ВО ВСЕХ ЕЕ ИМЕНАХ:  Исследования Женского Начала в Божественном. 3

Дж. Кэмпбелл, ТАЙНОЕ ЧИСЛО БОГИНИ

БЫТИЕ ВНОВЬ

Как сказано в Поэтической Эдде,

В стенах Валгаллы пятьсот и сорок дверей; Восемьсот бойцов чрез каждую пройдут. Когда на бой с Волком пойдут. (1)

540 Х 800 = 432 000, что в индуистских пуранах, или “Хрониках древних знаний”, является числом лет Кали-Юги, нынешнего цикла времени, который должен быть последним и самым коротким из четырех циклов, составляющих “Великий Цикл”, Махаюгу из 4 320 000 лет, и который должен закончиться вселенским потопом.
Пураны датируются примерно 400-1000 годами н.э.; стихи Эдды - примерно 900-100 годами н.э. Очевидный вопрос, который следует задать, по какому совпадению это число, связанное с мифологией повторяющихся циклов времени, могло появиться как в Индии, так и в Исландии? Ибо, как сказано далее в Эддах,

Ныне я вижу новорождённую землю В зелени вздымающуюся из волн; Орёл над водопадами кружит И ловит рыбу под утёсами. И снова в дивной красоте Престолы золотые посреди земель, Которыми владели боги в незапамятные времена, стоят. На невозделанных полях плоды обильно зреют, Все болезни минут, и Бальдр вернётся; Бальдр и Хёд воссядут в зале славы Хропта. Средь богов могучих. (2)

Трудно не вспомнить о предсказанном в "Новом Завете" Судном Дне (Марка 13), за которым, согласно Откр. 21:1, должно последовать “новое небо и новая земля; ибо первое небо и первая земля прошли, и моря больше не было.”
Может ли число 432 быть связано с этим библейским циклом, а также с индуистским циклом и скандинавским? Далее мы читаем в книге Откровения, увиденной на греческом острове Патмос святым Иоанном:

И пришел один из семи ангелов, имеющих семь чаш, наполненных семью последними язвами, и говорил со мной и сказал: приди, я покажу тебе невесту, жену Агнца, и он перенёс меня в Духе на гору великую и высокую, и показал мне город святой Иерусалим, сходящий с неба от Бога, имеющий славу Божию; светило его подобно драгоценнейшему камню, словно камню яспису, прозрачному как кристалл. Он имеет стену великую и высокую, имеет двенадцать ворот, и на воротах двенадцать ангелов, и имена написанные — имена двенадцати колен сынов Израилевых. С Востока трое ворот, с Севера трое ворот, и с Юга трое ворот, и с Запада трое ворот. И стена города имеет двенадцать оснований, и на них двенадцать имён двенадцати апостолов Агнца. И говорящий со мной имел как меру трость золотую, чтобы измерить город и ворота его и стену его. И город расположен четыреугольником, и длина его та же, что и ширина. И он измерил город тростью в двенадцать тысяч стадий: длина и ширина и высота его равны. И измерил стену его: сто сорок четыре локтя, мера человека, которая есть мера ангела. И построена стена его из ясписа, и город — золото чистое, подобное стеклу чистому. Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое — яспис, второе — сапфир, третье — халкидон, четвертое — изумруд, пятое — сардоникс, шестое — сардис, седьмое — хризолит, восьмое — берилл, девятое — топаз, десятое — хризопраз, одиннадцатое-гиацинт, двенадцатое-аметист. И двенадцать ворот — двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. И улица города — золото чистое, словно прозрачное стекло...(Откр. 21:9-21)

12 000 Х 12 000 х 12 000 стадиев = 1,728 миллиарда кубических стадиев, что при делении на 4 равно 432 миллиардам. (3) Более того, в Откр. 13:18 сказано, что число имени “зверя, выходящего из моря, с десятью рогами и семью головами, с десятью диадемами на рогах и богохульными именами на головах” (Откр. 13:1), равно 666; примем во внимание, что 6 x 6 x 6 = 216, что составляет половину от 432.

Самое раннее из известных упоминание этого числа встречается в трудах халдейского жреца бога Мардука, Беросса, который около 280 года до н.э. составил на греческом языке краткий обзор вавилонских мифов и легенд, в котором сообщалось, что между легендарной датой "происхождения царства” в древнем шумерском городе Киш и мифологическим потопом, в Шумере в течение 432 000 лет правили десять царей. Описание всемирного потопа совпадает с описанием в Книге Бытия 6-7. Самое раннее из известных его описаний было найдено на очень сильно поврежденной клинописной табличке из руин Ниппура, датируемой примерно 2000 годом до н.э. (4) Там рассказывается древняя легенда о благочестивом царе Зиусудре, последнем из десяти долгоживущих допотопных монархов города Шуруппак, который, стоя у стены, услышал голос, советующий ему построить себе ковчег:

... Место... Люди... Ливень... В то время [когда Богиня] Нинту кричала, как роженица А Пречистая [Богиня] Инанна оплакивала свой народ. [Бог] Энки в сердце своём созвал собор. [Великих богов] Ан, Энлиль, Энки и [Богини] Нинхурсаг. Боги неба и земли призывали имена Ана и Энлиля. Зиусудра в то время был царем, верховным жрецом... Он построил огромный... Смиренно простирающийся ниц, благоговейно... Ежедневно и постоянно присутствующий... Предсказывающий сновидениями, каковых никогда раньше не видели... Колдующий во имя неба и земли ...боги, стена... Зиусудра, стоявший сбоку от нее, услышал: “У стены, встань по левую руку от меня... У стены, я имею сказать тебе пару слов. О мой святой, открой мне свои уши. “От нашей руки будет послан ливень.... Дабы уничтожить семя человеческое... Таково решение, таков приговор собора богов, Повеление Ана и Энлиля... Его царство ... его закон... Все ураганы огромной силы, все они собрались вместе. Ливень... бушевал вместе с ними. И когда в течение семи дней и семи ночей На земле бушевал ливень, Огромную лодку на больших волнах штормом унесло прочь. И взошло солнце, Уту, проливая свет на небо и землю. Зиусудра открыл окно огромной лодки. Он позволил свету бога солнца, героя, проникнуть внутрь огромной лодки. Зиусудра, царь, пал ниц перед Уту. Царь принёс в жертву быка и заклал овцу. “Душой небес, душой земли, заклинайте его, чтобы он мог... с вами. Душой небес, душой земли, о Ан и Энлиль, заклинайте, и он будет... с вами”. Растительность из земли поднимается. Зиусудра, царь, пред Ан и Энлилем ниц простирается. Жизнь, подобную жизни бога, они даруют ему. Вечную душу, подобную душе бога, они создают для него. После сего Зиусудру, царя, носящего титул “Хранитель семени Человечества”, На... горе, горе Дилмун, они поставили обитать... (5)

Возвращаясь к Библии, мы обнаруживаем, что в Книге Бытия 5 названы десять допотопных патриархов от Адама до Ноя; первым, конечно, был Адам, который, как мы читаем, “прожив 130 лет, стал отцом сына... и нарек ему имя Сиф”. Далее: “Когда Сиф прожил 105 лет, он стал отцом Еноха...” И аналогично: “Когда Енох прожил 90 лет, он стал отцом Кенона. . .. Когда Кенон прожил 70 лет, он стал отцом Махалалеля”, и так далее, до “Когда Ламех прожил 182 года, он стал отцом сына, и назвал его Ной. ...” Следуя всему этому, мы узнаем из Бытия 7:6, что “Ною было 600 лет, когда на землю обрушился водный потоп”.
Сравнивая эту правдоподобную генеалогическую фантазию с более причудливым списком лет правления допотопных царей Беросса и, суммируя, мы видим следующее:

Между итогами Беросса и составителей Книги Бытия 5-7, на первый взгляд, существует непримиримая разница. Однако, как было продемонстрировано более века назад в статье “Даты Бытия” выдающимся еврейским ассириологом Юлиусом Оппертом, который в свое время был известен как “Нестор ассириологии” (6), оба итога содержат множитель 72, количество лет, необходимое для прецессии равноденствий, продвижения на 1 градус вдоль зодиака. 432 000 разделить на 72 = 6000, в то время как 1656 разделить на 72 = 23. Соотношение составляет 6000 к 23. Но в еврейском календаре один год исчисляется 365 днями, что составляет 23 года плюс 5 дней високосных лет этого периода, что составляет 8400 дней, или 1200 семидневных недель; последняя сумма, умноженная на 72, дает количество семидневных недель за 23 х 72 = 1656 лет, 1200 х 72 = 86 400, что равно 2 по 43 200.

Таким образом, в Книге Бытия были сокрыты две разные теологии. Первая - это обычно признаваемый персонифицированный Бог-Творец Авраама, Исаака и Иакова, который увидел, что “...велико было нечестие человеческое на земле... и пожалел он, что сотворил человека на земле, и это огорчило его до глубины души. И сказал Господь: ”Я сотру с лица земли человека, которого Я сотворил, человека и зверя, и пресмыкающихся, и птиц небесных, ибо Я сожалею, что сотворил их" (Быт. 6:5-7). В то время как другая, совершенно иная теология была скрыта все эти годы под тщательно замаскированным числом 86 400, которое может быть лишь скрытой ссылкой на математически определяемую языческую космологию (сохранившуюся по сей день в индуистских Пуранах) бесконечной серии циклов появления и растворения мира, последнее неизбежно следует за первым - не из-за разочарования какого-либо бога в своем творении, а из-за того, что ночь следует за днем. Ибо евреи, следует напомнить, были на пятьдесят лет изгнаны из своей собственной столицы в Вавилон (586-539 до н.э.), и жрецы, составлявшие генеалогический список из главы 5 Бытия, — искусно соединяющий 600 лет Ноя во время Потопа, как сообщается в главе 7, и дающий в общей сложности ровно 1656 лет, — принадлежали к поколению постэксилийцев и были примерно современниками Беросса, знаменитого халдейского жреца.

