе о его образовании, а в имидже группы. В этом был расчёт показать, что Прескотты — не «надменные элитисты, запертые в башне из слоновой кости», а «лидеры, которые умеют общаться с простыми людьми и понимают реальность».
У Чейза никогда не было выбора. Все решения принимались ради репутации семьи и выгоды корпорации, а его собственное мнение не значило ничего. Доминик даже его дружбу с игроками школьной команды рассматривал как своего рода благотворительность, благородный жест привилегированного, снисходительно спустившегося до «обычных ребят».
— Хорошее дело, общаться с такими, — произнёс он с видом человека, делящего похвалу.
Слыша эти слова, полные превосходства и самодовольства, Чейз ощущал себя пустой оболочкой в дорогой обёртке. Но неизменно отвечал лишь улыбкой.
Доминик, разумеется, не одобрял Вивиан. В его представлении рядом с Чейзом должна была стоять Елена Монтгомери. Семья Монтгомери были старинным родом с Восточного побережья, сделавшим состояние на сталелитейной промышленности в XIX веке. Они до сих пор сохранял вес в высшем обществе, спонсируя искусство и возглавляя культурные инициативы. Чейз даже был партнёром Елены на её балу дебютанток в Хэмптоне. Она была безупречна — элегантные манеры, красота, достойная речь. Настолько идеальна, что порой напоминала робота.
Доминик с удовлетворённым видом оглядел зал, потягивая шампанское, и сказал:
— Развлечения закончились, пора становиться серьёзнее. Из-за твоей нерешительности они и не могут сделать предложение.
Чейз больше не мог этого слушать. Сам воздух здесь казался тяжелым, словно его самого окутывала сеть, в которой не было выхода.
— Я показался. Пожалуй, пойду, — коротко бросил он.
Не дожидаясь ответа, Чейз резко развернулся и быстро покинул зал.