Насилие, колдовство и уборка урожая
А вот ещё один хороший повод поговорить о свободе творчества и авторской ответственности: гимназия имени Отфрида Пройслера, расположенная в мюнхенском пригороде Пуллах, больше не будет носить его имя.
(На самом деле, особый повод мне не нужен, я на подобные темы готов говорить часами – но нужно всё-таки держать себя в руках :-)
Отфрид Пройслер – детский писатель, столь же популярный в Германии, как Михаэль Энде, Джеймс Крюс или даже Эрих Кестнер. Думаю, что о «Маленькой ведьме» или «Крабате» слышали и за её пределами.
Сразу после смерти Пройслера в 2013 году директор пуллахской гимназии, чей отец был другом детства писателя, предложила переименовать в школу в его честь. Возражений не было, потому что «Ну а почему бы и нет?». В конце концов, на его книгах выросло как минимум целое поколение немцев. Да и «Гимназия имени Отфрида Пройслера» смотрится куда солиднее, чем просто «Государственная гимназия Пуллаха».
Спустя пару лет после переименования школы в литературоведческой среде Германии случилась небольшая сенсация: оказывается, первой книгой Пройслера был не «Маленький водяной», изданный в 1956 году. Нет, его литературным дебютом стала написанная в 1940 году (и изданная в 1944-м) небольшая повесть «Трудовой лагерь «Гейер».
(По-немецки книга называлась Erntelager Geyer, дословный перевод на русский звучит ужасно неуклюже)
Сюжет там несложный: два десятка юнгфольковцев, возрастом лет так по четырнадцать, добровольно отправляются в летний лагерь в судетском селе Вернерсдорф помогать крестьянам собирать урожай. Их там ждут трудовые подвиги, социалистические соревнования, плескание в речке, подъем красного знамени по утрам, походы по горам и задушевные лекции от строгого, но справедливого вожатого, который в свои восемнадцать так много знает о мире и так глубоко в нём разбирается! Он расскажет ребятам о нелегкой судьбе судетских немцев; о том, как важен крестьянский труд; о крестьянских войнах в Германии, когда трудовой народ вел борьбу против аристократов-эксплуататоров и попов-кровопийц (собственно, именно в честь геноссе Флориана Гейера впечатленные подростки и решают назвать свой лагерь); о том, где кончаются границы Рейха – и тому подобное. В конце книги, когда урожай спасён и все трудовые подвиги совершены, ребята договариваются, что в социалистическом соревновании никто не проиграл: победили все. Вожатый читает прощальную речь, юнгфольковцы возвращаются на поезде домой.
Как вы понимаете, книга написана в полном соответствии с духом эпохи. Поэтому после войны в советской зоне оккупации (и позже ГДР) она была внесена в список запрещенных и больше не издавалась. Так же с ней поступили и на Западе: согласно Приказу Контрольного совета номер 4 о запрете национал-социалистической пропаганды имеющиеся издания изъяли из библиотек, а новых не выпускали.
(К этому моменту «Трудовой лагерь «Гейер» публиковали лишь один раз, осенью 1944 года. Тираж, по всей видимости, был минимальным – Германии к этому времени было совсем не до художественной литературы)
Книгу благополучно забыли, а сам Пройслер, хорошо понимая реалии постнюрнбергского мира, к ней никогда не возвращался и не упоминал ни в интервью, ни в автобиографии. Первый раз о существовании «Гейера» вспомнили в ГДР, когда его анализ появился в диссертации германистки Инес Япе. А второй – в 2015 году, когда о забытой повести Пройслера рассказали не двум с половиной филологам из Восточной Германии, а всем-всем-всем. «Пройслер-то ваш, того… нацист!».
В гимназии началась дискуссия об уместности имени Пройслера на почтенном учебном заведении, открытом аж в 1971 году. Мнение руководства гимназии было окончательно оформлено в начале этого года, и я просто обязан показать его целиком – там прекрасно всё.
Вкратце, аргументы в пользу отказа от имени Пройслера гимназия привела следующие:
- отсутствие у Пройслера явно выраженного дистанцирования от своего первого произведения «Трудовой лагерь «Гейер»
- отсутствие у Пройслера образцовой педагогической позиции, поскольку сам Пройслер в [частном, – Б.] письме назвал свою работу учителем скучной
- отсутствие связи между Пройслером и Пулахом
- отсутствие подлинно гимназического уровня в литературном творчестве Пройслера
- насилие и/или колдовство как механизмы разрешения конфликтов в книгах Пройслера
(Последний пункт, более ожидаемый где-нибудь к востоку от Одера, восхитителен сам по себе. Чую, Гарри Поттеру в современной Баварии пришлось бы тяжко)
Родственники покойного Пройслера для вида повозмущались, но, трезво оценив ситуацию, эскалировать конфликт не стали. И вот на днях дочь Пройслера отозвала своё согласие на переименование гимназии, которое она выдала в далеком 2013 году, дав той возможность отказаться от имени Пройслера в любой момент – чем гимназия уже и воспользовалась.