ВСЕЛЕННАЯ БОГИНИ

Но уже в приведенном выше искаженном клинописном тексте о потопе, датированном примерно 2000 годом до н.э., видны признаки, по крайней мере, двух различных категорий мифологии. Ибо, в шумерской перспективе, этот текст был написан очень поздно, и в течение предшествующей культурной истории, длившейся не менее 1500 лет, основополагающее космологическое знание, представленное в легенде о потопе, было перекрыто фольклорными наслоениями образного, анекдотического повествования. На протяжении тех очень неспокойных времен земля Шумера была открыта как для мирного заселения, так и для военных вторжений семитских орд из Сиро-Аравийской пустыни (7), пока, наконец, ок. 2350 г. до н.э. могущественный узурпатор Саргон I Аккадский с помощью великого насилия и разрушений, которыми с гордостью хвастаются его памятники, создал себе империю, простиравшуюся от хребтов Тавр до Персидского залива, которая “положила начало”, как заметил Сэмюэл Ноа Крамер, “семитизации Шумера, которая в конце концов привела к исчезновению шумерского народа, по крайней мере, как идентифицируемого политического и этнического образования. ... Его влияние так или иначе давало о себе знать от Египта до Индии” (8).

Искаженный текст о потопе (около 2000 года до н.э.) взят из руин Ниппура, который внук Саргона, Нарам-Син, разграбил и осквернил около 2230 года до н.э. Затем, около 2150 года до н.э., Саргониды были побеждены горным народом гути с хребта Загрос, который захватил империю и удерживал под контролем Месопотамию примерно до 2050 года до н.э., когда шумериец Утухегель из Эреха сверг их короля Тиригана и, ослепив его и приведя к трону, “наступил ногой ему на шею”.(9)

Следующее столетие, которое совпадает с нашим текстом о Потопе и известно ученым как III династия Ура (ок. 2050-1950 гг. до н.э.), было чрезвычайно продуктивным периодом возобновления достижений шумеров в искусстве, строительстве храмов, религиозной реконструкции и записи текстов. Действительно, практически все, что мы сейчас знаем о литературе, мифологии и культуре этого замечательного, первого грамотного народа в истории цивилизации, датируется памятниками этого краткого, но очень ценного шумерского века. Но возрождённая, реконструированная цивилизация - это не то же самое, что зарождающаяся, формообразующая культура; 350 лет господства чужаков нельзя списать со счетов. Крамер так описал состояние материала, основным переводчиком которого он был:

С интеллектуальной точки зрения шумерские мифы демонстрируют довольно зрелый и утонченный подход к богам и их божественной деятельности; в них можно распознать значимые космологические и теологические рефлексии. Однако, по большому счету, шумерские мифографы были прямыми наследниками неграмотных менестрелей и бардов прежних дней, и их основной целью было сочинять нарративные поэмы о богах, которые были бы привлекательными, вдохновляющими и занимательными. Их главными литературными инструментами были не логика и разум, а воображение и фантазия. Рассказывая свои истории, они, не колеблясь, изобретали мотивы и происшествия, основанные на человеческих действиях, которые никак не могли быть основаны на рациональном и умозрительном мышлении. Они также без колебаний использовали легендарные и фольклорные мотивы, которые не имели ничего общего с космологическими исследованиями и выводами. До сих пор не было найдено ни одного шумерского мифа, прямо и недвусмысленно говорящего о сотворении Вселенной; то немногое, что известно о шумерских космогонических идеях, было выведено из лаконичных утверждений, разбросанных по литературным документам. Но у нас имеется ряд мифов, связанных с устройством Вселенной и ее культурными процессами, сотворением человека и становлением цивилизации. (10)

Доисторические шумеры не были аборигенами Месопотамии. Их родина неизвестна. Говорящие на агглютинативном языке, демонстрирующем сходство, с одной стороны, с уралоалтайскими языками (балто-финским, венгерским, волжским, уральским, самодийским, турецким, монгольским и эскимосским) (11), а, с другой, с дравидийскими языками Индии, пеласгийским в доисторической Греции, грузинским на Кавказе, и баскским в Пиренеях, (12) они пришли, по-видимому, около 3500 года до н.э. в земли Междуречья, уже занятые развитым неолитическим народом, занимавшимся земледелием и скотоводством, известным науке как убейдийцы (также протоевфратийцы), которые, как рассказывает Крамер, были “первой важной цивилизационной силой в древнем Шумере, его первыми фермерами, земледельцами, скотоводами и рыбаками; его первыми ткачами, кожевенниками, плотниками, кузнецами, гончарами и каменщиками”. (13)

Этот этап культуры представлен в книге Марии Гимбутас "Богини и боги Старой Европы, 7000-3500 гг. до н.э.", где показано, что верховным божеством Восточной Европы того периода была (цитируя Гимбутас) “Великая богиня Жизни, Смерти и Возрождения в антропоморфной форме с проекцией её сил на насекомых и животных”. (14) “Как верховная Созидательница, которая творит из своей собственной субстанции”, - утверждает Гимбутас, “она - главная богиня древнего европейского пантеона”. И далее: “Поскольку ее главной функцией было восстановление жизненных сил, богиню окружали животные мужского пола, известные своей физической силой. . . . Европейская Великая Богиня, подобно шумерской Нинкхурсаг, возвращала жизнь мертвым”. (15)

Элегантность уровня цивилизации, представленного в остатках этого культурного слоя Богини-Матери во всех его проявлениях, будь то в Старой Европе из откровений Марии Гимбутас, в поздненеолитических и халколитических памятниках Анатолии и Ближнего Востока или в дохараппских слоях неолитической северо-западной Индии, подтверждает смелое предположение Алена Даниелю из его недавно опубликованного сравнительного исследования религий Шивы и Диониса о едином “великом культурном движении, простиравшемся от Индии до Португалии” (16), датируемом шестым тысячелетием до н.э. и задокументированном, не в Священном Писании (поскольку в то время не было письменности), а в изяществе и наглядности произведений его изобразительного искусства. Атмосфера коего сугубо женская: образец глубоко прочувствованного внутреннего знания трансперсональных императивов и качеств жизни, которое находит выражение в визуальном искусстве как косметическом или акцентирующем украшении не только личности, но и всего, что обозначает жизнь в культуре.

Именно этот восторг украшения жизни особенно характерен для памятников этой ранней стадии земледелия; и повсюду ее первостепенной божественностью является то метафорическое воплощение жизни, переживающей смерть, которое в последующие века стало почитаться как многоименная Богиня. “Я - это Она”, - заявила она, например, явившись в образе царицы Исиды перед своим приверженцем Луцием в конце испытания, описанного в аллегорическом плутовском романе Апулея "Золотой Осёл" (второй век н.э.).:

Я - та, Кто является истинной матерью всего сущего, госпожой и правительницей всех элементов, изначальной родительницей миров, главой божественных сил, царицей ада, владычицей всех обитателей небес, проявленной как Единая в образах и формах всех богов и богинь. Моей воле покорны планеты небесные, благотворные ветры морей и печальная глушь ада; моему имени, моей божественности поклоняются по всему миру, разными манерами, в различных обычаях и под многими именами. Так фригийцы, первые из всех людей, именуют меня Матерью Богов Пессины; афиняне, дети своей земли - Кекропийской Минервой; киприоты, окруженные морем, - Пафийской Венерой; критяне, носящие стрелы, - Диктинской Дианой; сицилийцы, говорящие на трех языках, Адской Прозерпиной; элевсинцы древней богиней Церерой; некоторые Юноной, другие Беллоной, третьи Гекатой, третьи Рамнусией, а оба рода эфиопов, живущих на Востоке и первыми озаряемых утренними лучами солнца; и египтяне, безупречные хранители древней доктрины, с помощью надлежащих церемоний привыкли поклоняться мне под моим истинным именем, царица Исида. Узри же, я пришла сжалиться над твоей участью и невзгодами; узри, я пришла, благоволить и помочь тебе; оставь свой плач и причитания, отбрось всю свою скорбь, ибо вот он, день твоего спасения, предопределенный моим провидением. (17)

На золотом кольце-печатке с минойского Крита, около 2000-1500 гг. до н.э., Богиня изображена величественно стоящей на вершине горы, держащей в вытянутой руке посох или скипетр власти. Ее эквивалентом в Шумере того времени была Нинхурсаг, упомянутая в приведенной выше легенде о потопе. “Ее именем, — замечает Сэмюэл Крамер, - возможно, изначально было Ки ”(мать) Земля“, и она, вероятно, считалась супругой Эн, "Небес", - таким образом, Эн и Ки, возможно, были задуманы как родители всех богов. Она также была известна как Нинту, "Дева, которая рожает" (18).

В небесном проявлении Богиня была известна шумерам также в образе пречистой и прекрасной Инанны (также упомянутой в тексте о Потопе), которая спустилась с небес через семь врат в преисподнюю, чтобы даровать мертвым вечную жизнь. В более поздних семитских мифах она - Иштар, спускающаяся в подземный мир, чтобы вернуть жизнь своему возлюбленному Таммузу, а в эллино-семитском христианстве ее роль исполняет Христос в последовавшем за распятием эпизоде “адских мучений”, когда, разрушив адские врата, он “спустился в ад”, чтобы спасти к вечной жизни пророков и праведников Ветхого Завета (оставив, однако, греков и римлян, Сократа, Платона, Аристотеля, Вергилия, Катона, Горация и остальных в лапах дьявола).

Существовало множество вариантов этого приключения, представленных в обширной амальгаме аналогичных мифологий, собранных воедино и дополненных в период, непосредственно последовавший за завоеваниями Александра: египетская Исида, пытающаяся воскресить останки Осириса, своего расчлененного мужа; Элевсинская Деметра, стремящаяся вернуть свою похищенную дочь Персефону; Афродита и Адонис; вавилонская Иштар и Таммуз. В Индии образцом была невеста Шивы, Сати (произносится как Сатти), роль которой должна была исполнять (пока британский закон не запретил это в 1829 году) каждая овдовевшая жена, следующая за своим умершим господином, независимо от того, была ли она (если принадлежала к низкой касте) похоронена заживо с его трупом или (если принадлежала к высшей касте) сожжена заживо вместе с ним на его погребальном костре, так чтобы, став единым целым в смерти, они оба были приведены как одно целое к вечной жизни: жена, таким образом, становится сакраментальным подобием Христа, Распятого по христианскому образу, как Спасительница-в-Вечность своего супруга в доме смерти.

