Я сидел в душной маминой палате и смотрел на капельницу, прозрачной трубочкой приклеенную к ее руке. Она не двигаясь лежала на кровати, глядя в потолок. За стеклянной дверю показался отец. Он о чем-то разговаривал с врачом. Наверное, тем самым, который велел нести для нее еще одни носилки. Отец вошел в палату, сел рядом со мной на стул и взял маму за руку. Мы долго и молча сидели так, и я начал засыпать. Отец взял меня на руки. Мы вышли из больницы и поехали домой.

Я люблю рисовать. Рисование - "единственное, на что я способен", как однажды сказал отец. Он недолюбливал меня (а сейчас, наверное, просто ненавидит), и не надо быть гением, чтобы понять, почему. Хоть он и старался скрывать свое ко мне отношение, удавалось у него это плохо. Редкие косые взгляды, вздохи, разговоры с мамой... Но измениться я не мог. Не могу и сейчас. Я никогда не научусь говорить, никогда не пойду в школу, не заведу друзей, как Макс, и вообще, будущее мое настолько неясно и тревожно, что родители говорили о нем только когда думали, что я их не слышу.

Закончив рисунок, я отложил карандаши и пошел на кухню. Там я услышал, как в замочной скважине повернулся ключ. Вернулись родители.