Никак не отрицая права учебного заведения на отказ от имени Пройслера, я скромно замечу о четырех аспектах этой истории:
- во-первых, первопричина всего – художественный текст. То есть, вымысел, авторская фантазия. Рассуждения о том, должна ли существовать цензура художественных произведений, т.е. регуляции в сфере творчества, т.е. внешний контроль над фантазией и воображением автора, я опущу, потому что это, без шуток, слишком сложная тема, всегда расшибающаяся о вопрос: «Может ли информация влиять на поведение человека и кто несёт за это ответственность?». Просто держите в уме, что претензии к Пройслеру основаны на выдуманной им же истории.
(Хотя и отчасти автобиографичной. Трудовой лагерь, описываемый Пройслером, действительно имел место: мудрый вожатый с прищуром и повязкой HJ, так складно объясняющий подросткам важность крестьянского сословия – это сам Пройслер, отработавший там всё лето фенляйнфюрером. Место действия тоже не случайно: Пройслер родился и вырос в Судетах)
- во-вторых, нехорошую повесть Пройслер написал в шестнадцать лет, незадолго до своего семнадцатого дня рождения в октябре 1940 года. То есть, автором отвратительного нацистского произведения является буквально несовершеннолетний, которому в современной Германии нельзя курить, пить шнапс, участвовать в федеральных выборах, работать по ночам или сверхурочно, владеть оружием, играть в «Хитмана» и смотреть «Бойцовский клуб». Но зато выдумки шестнадцатилетнего эта же современная Германия безо всяких проблем может классифицировать как «враждебные Конституции».
- в-третьих, в момент написания повести Пройслер не нарушал никаких законов и устоев: юный автор, воспитанный определенной средой, лишь прилежно переносил её на бумагу. Легко в 2024 году негодовать, что герои Пройслера испытывают гордость от развевающегося на ветру алого знамени со свастикой, мечтают о военной карьере в стальных колоннах непобедимого вермахта, восхищаются фюрером и возмущаются тем, как ещё недавно чехи обращались с судетскими немцами. Послезнание замечательная вещь; только вот отчего-то обретают люди его всегда слишком поздно. «Лагерь Гейер» даже теоретически не мог нарушить законов, в соответствии с которыми его оценивают сейчас, так как они появятся лишь через шесть лет после его написания и два года – после публикации. Nulla poena sine lege.
(Кстати, о судетских немцах. Для Пройслера, родившегося и выросшего в Райхенберге, этот пункт имел глубоко личное значение. Если рассуждения о правильном социализме и передовой роли крестьянства он, скорее всего, взял из методички для вожатых, то судьба соотечественников из Судет имела к нему прямое отношение. Чехи за двадцать лет независимости довели немецкое меньшинство до ручки. Уже в девяностые Пройслер вспоминал:
«Если бы в той ситуации Германия стала коммунистической, и рейхсканцлер Тельман пообещал бы нам освобождение от чешского господства, мы бы, скорее всего, все были за Тельмана – точно так же, как тогда мы были за Гитлера».
Чем закончилась история судетских немцев, думаю, все в курсе. Этот случай иногда приводят как пример закономерной «коллективной ответственности»: дескать, глупая чешская немчура выбрала Гитлера и была справедливо наказана. Но вообще-то судетские немцы не имеют прямого отношения к Германскому Рейху. Несколько веков они там жили как подданные Австрии/Австро-Венгрии, а после завершения ПМВ, благодаря дедушке Вильсону, оказались в чужом государстве. Затем в 1938 году они были включены в состав Германского Рейха, безо всяких демократических процедур – но с согласия других европейских держав. Тот факт, что они радовались немецким солдатам и махали флажками, не означает вообще ничего; юридически они должны считаться такими же жертвами оккупации, как австрийцы – у которых хотя бы провели «референдум». Но австрийцев после войны признали «первой жертвой нацизма» и оставили в покое, а вот судетским немцам отчего-то пришлось в полном объёме отвечать за политику западных соседей)
- а в-четвертых – и это, на мой взгляд, самый главный пункт – ужасную нацистскую повесть Пройслера никто не читал. А как можно прочитать то, чего нет? Она не публиковалась с 1944 года, тираж тогда был мизерный. То, что не уничтожили после войны, рассовали по «шкафам для ядов» – даже если в библиотеке и есть экземпляр, вам его просто не дадут. Я вот честно признаюсь, что полного экземпляра «Трудового лагеря «Гейер» мне даже в руках держать не доводилось: по знакомству и под честное слово дали прочитать две главы практически «из рук»; остальное я знаю из пересказа.