И небесный знак эффективности такого “посмертного следования” был запечатлён, как в Индии, так и на всем Ближнем Востоке, в небесном образе планеты Венера, сначала Вечерней, затем Утренней звезды: сначала следующей за Солнцем, в ночь, а затем ведущей его в обновленный день. Как Венера, Иштар, Сати, Исида, Инанна и остальные, многоименная богиня древних функционировала и почиталась повсеместно как источник и сущность не только всей временной жизни, но и жизни вечной. В Шумере в роли Нинхурсаг мы видим ее в первой роли, а в роли Инанны - во второй, в то время как в повседневной жизни ее следовало воспринимать в каждой женщине. Ибо, как выразился индуистский святой девятнадцатого века Рамакришна, “Все женщины (согласно этому образу мышления) являются воплощениями Шакти. Это Первичная Сила, которая стала женщиной и проявляется в форме женщин” (19).

МАЙЯ-ШАКТИ-ДЕВИ

Самая ранняя и богатая совокупность свидетельств о характере и функциональности этого всеобъемлющего и поддерживающего вселенского божества в самый ранний период, и театре ее выдающегося положения проиллюстрирована и изложена в беспрецедентной экспозиции Марии Гимбутас. И фундаментальная оригинальная черта Богини, представленной там в начале ее исторической карьеры, заключается в том, что в то время она была двуполой, абсолютной и одинокой в своей роли порождения. “Как верховный Творец, творящий из своей собственной субстанции, она является главной богиней, - заявляет Гимбутас, “ ...древнего европейского пантеона. В этом она контрастирует с индоевропейской Матерью-Землей, которая является неосязаемым священным духом земли и сама по себе не является креативным принципом; лишь благодаря взаимодействию с богом неба она становится беременной” (20).

Эта идея эквивалентна той, которая в Индии подразумевается в составном существительном майя-шакти-деви, “богиня” (devī), как “движущаяся энергия” (śakti) и “иллюзия” (māyā) феноменальности одновременно. Ибо, согласно такому недуалистическому типу космогонической метафоры, вселенная как майя - это Брахман, Нетленный, как его воспринимают. Таким образом, она является своей единственной причиной, а также субстанцией. Аналогия с пауком и его паутиной приводится в Мундака-упанишаде. “Как паук выпускает и вбирает обратно свою нить... так и творение возникает из Нетленного”. (21) И далее, в “Ведантасаре": "Поскольку с его собственной точки зрения паук является логической причиной своей паутины, с точки зрения его тела он также является ее материальной причиной.” (22)

В отличие от Творения, приписываемого примерно шесть тысячелетий спустя Богу-творцу мужского пола, который в Быт. 1:27 представлен (подобно Матери мира эпохи неолита) двуполым, в Быт. 2:7 утверждается, что он создал человека из праха земного и вдохнул в его ноздри дыхание жизни, творение и создания всетворящей Богини состоят из ее собственной субстанции. Сам "прах земной" является её телом; не инертным, а живым. Также никогда не существовало бесформенного “хаоса”, которому божье намерение должно было придать форму. Форма, с этой недвойственной точки зрения, является сущностью космогонического процесса во всем пространстве, которое относится к ее телу, и во времени, которое в равной степени относится к ее природе.

Выдающейся характеристикой многих произведений искусства, приведённых в книге Гимбутас в качестве иллюстраций, является абстрактная формальность их
символически украшенных и пропорциональных форм. По словам Гимбутас,

В то время как кикладские статуэтки третьего тысячелетия до н.э. являются наиболее геометризованными, жесткое ограничение такого рода, хотя и менее выраженное, характерно для большинства древнеевропейских фигурок эпох неолита и энеолита. . . . Сверхъестественные силы были задуманы как объяснительный прием, чтобы выразить упорядоченное восприятие природной неоднородности. Придание этим силам формы в виде масок, гибридных фигур и животных, создало символическое, концептуальное искусство, не свойственное физическому натурализму. (23)

Нарисованный или начертанный на этих символически составленных маленьких откровениях сил, интуитивно воспринимаемых как информирующие и приводящие в движение все зрелище природы, был рядом характерных условных знаков или идеограмм, которые, как отмечает Гимбутас, делились на две основные категории: те, которые связаны с водой и дождем, змеей и птицей; и те, которые связаны с Луной, растительным жизненным циклом, сменой времен года, рождением и ростом, необходимыми для продолжения жизни. Первая категория состоит из символов с простыми параллельными линиями, буквами V, зигзагами, шевронами и извилинами, а также спиралями. Вторая группа включает крест, окруженный крест и более сложные производные от этого основного мотива, который символически соединяет четыре стороны света: полумесяц, рог, гусеницу, яйцо и рыбу. (24)

Статуэтки Богини во многих формах (мы не знаем ее имен на то время) отождествляют ее с каждым из этих символов структурирующей силы вселенной, источником и субстанцией которой она (подобно паучихе в центре структурированной ею паутины) одновременно является. Как резюмируется в словах Гимбутас:

Женские змея, птица, яйцо и рыба играли определенную роль в мифах о сотворении мира, а Богиня-женщина была творческим принципом. Богини-змеи и Богини-птицы создают мир, заряжают его энергией и питают землю и ее обитателей животворящим элементом, понимаемым как вода. Воды неба и земли находятся под их контролем. Великая Богиня чудесным образом возникает из смерти, из жертвенного быка, и в ее теле начинается новая жизнь. (25) Сравните Новый Иерусалим объемом 4 × 432 миллиарда кубических стадиев, подобный сияющему драгоценному камню, нисходящему от Бога после жертвоприношения Спасителя; “новая земля из волн”, последовавшая за принесением в жертву 432 000 богов; или периодические обновления, следовавшие за ужасными разрушениями каждые 4 320 000 лет, индийской Махаюги; точно так же славные аноды Девы Коры из греческих мистерий, следующие за катодами ее печальных нисхождений в преисподнюю, подобно Инанне, Иштар и небесной Венере, сначала как Вечерней, а затем как Утренней звезде. Добавьте сюда также предсказуемое повторное появление исчезнувшей Луны каждые 29 дней, 12 часов, 44 минуты и 2,8 секунды после 3 ночей отсутствия на звездном небе.

ПУЛЬС БЫТИЯ
В какой период и в какой части архаичного мира число 432 000 стало частью системы знаков, символизирующих предсказуемые обновления после периодических распадов живой вселенной, которая в иконографии Древней Европы изображалась как тело ее Создательницы? Датировки, данные Гимбутас для соответствующих регионов древнеевропейского неолита, следующие: (26)

I. Неолит Эгейского моря и Центральных Балкан, около 7000-5500 гг. до н.э. Халколит, около 5500-3500 гг. до н.э.
II. Неолит Адриатического региона, ок. 7000-5500 до н.э. Продвинутый неолит-энеолит, ок. 5500-3500 до н.э.
III. Неолит бассейна Среднего Дуная, ок. 5500-4500 до н.э. Продвинутый неолит и энеолит, ок. 5000-3500 до н.э.
IV. Неолит Восточнобалканского региона, ок. 6500-5000 до н.э. Энеолит, ок. 5000-3500 до н.э.
V. Неолит Молдавско-Западноукраинского региона, ок. 6500-5000 гг. до н.э. энеолит, ок. 5000-3500 гг. до н.э.

7000-3500 гг. до н.э. являются, таким образом, пограничными датами этой эпохи в хронологии эволюции сознания в Древней Европе.
Выгравированные знаки, которые были интерпретированы как свидетельства о “линейном древнеевропейском письме”, были обнаружены примерно на одной из каждых ста статуэток эпохи энеолита, а также на многочисленных табличках, блюдах, завитушках на веретенах и других предметах, относящихся примерно к 5500 году до н.э., использовавшихся в качестве вотивных подношений Богине. (27) Однако пока не имеется сведений о каких-либо признаках знания в то время какого-либо порядка математической символики, который потребовался бы для распознавания циклов продолжительностью 43 200 или 432 000 лет.

Самые ранние распознаваемые математические документы, известные археологии, относятся к Шумеру, третьему тысячелетию до н.э., и их система счисления - шестидесятеричная (основание 60). В интерпретации Крамера:

Дошедшие до нас школьные тексты по математике бывают двух типов: таблицы и задачи. Первые включают в себя таблицы обратных величин, умножения, квадратов и квадратных корней, кубов и кубических корней, сумм квадратов и кубов, необходимые для решения определенных типов уравнений, экспоненциальных функций, коэффициентов, и дающих числа для практических вычислений (например, приблизительное значение квадратного корня из 2), и многочисленные метрологические расчеты, дающие площади прямоугольников, кругов и т.д. Тексты задач касаются чисел Пифагора, кубических корней, уравнений и таких практических вопросов, как рытье или расширение каналов, подсчет кирпичей и так далее. На сегодняшний день почти все проблемные тексты написаны на аккадском языке, хотя они, должно быть, в значительной степени восходят к шумерским прототипам, поскольку почти все используемые технические термины являются шумерскими. (28)

Действительно, шумерская табличка около 2500 года до н.э. из руин Шуруппака, родного города героя потопа Зиусудры, содержит таблицу для вычисления в шестидесятеричных единицах площади полей квадратной формы. (29)
В какой период этот метод математических вычислений был впервые применен для измерения движений небесных светил, пока никто не определил. Однако, как продемонстрирует минута внимания к калькулятору, 60 X 60 X 60 X 2 = 432 000, в то время как 60 x 60 x 60 x 60 x 2 = 25 920 000; 25 920 - это количество лет, необходимое для прецессии равноденствий для завершения одного полного круга Зодиака, поскольку, как уже отмечалось при обсуждении наблюдений Джулиуса Опперта, касающихся соответствия библейской суммы в 1656 лет 432 000 годам Бероэса, продвижение точек равноденствия по зодиакальной оси небесного пути проходит со скоростью 1 градус в 72 года. И 360 градусов х 72 года = 25 920 лет завершения одного зодиакального круга, период которого на протяжении веков был известен как Великий или Платоновский Год. Но 25 920, разделенные на 60, равняются 432. И вот снова это число появляется, теперь, однако, в точном соответствии с научно проверяемым космологическим эоном или циклом времени.

Более того, как я узнал несколько лет назад из популярного руководства по физической подготовке (30), у человека в идеальном состоянии, в состоянии покоя, частота сердечных сокращений обычно составляет примерно 1 удар в секунду: 60 ударов в минуту; 3600 ударов в час; 12 часов - 43 200 ударов и 24 часа - 86 400. Таким образом, мы храним эту меру в наших сердцах, а также в часах на наших запястьях. Может ли быть так, что древние шумеры, около 2500 г. до н.э., возможно, уже имели некоторое представление о значимости их шестидесятеричной системы счисления для математики любой такой макро-микро-мезокосмической координации? Из авторитетного труда по индийской тантра-йоге я узнал, что, согласно Дхьянабинду и другим связанным с ней Упанишадам, все живые существа вдыхают и выдыхают 21 600 раз в день, (31) это свидетельствует об их духовной, а также физической идентичности природе вселенской майя-шакти-деви, божественной сущности. Великую Богиню в Индии прославляют литанией из 108 ее имен. 21 600 х 2 = 43 200. Но 108 х 2 = 216, в то время как 108 х 4 = 432 и 432 х 60 = 25 920. Г. В. Хилпрехт в Филадельфии в Университетском музее в 1905 году, изучая тысячи глиняных фрагментов с клинописью, на которых были начертаны математические вычисления, первым распознал эту последнюю цифру, относящуюся к Великому или Платоновскому Году, среди артефактов столь древнего времени. В своем отчете, опубликованном в 1906 году, он писал: “Все таблицы умножения и деления из храмовых библиотек Ниппура и Сиппара и из библиотеки Ашшурбанипала основаны на 12 960 000”. И, как он указал, 12 960 х 2 = 25 920." (32) Альфред Джеремиас был склонен принять это открытие как указывающее на вероятность признания прецессии в Месопотамии уже в третьем или, возможно, даже в четвертом тысячелетии до нашей эры. “Если эта интерпретация верна и цифра действительно относится к прецессии, - писал он, - тогда это доказывает, что ещё до Гиппарха был достигнут точный расчет прецессии, который позже был забыт”. (33) И он снова пишет: “На самом деле невероятно, что Вавилоняне, при всем их опыте наблюдения за небесами, не должны были делать вывод из разницы между более ранними и более поздними наблюдениями о смещении точки равноденствия. ... Как только положение Солнца во время весеннего равноденствия стало точкой наблюдения, прецессия в течение столетий должна была быть замечена. . . . Действительно, в течение одного года она достигает 50 секунд, и в течение более длительных периодов ее невозможно было игнорировать”. (34)

Обычно считается, что азиатский грек Гиппарх из Вифинии (146-128 гг. до н.э.) в трактате, озаглавленном “О смещении знаков солнцестояния и равноденствия”, был первым, кто признал прецессию равноденствий, и что только в 1526 году н. э. точным значением было объявлено "на 1 градус каждые 72 года". И все же халдейский жрец Бероэс, за полтора столетия до Гиппарха, уже серьезно относился к числу 432 000, как и составители Книги Бытия 5-7, чей допотопный цикл, равный ровно 1656 годам, разделял с Бероэсом критический прецессионный период 72. Еще более ранняя возможность, предложенная Хилпрехтом и Джеремиасом, о шумерском предвидении всего этого в третьем или четвертом тысячелетии до н.э., насколько мне известно, не подвергалась дальнейшему изучению или даже серьезному обсуждению.

Таким образом, хотя вполне очевидно, что именно в Шумере, примерно в 3500-2500 годах до н.э., цифра 25 920, деленная на 60, что равняется 432, впервые стала ассоциироваться с порядком вселенной, которая в период неолита почиталась как тело Богини, мы знаем мало или ничего о стадиях и процессах, посредством которых эти две различные традиции — более ранняя из мифологии, фольклора, мистицизма и легенд, и более поздняя из математической логики, космологических исследований, рационального и спекулятивного мышления — были сведены воедино. Все, что можно с уверенностью сказать, это то, что самое позднее к шестому веку до н.э., согласно математически сформулированным предположениям мистического, тайного братства, основанного самосским мудрецом Пифагором (родился на острове Самос в Эгейском море, около 580 г. до н.э.; умер в Метапонте, Италия, 500 г. до н.э.) — чье фундаментальное изречение “все есть число” открыло путь к систематическому изучению математики формы и гармонии, которая объединила, как одна трансцендентная наука, воплощенная в музыке, законы внешнего пространства (космология), внутреннего пространства (психология), и искусства (эстетика) — два, казалось бы, противоположных подхода визионера и эмпирика были объединены и удерживались вместе как по существу согласующиеся.

Реконструкция научного мифа о Пифагоре представлялась ученым проблематичной из-за того факта, что сам учитель (как и Будда, его восточный современник, около 563-483 гг. до н.э.) не оставил никаких записей. Более того, мистическое братство, которое он основал в южной Италии, не только руководствовалось правилами секретности, но и в середине пятого века до н.э. было насильственно распущено, а его члены рассеяны. Источники, претендующие на представление движения, восходят в лучшем случае к источникам четвертого века, которые уже некритичны по своему характеру и часто представляют собой смесь пифагорейской, орфической и неоплатонической информации. (35) Следовательно, невозможно определить, сколько из того, что дошло до нас, может быть приписано самому Пифагору, а сколько могло быть почерпнуто из общего массива мистических знаний, которыми уже делились многочисленные гуру его времени на Ближнем, Среднем и Дальнем Востоке, или как много из этого эзотерического знания, возможно, было ассимилировано движением столетия спустя.

Идея, например, звука (шабда) как генератора воспринимаемой вселенной является фундаментальной для Вед и всей более поздней индуистской мысли. Ален Даниелю в своем введении к изучению музыкальных гамм цитирует комментарий к шиваитской сутре:

Инициирующая точка (бинду), волящая проявить мысль обо всех вещах, которая содержится в ней, вибрирует, трансформируясь в изначальный звук, имеющий природу крика (нада). Она выкрикивает вселенную, которая неотлична от неё, то есть она промышляет это. Отсюда и термин “шабда”, "слово". Медитация - это высшее “слово”: оно “звучит”, то есть “вибрирует”, подчиняя все вещи фрагментации жизни. Это называется нада, “вибрация”. Вот что подразумевается под высказыванием: “Звук (шабда), имеющий природу нада, пребывает во всех живых существах”. (36)

Аналогичным образом, в китайской “Книге обрядов” Ли Чи, которая, как напоминает нам Даниэлю, была отредактирована Конфуцием (ок. 551-478 до н.э., опять же современником Пифагора), нам сказано, что

Музыка способствует общему единению. Ритуалы же создают различие. Из общего союза рождается взаимная привязанность; из различий - взаимное уважение. . . . Музыка исходит изнутри; обряды действуют извне. Идущая изнутри музыка создает безмятежность ума. Действуя извне, ритуалы создают безупречную элегантность манер. Великая музыка должна быть легкой. Великие обряды должны быть простыми. Позвольте музыке достичь своей полноты, и не будет никаких обид. Позвольте ритуалам достичь своей полноты, и не будет никаких разногласий. Причина, по которой поклоны и любезности могли бы привести мир в порядок, заключается в том, что существуют музыка и ритуалы. (37)

Тун Чжун-шу, более поздний конфуцианский ученый, живший во втором веке до н.э., развил эти мысли:

Настроенные на тон Неба и Земли, - писал он, - витальные духи человека выражают все вибрации Неба и Земли, точно так же, как несколько кифар, настроенных на Кунг (тон), вибрируют, когда звучит нота Кунг. Факт гармонии между Небом, Землей и Человеком проистекает не из физического союза, не из прямого действия, а из настройки на одну и ту же ноту, производящую вибрации в унисон. ... Во Вселенной нет опасности, нет спонтанности; все есть влияние и гармония, согласие, отвечающее на согласие. (38)

Характерной пифагорейской символической диаграммой, на которую ссылаются все авторитеты как на своего рода эпиграмму важнейшей доктрины движения, является так называемый тетрактис, или “треугольник четверичности”, который можно рассматривать либо как равносторонний треугольник из 9 точек, составленный вокруг одной центральной точки, либо как пирамиду из 10 точек, расположенных в 3-х отдельных стадиях спуска, соответственно из 2, 3 и • • • • 4 (= 9) точек, разворачивающихся из одной точки на вершине. Пифагорейцы, по общему мнению, считали четные числа (2, 4, 6 и так далее) женскими; нечётные (3, 5, 7 и так далее), мужскими; интерпретируя 1 как ни четное, ни нечетное, но зародыш обоих рядов, соответствующий, таким образом, индийскому тантрическому бинду, “желающему проявить мысль, которую он содержит обо всех вещах”. Когда нада, вибрируя, превращается в изначальный звук, этот инициирующий импульс “оглашает вселенную, которая неотлична от самой себя“; этот творящий ”крик", выражаясь современными терминами, является Большим Взрывом творения, когда из одной точки невообразимой интенсивности взорвалась вся эта расширяющаяся вселенная, разлетевшись на расстояния, которые все еще раскрываются.

В индийских мистических изречениях этот универсальный звук определяется как ОМ. В восточной модели музыки это представлено в тонике, относительно которой звучит мелодия. И в пифагорейской мысли это было обозначено как просламбаномен, поддерживающий основной тон, A, который, таким образом, считался имеющим 432 вибрации (в то время как высота звука в современных настройках повышена примерно до 440). В музыкальном плане, как указывает Даниэлю, заданный такт первичного звука дает сначала октаву (2/1), после чего слышится третий тон, пятый (3/2), по отношению к которому затем находят место остальные. (39) И в этой связи он цитирует стих из “Дао Дэ”: "Дао произвело Одно; Одно произвело два; Два произвели три; Три произвели все вещи". (40)
В индийской мысли первой характеристикой майи (от глагольного корня ма, “измерять”) является двойственность; и для пифагорейцев, аналогичным образом, процесс миротворения был комплексом двойственностей, возникших в результате наложения “ограничения” или “меры” (= майя) на “неограниченное” (брахман); “безграничное” и его “ограничение”, таким образом, являются первыми из серии из девяти дополнительных пар противоположностей: нечетное и четное, светлое и темное и так далее, по сути, китайские ян и инь.