(Напомню, что речь идет не о «Некрономиконе» и не пособии, как собирать ядерные бомбы из втулок для туалетной бумаги или вмешиваться в демократические выборы, не вставая с кровати, а о небольшой повести, написанной шестнадцатилетним подростком после бурного лета, полного новых впечатлений)
Люди, принимавшие решения об отказе от имени Пройслера – и уж тем более люди, его комментирующие – руководствуются не личным впечатлением, а полагаются на авторитетное мнение историка литературы и писателя Петера Бехера, который в 2015 году и поведал urbi et orbi о нехорошей повести покойного Пройслера.
(К слову, я некоторое время вполне всерьез рассматривал версию, что «Трудовой лагерь «Гейер» – это мистификация самого Бехера ;-)
Т.е. «наука доказала». Я бы, впрочем, авторитетным литературоведам особо не доверял. Например, анализ антисемитизма в повести – а то какое же это произведение эпохи НС и без антисемитизма? – выглядит так:
«Евреи в книге упоминаются лишь один раз. После затяжных дождей во время уборки урожая старый крестьянин Эдуард говорит: «Петра будто евреи подкупили», а потом «выдавливает пару смачных ругательств сквозь редкие зубы». Это соответствует старому антисемитскому стереотипу, согласно которому евреев винили в плохой погоде и неурожае».
(«Пётр» – это святой Пётр, который в Германии считался, среди прочего, ответственным за погоду. Если шёл дождь, значит «Пётр открыл небесные шлюзы»)
То есть учёные литературоведы всерьёз обсуждали наличие антисемитизма в художественном произведении на основании реплики персонажа. По-моему, отличать авторские высказывания от слов его героев учат где-то в классе в пятом. Можно тогда ещё Ремарка проверить, он тоже плохие вещи про евреев говорил (и велосипедистов!).
Впрочем, звучали и вполне здравые мнения. Есть анализ «Трудового лагеря «Гейер» от Карстена Ганзеля, профессора из Гисена. Там он как раз апеллирует к возрасту Пройслера и контексту эпохи: а мог ли немецкий старшеклассник в 1940 году написать что-то иное? И должны ли мы его за это осуждать? Ганзель принимал участие в работе экспертной комиссии при гимназии, но вскоре покинул её: по его словам, реального обсуждения там не велось, а лишь выискивались причины отказаться от имени Пройслера. Гисенский профессор даже заявил, что была попытка приписать Пройслеру ещё какие-то «инкриминирующие» тексты, автором которых тот вообще не являлся. Что ж, я всегда подозревал, что литературовед не слишком отличается от археолога :-)
История с наследием Пройслера демонстрирует две вещи. Во-первых, что декларировать свободу творчества всегда очень легко, а вот попытки её имплементация на практике неожиданно сталкиваются с массой проблем. Да и не только её, это касается любых свобод.
(Кстати, в современной Германии публикация юношеской повести Пройслера невозможна уже на «шаге ноль»: ни одно издательство не возьмется за её выпуск, поскольку она очевидным образом нарушает 86 параграф Уголовного Кодекса, запрещающий распространение экстремистских материалов. Там, конечно, есть третий пункт, который вроде как отменяет ограничения, если речь идет об образовании, искусстве или науке, но законы ФРГ писали люди дотошные и аккуратные. Любой немецкий юрист объяснит вам, что волшебный третий пункт перестает действовать, если в действиях автора будет усмотрено позитивное или хвалебное отношение к нехорошей идеологии. «Национал-социалистические убеждения могут подпадать под свободу мнений, но их выражение является уголовным преступлением». Поэтому сейчас выпустить издание «Трудового лагеря «Гейер» можно лишь методом «Майн Кампфа», когда книгу облепляют комментариями экспертов и, по сути, публикуют именно их, а антиконституционный текст идёт довеском)
А во-вторых – какой же силой может обладать художественный текст. Просто представьте себе: школьник восемьдесят четыре года назад написал «как он провел это лето». И круги от этой безделицы идут по воде до сих пор. Спасибо пуллахской гимназии, теперь все знают, что Пройслер писал не только о колдовстве и насилии, но и об уборке урожая.