Из-за стресса от такого контекста всеобщей поляризации индийские философы (санкхья) признали возникающими три “качества или характеристики” (гуны), благодаря взаимосвязи которых вся “природа” (пракрити) рассматривалась как мотивированная; а именно, “инертность, масса или тяжесть” (тамас); “энергия и жизненная сила” (раджас); и “гармония или ясность” (саттва) любых сбалансированных отношений двух противоположностей. В пифагорейских терминах те же три соответствовали бы, соответственно,
(1) “неограниченному”,
(2) “ограничивающему” и
(3) “гармонии” или “сочетанию” (harmonia) любого “прекрасного порядка вещей” (kosmos), будь то макрокосм (вселенная), микрокосм (индивид) или мезокосм (идеальное общество или произведение искусства). И число, представляющее в этой системе такой видимый порядок, равно 4.

Итак, теперь, подсчитывая количество точек пифагорейского тетраксиса, от основания вверх до творящего бинду (вне чисел) наверху, сумма их последовательности, 4-3-2, конечно, равна 9; как и сумма 2-1-6 (что составляет половину от 432); а также из 1-0-8 (половина от 216); последнее - это количество ее имен, произносимых в поклонении Великой индийской богине Кали, Дурге, Уме, Сите, Сати (произносится Сатти) и Парвати (“Дочь горы”). Более того, общее число 9 подразумевается также в сумме лет библейских 10 патриархов, начиная со дня сотворения Адама и заканчивая концом допотопной эпохи во время Ноева потопа, поскольку 1+6+54-6 = 18, в то время как 1+8=9. И, наконец, что наиболее примечательно, в ходе прецессии равноденствий количество лет, необходимое для завершения одного круга Зодиака со скоростью 1 градус за 72 года (учитывая, что 7 + 2 = 9), составляет 2 + 5 + 9 + 2 + 0 = 18, где опять же 1 + 8 = 9.

СОЗДАТЕЛЬНИЦА И ИСКУПИТЕЛЬНИЦА

Девять раз с момента моего рождения, - писал Данте во вступлении к своей ранней книге стихов "La Vita Nuova", - небеса света возвращались почти в ту же точку своего вращения, когда Прекрасная Дама моего разума, имени которой никто не знал, впервые явилась пред моими очами. Она уже пребывала в сей жизни столь долго, что за это время звездное небо переместилось на Восток на одну из двенадцати частей градуса; так что в начале ее девятого года она явилась мне, и я ближе к концу моего девятого года увидел ее. Она предстала мне одетой в самый благородный цвет, пурпурный, скромно и подобающе, и она была препоясана и украшена столь мудро, сколь и подобало ее очень юному возрасту. В тот момент, истинно говорю, дух жизни, который обитает в самой потаенной комнате сердца, начал дрожать с такой силой, что устрашающе проявлялся в малейших пульсах, и, дрожа, произнес эти слова: Ecce deus fortior me, qui veniens dominabitur mihi [Узри бога сильнее меня, тот, кто придет, будет править мной]. ...
И далее:
Когда прошло так много дней, что исполнилось ровно девять лет с момента описанного выше явления этой нежнейшей Дамы, в последний из сих дней случилось так, что эта восхитительная Дама явилась мне, одетая в чистейшее белое, между двумя нежными дамами, которые были старше ее; и, проходя по улице, обратила свой взор к тому месту, где я кротчайше стоял; и своей невыразимой учтивостью, которая ныне вознаграждается в вечном мире, приветствовала меня с такой добродетелью, что мне тогда показалось, что я узрел все границы блаженства. Час, когда ее самое нежное приветствие дошло до меня, был точно девятого числа того дня....

В возрасте двадцати четырех лет, 8 июня 1290 года, Беатриче Портинаре умерла, и с тех пор вся вселенная для Данте настолько наполнилась сиянием ее ангельской грации, что при одной мысли о ней его сердце возносилось к ее месту на небесах, пред очами Бога. Описывая тайну космической меры ее славы, он писал:

Я говорю, что, согласно аравийскому способу исчисления, ее благороднейшая душа отошла в первый час девятого дня месяца; и, согласно сирийскому исчислению, она отошла в девятом месяце года, поскольку первым месяцем является Тисрин, у нас - октябрь. И согласно нашему исчислению, она отошла в тот год нашего индикта, то есть, в который совершенное число лет Господних, завершилось в девятый раз в столетии, в котором она была воплощена в этом мире; и она принадлежала к христианам тринадцатого века. Одна из причин, почему это число было так дружелюбно к ней, может заключаться в следующем: поскольку, согласно Птолемею и согласно христианской истине, существует девять небес, которые движутся, и, согласно распространенному астрологическому мнению, указанные небеса оказывают влияние здесь, внизу, в соответствии с их положениями, это число было ее другом до конца, чтобы можно было понять, что в ее поколении все девять подвижных небес находились в наиболее совершенном соотношении. Вот одна из причин этого; но, рассматривая более тонко и в соответствии с непогрешимой истиной, этим числом была она сама; Я имею в виду сходство, и подразумеваю это так: число три - это корень из девяти, ибо без какого-либо другого числа, умноженное само на себя, оно дает девять, поскольку мы ясно видим, что трижды по три получается девять. Следовательно, поскольку три само по себе является числителем девяти, а Автор чудес сам по себе равен трем, а именно Отцу, Сыну и Святому Духу, которые равны трем и одному, эту Даму сопровождало число девять, чтобы можно было понять, что она была Девяткой, то есть, чудом, единственным корнем которого является чудесная Троица. . . . (41)

Пифагорейский тетрактис, рассматриваемый как направленный вверх треугольник, построенный из 9 точек с десятой, как бинду, в центре, наводит на мысль об индийской тантрической диаграмме (янтре), символизирующей женскую силу в ее духовно притягательной роли, признанной Гете в последних двух строках его Фауста: Das Ewig-Weibliche / Zieht uns hitiati!

Гимбутас, описывая геометрические диаграммы, выгравированные на статуэтках Европы, около 7000-3500 гг. до н.э., уделяет особое внимание ромбу с точкой в центре. “Точка, представляющая семя, и ромб, символизирующий засеянное поле, - пишет она, - появляются на скульптурах восседающей на троне беременной богини, а также вырезаны или нарисованы на полностью схематизированных статуэтках. ... Ромб часто является наиболее заметной чертой, в то время как остальная часть женского тела служит лишь фоном для идеографической концепции” (42).

Среди наиболее известных индийских тантрических диаграмм, известных как янтры, предназначенных для вдохновения и поддержки медитации, треугольник, направленный вниз, с точкой в центре является явным символом женской энергии в ее порождающей роли. Этот треугольник является адаптацией выступающего генитального треугольника типичной неолитической женской статуэтки. Точка известна как бинду, “капля” (которая, подобно капле масла в воде, расширяется), а треугольник - как йони (матка, влагалище, вульва; место происхождения, рождения и покоя). По мнению поклоняющегося Шакти, весь знак представляет собой Богиню, единую, как майя-шакти-деви, в смысле тех самых ранних неолитических статуэток, признанных и интерпретированных Гимбутас, как статуэтки Богини “абсолютной и единственной в своей порождающей роли”, одновременно причины и субстанции (как паук в своей паутине) этой живой вселенной и ее жизни. Однако в тех янтрах, точка или “капля” перевёрнута, в Индии она представляет фаллос, лингам; так что, в то время как в символе точка/треугольник коннотация могла быть соответствующим образом прочитана либо как относящаяся только к Богине, либо к богине и богу в союзе. Здесь, хотя “семя” и “поле” все еще находятся вместе внутри Богини, изображение теперь явно представляет собой соединенные мужские и женские органы. То есть, более ранний, недуалистический образ был превращен в дуалистический символ, передающий от женщины к мужчине инициирующий момент и импульс творения.

Эта радикально отличающаяся конструкция, должно быть, отражает критический исторический поворот, датируемый Гимбутас примерно 3500 годом до н.э., и непосредственно последовал за ним, от более ранней неолитической и халколитической концепции Богини как единственной причины и субстанции тела этой вселенной к индоевропейской или семитской дуалистической манере символизации, где она более не сама по себе единая “Великая”, а супруга “Великого” Бога.

В "Теогонии" Гесиода есть непрозрачный намек на это изменение, где Гея, Земля, представлена как мать бога небес, его супруга.
“В начале явлен был Хаос, а после него, - читаем мы, - Гея полногрудая, дабы стать непоколебимой основой всех бессмертных. . . . Но первенцем Геи был тот, кто соответствовал ей во всех измерениях, Уран, звездное небо, покрывавшее ее со всех сторон.. . . Она возлегла с Ураном и родила ему глубоководного Океаноса....” (43)

Аналогичным образом, в Ветхом Завете (Притчи 8), Великая Богиня в своем образе "Премудрости” раскрывает себя как с самого начала бывшую с Яхве в качестве со-творца.

Господь имел меня началом пути Своего [ганани (иврит), в других версиях переводится как “овладел мной” или “взял меня”] (44) Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, когда ещё Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. Когда Он уготовлял небеса, я была там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли: тогда я была при Нём художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицом Его во всё время, веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими. Итак, дети, послушайте меня; и блаженны те, которые хранят пути мои!. . . . (Притч. 8:22-32)

Треугольник, направленный вверх, как в индийских янтрах, так и в пифагорейском тетрактисе, как и его аналог, направленный вниз, может быть прочитан двояко: либо как символ Богини, либо как символ Богини в союзе с произошедшим из неё мужчиной, который может даже (как в Библии, так и в Коране) окончательно узурпировать ее роль и характер единственного творца — но не вселенной, идентичной ему самому, а космологического артефакта, отличного и субординированного от его самобытной, неестественной и, в конечном счете, иррелевантной божественности.

Из Индии пришло удивительное тантрическое изображение, известное как Чиннамаста (что означает “отрубленная голова”), на котором изображена Богиня, отрезающая себе голову, чтобы освободить своих преданных или детей от оков ее майи. Греческая фигура обезглавленной Медузы, из обрубка шеи которой вылетает крылатый конь Пегас, превращаясь в созвездие, является аналогом этой символической формы. В более поздние классические времена крылатый конь в парящем полете интерпретировался как аллегория души, освобожденной от тела к бессмертию, а мастерами эпохи Возрождения тот же восходящий полет воспринимался как поэтическое вдохновение, которое не может родиться, пока не будет устранено препятствие в виде рационализирующей головы.

В средневековой христианской мысли две противоположные силы, символизируемые треугольниками, направленными вниз и вверх, были персонифицированы соответственно в Еве и Деве Марии, благодаря второй из которых последствия Первородного греха ее предшественницы были обращены вспять. Эта идея удачно передана в латинском каламбуре популярного католического гимна, который до сих пор поется Деве Марии как “Звезде Морей”, Ave Maris Stella, где вместо поворота вверх предлагается просто изменить имя Евы на Аве:

Ave maris Stella, Dei Mater alma, Atque semper Virgo, Felix coeli porta. Sumens illud Ave Gabrielis ore, Funda nos in pace, Mutans hevae nonten.

Радуйся, о Звезда Морей, Благословеннейшая Матерь Божья, Вечно непорочная Дева, Врата небесного покоя. Приняв сию сладчайшую Аве Чрез Габриэля исшедшую, Мир утвердился внутри нас, Заменив имя Евы. (45)

ДЕВЯТЬ МУЗ

В год от рождества Христова 1439-й, Вселенский Собор Римско-католической церкви, который был собран в Ферраре, чтобы попытаться разрешить деликатный спор о филиокве, который в 1054 году разделил греческую и латинскую церкви, был перенесен во Флоренцию Козимо Медичи, когда в Ферраре разразилась чума. Присутствовала многочисленная и выдающаяся греческая делегация, и Медичи был настолько вдохновлен их платоновской, неоплатонической и пифагорейской ученостью, что решил немедленно основать в собственном поместье в Кареджи академию по образцу академии Платона в Афинах (которая в 529 году н.э., наряду со всеми другими языческими учреждениями того времени была закрыта по приказу императора Юстиниана).

С падением Константинополя в 1453 году, и последующим появлением на латинском Западе греческих рукописей из Византии, привезенных священниками и монахами-беженцами, для Козимо настал исторический момент начать собирать на своей вилле все, что можно было восстановить из останков классического образования. Флорентийский университет в 1439 году возобновил преподавание греческого языка, который, за исключением монастырей и аббатств Ирландии, был утерян для латинского Запада более чем на семьсот лет. Молодой Марсилио Фичино (1433-1499), страстно изучавший как греческий, так и латынь, стал главным переводчиком и советником Медичи, и при добровольном содействии самого победоносного султана Мехмеда II, Козимо инициировал и организовал тщательный систематический поиск рукописей, которые в надлежащее время составили основополагающее ядро несравненной библиотеки Медичи, которая позже была названа в честь внука Козимо Лоренцианской (Laurenziana).

Таким образом, благодаря предприимчивости одного вдохновенного человека, была предотвращена масштабная катастрофа для интеллекта Европы, последовавшая за преднамеренным разрушением в 391 году н.э. невосполнимой александрийской библиотеки, исследовательского центра и музея (греческое “Мусейон”, от "Мусейос", "обитель муз"). Считалось, что Мусейон содержал не менее 500 000 томов, сожженных христианскими фанатиками, и был центром не только эллинистического, неоплатонического и пифагорейского учения, но и семитского. Там был сделан перевод Ветхого Завета с септуагинты на греческий язык. И то, что здесь также ощущалось влияние Индии, не подлежит сомнению, поскольку уже в четвертом веке до н.э. буддийский император Ашока (как сообщается в его высеченных на скале эдиктах) посылал учителей буддийской дхармы не только ко двору египетского Птолемея II (Птолемеи были основателями Мусейона), но также к Антиоху II Сирийскому, Магасу Киренскому, Антигоне Гонату Македонскому и Александру II Эпирскому. (46)

Плотин, основатель неоплатонизма, родился в Египте, начал свою карьеру в Александрии. Теон, математик четвертого века, чьему пересмотру "Элементов Евклида" мы обязаны нашими знаниями об этой работе, также внес свой вклад в укрепление достоинства этого кульминационного эллинистического центра всеобщего обучения. Его необыкновенная дочь Гипатия, первая заметная женщина в математике и глава александрийской неоплатонической школы своего времени, родилась в н.э. 370, в марте 415 года была зверски убита толпой монахов и христианских фанатиков, духовно воспламененных заразой недавно поставленного, истово настроенного против язычников епископа, ныне канонизированного, святого Кирилла Александрийского. После чего, погруженная в нарастающую волну “варварства и религии” (по выражению Эдварда Гиббона), великолепная Александрия погрузилась в историческую ничтожность, остались лишь руины ее бесценной сокровищницы.

Однако плеяда вдохновенных художников — скульпторов, архитекторов и живописцев, — которые как по волшебству появились вокруг философского оазиса восстановленной академии и библиотеки Козимо, была удивительной.
И то, что его "урожай древностей", переведенных с греческого на латынь в основном Марсилио Фичино, действительно возродил вдохновение поздней классической духовности, очевидно в каждой детали произведений искусства с того момента, когда Европа вновь обратилась к своему родному наследию. Это было так, как если бы музы вдруг пробудились и обрели голос. Ибо среди скульпторов этой труппы были Донателло и Гиберти; среди архитекторов - Брунеллески и Микелоццо; художников - Фра Анджелико, Андреа дель Кастаньо и Беноццо Гоццоли; в то время как из второго поколения — период внука Козимо Лоренцо Великолепного (1449-92), чьим учителем был Фичино, — мы знаем о Верроккьо и его учениках Леонардо да Винчи, Боттичелли и Микеланджело; последний начал свою карьеру в возрасте пятнадцати лет в качестве ученика скульптурной школа в саду Лоренцо.

Пико делла Мирандола (1463-94) был еще одним вдохновенным сотрудником этой невероятной академии, который, изучив не только латынь и греческий, но также арабский, иврит и арамейский языки, был первым христианским философом, применившим каббалистические знания для поддержки христианских теологических положений. В 1486 году он организовал общеевропейскую ассамблею в Риме, перед которой должен был объявить и защитить девятьсот тезисов, взятых из латинских, греческих, еврейских и арабских источников. Однако тринадцать из его тезисов были объявлены еретическими, и собрание было запрещено папой римским. И все же глубина и диапазон его знаний, восходящие к тем векам синкретических, транскультурных философских формулировок, которые последовали за “браком Востока и Запада’ Александра Македонского (из которого, собственно, и развились догмы латинской церкви), пережили папский запрет. Благодаря его смелым сравнительным прозрениям, интерпретирующим египетские, древнееврейские, греческие и христианские мифические и символические формы как культурно отличающиеся метафоры единой, универсально последовательной теологической поэтики, прекрасно выражающие расширение духовного и мирового горизонтов, благодаря которым искусство и мысль эпохи Возрождения освобождались в его время от врожденных, тесных рамок Средних веков. На вилле Медичи, ди Кареджи скульптура, архитектура, живопись и философия были единодушны в представлении всех имен и форм, будь то ума или созерцаемого мира, как одинаково излучающих некую вселенскую тайну.

В аллегорической схеме “Музыки сфер’, которая была опубликована в 1496 году в качестве фронтисписа "Практики музыки" Францинуса Гафуриуса, эта идея частично раскрытой тайны выражена в одеяниях муз, чьи образы появляются в нисходящем ряду слева от композиции.

Их число, как и то, которое Данте связывал с Беатриче, равно 9; ибо их корень тот же - троица. Однако троица здесь состоит не из трех мужских божеств с Девой в качестве четвертого женского начала, а из классических трех Граций с Аполлоном в качестве четвертого мужского начала. Музы здесь одеты, а Грации, исполняющие свой хоровод на ноуменальном плане за пределами и над видимыми небесами, непосредственно в присутствии Аполлона, наги. Они являются триедиными олицетворениями аристотелевской primum mobile, или “первой движущейся сферы”, десятой или высшей небесной сферы, получающей круговое движение непосредственно от Бога, “неподвижного движителя”. Образ Божий здесь явлен в виде Аполлона, поскольку “неподвижное бытие” такой “первопричины” превосходит представление (т.е. все имена и формы); в то время как Грации - это само движение, как сказано на латыни на свитке с надписью над головой: “Энергия или добродетель (vis) аполлонического разума движет или вдохновляет (imovet) Муз повсюду”.
Как имена, так и позы Граций говорят о качествах их влияния:
(1) Талия (“Цветущая, изобильная”) объединяет и связывает своих противоположных компаньонш;
(2) Евфросиния (“Веселье, праздник, Хорошее настроение”) удаляется от Бога к девятикратному нисхождению муз; в то время как
(3) Аглая (“Великолепие, красота, триумф, Украшение”) противостоит ему, возвращаясь к источнику.
Пико и Фичино почитали этих троих как образцовую триаду, архетипичную для всех остальных классических мифов. По словам Пико, “Тот, кто глубоко и ясно понимает, как единство Венеры раскрывается в троице Граций, единство Необходимости в троице Судеб, а единство Сатурна в троице Юпитера, Нептуна и Плутона, знает истинный путь процессов орфической теологии”. (47) Ибо, как указывает Эдгар Винд в комментарии к этому отрывку, “аксиомой платоновской теологии было то, что каждый бог проявляет свою силу в триадическом ритме”. (48)

“Щедрость, даруемая богами низшим существам, - утверждает Винд, продолжая, - была задумана неоплатониками как своего рода преисполнение (emanatio), которое вызывало животворящий восторг или обращение (названное Фичино conversio, rapto или vivificatio), в результате чего низшие существа были привлечены обратно на небеса и воссоединялись с богами (remeatio) Более того: “Щедрость богов, таким образом, была раскрыта в тройном ритме emanatio, rapto и remeatio, в этой последовательности можно было распознать божественную модель того, что Сенека определил как круг благодати: отдавать, принимать, и возвращать. . . . Но в "Элементах Теологии" Прокла, prop. 35 (Dodds, 1933, стр. 38f) последовательность такова:
(1) наследование в причине,
(2) нисхождение из причины,
(3) возвращение к причине; и это изначальная неоплатоническая схема’. (49)

В переводе на христианские тринитарные термины это триадическое откровение божественной благодати выглядело бы как (1) Отец, (2) Сын и (3) Святой Дух, три ипостаси или “личности’ в одном божестве, причем идея “божества’ представлена в замысле Гафуриуса облаченным Аполлоном и “личностями” или ипостасями обнажённых Граций, которые в индийских тантрических терминах в точности являются майя-шакти-деви, или, с точки зрения Санкхьи (как отмечалось выше), пракрити, состоящей из трех гун или “качеств”: саттвы, раджаса и тамаса.
Змеевидная трехглавая фигура, нисходящая по центру композиции, является адаптацией Гафуриусом символической фигуры, которая в Александрии ассоциировалась с изображением сложного египетско-греко-римского бога Сераписа. “В великом храме Сераписа в Александрии”, - утверждает Винд, из чьих языческих мистерий эпохи Возрождения я воспроизвел эту схему, образ египетско-эллинского бога сопровождало трехголовое чудовище, напоминающее Цербера (сторожевого пса у ворот в Гадес), но с той разницей, что три головы египетско-эллинского бога в александрийском варианте были различны: волк, лев и собака. Самый информативный древний текст по этому атрибуту... это Макробий, Сатурналии I, xx, где три головы объясняются как обозначение трёх частей времени: обращенный влево прожорливый волк олицетворяет исчезнувшее прошлое; собака, с надеждой принюхивающаяся, смотрит направо, предвкушая будущее; в то время как настоящее, в середине, воплощено в величественном льве в анфас. В "Аджрике III" Петрарки, 162 и далее, дается великолепное описание трех голов, за которым следует краткое изложение аллегории: jugientia tempera signant. (50)

Напомним, что Данте в начале "Ада I", 28-68, рассказывает о трех зверях, которые в диком лесу противостояли ему, преграждая путь к спасению: льве, символизирующем гордыню; леопарде, желание роскоши; и волчице, насилие и страх. Леопард Данте эквивалентен с надеждой принюхивающейся александрийской собаке Гафуриуса, а названная триада препятствующих чувств - это как раз одно из тех трех искушений, которые были преодолены Буддой в йоге у подножия дерева Бодхи: “желание” (катна), страх “смерти” (мара), и привязанность к временным социальным идеалам (дхарме).

Существует очевидное и более чем случайное сходство змеи Гафуриуса, нисходящей по ступеням вселенной, с индийской идеей йогического “змеиного канала”, спускающегося от макушки головы вниз по позвоночному столбу к “лотосному центру”, расположенному между анусом и гениталиями, который известен как “Корень Опоры” (муладхара), где духовная энергия (шакти) непробужденного индивидуума спит, свернувшись кольцом, подобно дремлющей змее (санскрит кундалини, “свернувшаяся змея”), и которую следует пробудить с помощью йоги и провести, распрямляя, вверх по спинномозговому каналу к сияющему лотосу на макушке головы, называемому “Тысячелепестковый” (сахасрара).

“Змей Гафуриуса”, - указывает Эдгар Винд, - отличается особенно привлекательной чертой. Погружаясь головой вниз во вселенную, он сворачивает конец своего хвоста в петлю, на которую Аполлон торжественно ставит свои ноги. Змеиный хвост, поворачивающийся сам на себя, - это образ вечности или совершенства (обычно иллюстрируется змеей, кусающей свой собственный хвост...). Таким образом, Гафуриус наглядно показывает, что Время исходит из Вечности, линейное продвижение змеи зависит от ее привязанности к самой верхней сфере, где ее хвост сворачивается в круг” (51).

По замыслу Гафуриуса, круг в основании композиции, обозначенный как TERRA, соответствует йогической “корневой опоре”, где спит свернувшаяся кольцом змея. (Змеи, сбрасывающие свою кожу, чтобы, так сказать, возродиться, намекают на силу жизни, позволяющую отбросить смерть и даже обрести вечную жизнь.) Вся верхняя половина земной сферы Гафуриуса заполнена видением этих трех парящих голов, в то время как ниже базовой линии композиции, как бы скрываясь под землей, находится первая из девяти муз, чье имя, заметим, совпадает с именем центрального члена обнаженной триады Граций, а именно Талия, “Цветение, Изобилие”. “Это ”нисхождение" духовной силы", - утверждает Винд, “совместимое с её постоянным пребыванием на ‘сверхбожественных небесах’ было основным принципом неоплатонизма”.

Нисхождение мотивирующей энергии или добродетели (vis) аполлонического разума здесь представлено как произошедшее от небесного primum mobile, представленного в Грациях, через их отражения в Музах, каждая из которых показана связанной с планетарной сферой, в докоперниканской, геоцентрической, последовательности Птолемея: сначала небо неподвижных звезд; затем Сатурн, Юпитер, Марс и Солнце; затем затененные сферы Венеры, Меркурия и Луны; пока, наконец, завернутый во все более тяжелые элементальные оболочки Огня (ignis), Воздуха (aer) и Воды (aqua), не попадает на эту Землю (terra), где её Муза, глухая, подземная, известна как Сурда (“Безмолвная”). Талия - муза ночной тишины. Ибо ее голос о щедрости природы не услышан ее предполагаемым поэтом, чей разум настолько одержим видением парящего монстра, Jugientia tempera signant, что, напуганный своей жизнью, а также жизнью мира, он не прислушивается к нежному шепоту поддерживающей вселенной— который, тем не менее, можно услышать за трехголовым шумом зверя. Поэтому от него требуется, если он хочет когда-нибудь услышать этот поддерживающий голос, забыть о течении времени, “смотреть на полевые лилии... и не беспокоиться” (Мф. 6:28 и 31): положить голову, вместе со всеми своими желаниями и страхами на благо себя и своего мира прямо в пасть льву ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС.

В Быт. 3:22-24 мы читаем, что когда Яхве изгнал Адама и Еву из сада, чтобы они не “брали от древа жизни, и не ели, и не жили вечно... на востоке Эдемского сада он поместил херувима с пылающим мечом, который поворачивался во все стороны, охраняя путь к древу жизни”. Этот огненный меч является копией львиной морды чудовища Гафуриуса, в то время как охраняющие херувимы соответствуют головам по обе стороны. Существенной чертой храмового искусства в целом, будь то древность или Восток, является такая особенность порога: два стража (либо в человеческой, либо в животной форме) с порталом между ними в некую священную область. Например, в Наре (Япония), перед храмом Тодайдзи с огромным бронзовым изображением “Великого Будды Солнца” Махавайрочаны (вес 452 тонны; высота 53 фута 6 дюймов; дата 749 г. н.э.), есть большие отдельно стоящие южные ворота, у которых два внушительных гиганта (26 футов, 6 дюймов в высоту) стоят на страже с угрожающим оружием. Рот одного открыт, рот другого закрыт. Страх смерти и стремление к жизни были бы непосредственными чувствами, которые такая реальная пара вызвала бы у любого посетителя — это чувства, которые должен оставить любой проходящий мимо, не просто физически как турист, но для того, чтобы испытать в святилище освобождение от давления сознания смертности.
Они соответствуют волку и леопарду из видения Данте, сопровождающим льва из его прайда. Так что, с этой точки зрения, то, что лишает человека знания о его бессмертии, - это не гнев какого-то внешнего бога, а неправильная настройка его собственного разума. Таким образом, в священной зоне буддийского храма, восседающий на полностью раскрытом лотосе перед исполняющим желания “Деревом Пробуждения“ (бодхи), Великий Будда Солнца, с правой рукой, воздетой в абхайя-мудре, “жесте бесстрашия", и вытянутой левой в “жесте, дарующем благо” варада-мудре, свободно раздает дар своего света всем, кто приближается.

Принимая во внимание, что (и вот в чем разница), наш библейский Яхве напротив предстает в своей легенде как архетипический мифический “Скряга”, хранящий при себе дар своей благодати, его мифология, следовательно, повествует об изгнании человека в земной прах (Быт. 3:17-19) и о духовной тишине, в которой не слышно шепота Богини или Музы — за исключением того единственного экстраординарного случая, когда царь Соломон услышал голос Беатриче и музы самого Господа Бога, Софии (Притчи, passim, как указано выше). Никто не может функционировать ни как поэт, ни как художник в такой десакрализованной среде. Отвергнутую и сбежавшую музу живой Земли, Сурду Талию, сначала нужно призвать и отозвать. И чтобы это могло произойти, “херувиму с его пылающим мечом настоящим приказывается”, как заявил Уильям Блейк в "Браке рая и ада", оставить охрану древа жизни, и когда он это сделает, все творение будет уничтожено и окажется бесконечным и святым, тогда как сейчас оно кажется ограниченным и коррумпированным. Это произойдет благодаря улучшению чувственного наслаждения. Но сначала должно быть отброшено представление о том, что у человека есть тело, отличное от его души, которое должно быть уничтожено. Если бы двери восприятия были очищены, каждая вещь предстала бы человеку такой, какая она есть, бесконечной. Ибо человек заперт в себе до тех пор, пока не увидит все вещи сквозь узкие щели своей пещеры.

Из муладхары, где спит кундалини, вверх открываются три портала, те, что справа и слева, ведущие к тонким каналам, несущим дыхание, соответственно, левой и правой ноздрей, портал между ними открывается в тонкий “змеиный канал”, сушумну, и ведет к черепному лотосу “с тысячей лепестков” (сахасраре), “наполненному всеми формами блаженства и самим Чистым Знанием” (52)

Канал, спускающийся из левой ноздри, известен как ида (”нектар, освежающий“); канал, идущий из правой, как пингала (”огненный, рыжевато-коричневый“); первый проводит дыхание (прану) ”лунного" сознания, а второй - “солнечного”: “солнечное” сознание принадлежит вечности, следовательно, оно угрожает временной жизни (ядовитое, огненное, разрушительное), тогда как “лунное” (то есть земное) является восстанавливающим и освежающим. Их два портала в муладхаре, примыкающие к порталу сушумны, уподоблены стражам у входа в храм и, таким образом, соответствуют как по положению, так и по смыслу волку и собаке трехглавого монстра Гафуриуса.

Тогда вряд ли может быть совпадением, что эти нависающие три головки ренессансного рисунка Гафуриуса, основанного на идеях, заимствованных из эллинистической Александрии, должны совпадать как по расположению, так и по функции с отверстиями, выходящими вверх из индийской муладхары. В терминах йоги: до тех пор, пока два дыхания, левое и правое, рассматриваются дуалистически, как отдельные и отличающиеся друг от друга (как, например, “дух” и “природа”, понимаемые как противоположности), центральный портал закрыт и заперт. Однако йогин, практикующий “контроль дыхания” (пранаяма), глубоко дыша, сначала вдыхая через одну ноздрю, выдыхая через другую, затем вдыхая через вторую, выдыхая через первую, каждый раз убеждаясь, что прана, дыхание, проходит весь путь вниз к муладхаре, преобразуя противоположное друг в друга, они входят в это логово дремлющей Змеиной Силы и покидают ее.
Неутомимый, он продолжает упражнение до тех пор, пока внезапно два дыхания не сливаются в единый огонь в муладхаре, который подобно взрыву поднимается вместе с пробудившейся Змеей во внезапно открывшуюся сушумну.

В схеме Гафуриуса символизированы этапы трансформации сознания, которые следуют за тем, как поэт кладёт свою голову в пасть льва (так сказать, надев намордник на волка и собаку, или, как Блейк описывал изменение сознания, отпуская херувима с пылающим мечом) представлены метафорически как находящиеся под вдохновением Муз, классифицированных по иерархии птолемеевского порядка сфер.

Сразу же, как только он осознает мгновение ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС, пробуждается скрытая муза, Сурда Талия. Ее голос становится слышен. И то, что до тех пор было ночной тишиной пустоши, полной пыли и тяжкого труда, становится красноречивым свидетельством вселенской радости. Ибо пробудившаяся и поющая Талия, “Цветущая и Изобильная’, является музой буколической поэзии, воспевающей невинность и цветение живой земли. И в этой функции ее вдохновение знаменует первый этап раскрытия чувств любого делателя к познанию вселенского тела, частью которого является его собственное. Следующая муза, выше - Клио (Kleio, “Признание’), муза истории, связанная с затененной землей сферой Луны; выше нее Каллиопа (Kalliope, “Прекрасная Голосом", некогда предводительница Девяти Муз), связана с эпической поэзией и затененной землей сферой Меркурия (= Гермес, проводник душ от знания времени к знанию вечности). Эти первые три Музы, представляющие состояния ума, все еще омраченные земными заботами, соответствуют в индийском варианте “расположению энергии" (шакти) первых трех центров сушумны, а именно муладхары (уже обсуждавшейся), свадхистханы (спинномозгового центра в области гениталий) и манипуры (спинномозговой центр в области пупка), которые наделены, соответственно, качествами элементов земли, воды и огня.

Следующие три Музы вместе знаменуют трансформацию сознания, которая в йоге связана с четвертым центром, анахатой, на уровне сердца и элемента воздуха (дыхание, прана, дух). Это (1) Терпсихора, “Радость Танца”, относящаяся к затененной землей сфере Венеры; (2) Мельпомена, “Певица”, муза трагедии и огненного Солнца или “Солнечная Дверь”, открывающая сердце для сострадания посредством аристотелевского катарсиса, или очищения от эгоизма через доступ к состраданию без эгоизма и к метафизическому ужасу; к коим (3) Эрато, “Прекрасная”, соотносимая с Марсом, первой незатененной сферой, добавляет лирической поэзии.

Музы высших уровней, таким образом, соотносятся с искусствами, предполагающими блаженство, открывающееся йогинам в высших центрах их дисциплины: вишуддха (“очищенный”, центр области гортани), аджна (“авторитет, абсолютная сила”: внутреннего глаза, между бровями) и сахасрара. Родственными им музами являются Эвтерпа, “Благоугодная”, муза сферы Юпитера и нежной музыки флейты; Полигимния, “Священный Хор”, суровой сферы Сатурна; и, наконец, “Небесная”, Урания, науки астрономии и сферы неподвижных звезд.

На схеме Гафуриуса голоса этих сестер, рожденных (как рассказывает Гесиод) от Зевса и “Памяти” (Мнемозины), отождествляются с восходящими тонами пифагорейского комбинированного тетрахорда (ABCD EFGA: А-минорная шкала), на которых основаны греческие лады: гиподорианский, гипофригийский, гиполидийский, дорийский, фригийский, лидийский, миксолидийский, и для верности, чтобы соответствовать числу муз, гипермиксолидийский, эквивалентный дорийскому.

Грации изображены выше как воплощения primum mobile, “первой движущейся вещи”, приводимой в движение энергией (vis) аполлонического разума. Однако, безусловно, гораздо ранньше, эти три воплощали аспекты энергии (шакти) не Аполлона, а трепетновекой богини Афродиты. Неоплатонически интерпретированные (как уже отмечалось у Прокла), эти три были аллегоризированы как
(1) наследование причины,
(2) исхождение из причины и
(3) возвращение к причине. (53)
Пико и Фичино описывали их, однако, как
(1) исхождение из причины,
(2) восхищение причиной и
(3) возвращение к причине, (54)
в этом случае чтение ведется слева направо, а центральная фигура обращена не вперед, как на схеме Гафуриуса, но спиной к зрителю, как на известной помпейской фреске Граций (в начале статьи), которая сейчас находится в Национальном музее Неаполя.

Другое прочтение Фичино этой версии касалось триады как аллегории “Красоты, Любви и Блаженства”: первая исходит от Бога как своего рода маяк, вторая пребывает внутри мира, приводя его в восторг, а третья возвращает в состояние экстаза, к самому истоку. (55) Были, конечно, и другие прочтения. Однако существенный интерес здесь представляют не отождествления и аллегории, а само число 3. Аристотель в De caelo (1.268a) пишет о нем следующим образом:

Наука, имеющая дело с природой, очевидно, занимается по большей части телами и величинами, их свойствами и движениями, но также и принципами субстанций подобного рода, сколь бы многочисленными они ни были. Ибо из вещей, созданных природой, некоторые являются телами и величинами, некоторые обладают телом и величиной, а некоторые являются принципами тех вещей, которые обладают ими. Итак, континуум - это то, что делится на части, всегда способные к разделению, а тело - это то, что делимо всеми способами. Величина, делимая в одну сторону, является линией, в две - поверхностью, а в три - телом. За пределами этого нет никакой другой величины, потому что три измерения - это все, что существует, и то, что делимо в трех направлениях, делимо во всех. Ибо, как говорят пифагорейцы, вселенная и все, что в ней есть, определяется числом Три, поскольку начало, середина и конец дают число вселенной, и число, которое они дают, - это Троица. И вот, взяв это Три из природы в качестве (так сказать) ее законов, мы продолжаем использовать число Три в поклонении Богам. (56)

Платон в “Тимее” (37d—38b) отождествляет число со временем, которое, как он заявляет, "имитирует вечность и вращается в соответствии с законом числа". “Прошлое и будущее”, - пишет он, "являются сотворенными видами времени, которые мы бессознательно, но ошибочно переносим на вечное бытие, ибо мы говорим, что нечто “было”, или “есть”, или “будет”, но истина в том, что только “есть” должным образом принадлежит ему, а “было” и “будет” можно сказать только о становлении во времени, ибо это концепции, а то, что вечно остается неизменным, не может стать старше или моложе со временем, и нельзя сказать, что оно возникло в прошлом, или возникло сейчас, или возникнет в будущем, оно вообще не подвержено ни одному из тех состояний, которые влияют на движущиеся и чувствительные вещи причиной которых является порождение. Это формы времени, которое имитирует вечность и вращается в соответствии с законом чисел. Более того, когда мы говорим, что то, что стало, есть ставшее, и то, что становится, есть становление, и что то, что станет — станет, и что небытие есть несуществование - все это неточные способы выражения." (57)

Таким образом, рассматриваемое ли Аристотелем как природа вещей в пространстве или Платоном как их становление во времени, число 3 должно быть признано конституирующим феноменальность, то есть, в мифологических терминах, телом Богини. В замысле Гафуриуса число представлено как пронизывающее вселенную, от триады Граций до троицы голов чудовища, чья развернутая спираль пронизывает мир — идея, согласующаяся с неоплатонической аксиомой о том, что в этой вселенной, как в макрокосме, целое повторяется в каждой части, как микрокосм.

Винд привлекает внимание к imago trinitatis Св. Августина, а также тому, что он интерпретировал как языческие “пережитки троицы” во всех мифологиях своего времени (предполагая, что trinitas его собственной традиции не просто одна из многих, но изначальная из всех). В индийской Веданте конечной триадой имен, ассоциирующихся в пространстве майи с универсально имманентным, метафизически трансцендентным брахма-атманом, является сат-чит-ананда, а именно “Бытие” (сат), “Сознание” (чит) и “Блаженство или восторг” (ананда), которые в антропоморфных западных терминах были бы, приблизительно, Отцом, Сыном и Святым Духом; неоплатонически, (1) наследованием в причине, (2) исхождением из причины и (3) возвращением к причине; а в греческих поэтических образах, Грациями (или Благодатями).

Подводя итог, мы можем считать 3 предельным числом вещей, постигаемых в области пространства, времени и причинности; то, что Джеймс Джойс в “Улиссе" (часть 1, глава 3, вступительная фраза) определяет как "неизбежную модальность видимого: по меньшей мере, если не больше. . ." Августин понимал как импринт Троицы во всех вещах, рассматривая, однако, единосущностную Троицу как мужскую, тогда как греки имели ряд сущностных женских троиц, например, Грации, Часы, Судьбы и Фурии, а также великую триаду “Суда Париса”, Афродиту, Геру и Афину.

Несомненно, женские триады существовали задолго до исторического появления "trinitas" Августина из трех мужских персон в единой божественной субстанции; ибо мифологии великих неолитических богинь, как показывают публикации Марии Гимбутас, восходят, по меньшей мере, к восьмому тысячелетию до н.э.! с корнями еще в палеолите. Гимбутас обращает внимание, например, на позднепалеолитическую “Венеру из Лозселя” около 20 000-18 000 лет до н.э. (58) В позе и с жестом, красноречиво напоминающими о какой-то легенде, знание которой безвозвратно утрачено, эта впечатляющая маленькая фигурка, высеченная горельефом на известняковом блоке, обнаруженном в скальном убежище периода великих расписных пещер Южной Франции и северной Испании, изображает тучную обнаженную женщину, держащую в поднятой правой руке рог бизона, на котором выгравировано тринадцать вертикальных штрихов, и ласково гладящую левой свой беременный живот. (59) Фигурка, должно быть, представляла какую-то мифическую персону, настолько хорошо известную в тот период, что упоминание о приподнятом роге было так же хорошо известно, как, скажем, в современной Индии лотос в руке богини Шри Лакшми. Александр Маршак в “Корнях Цивилизации" отмечает, что "число тринадцать - это количество "рогов" полумесяца, которые могут составлять наблюдаемый лунный год; это также количество дней от рождения первого полумесяца до зрелого полнолуния”. (60)

По всей обращённой ко входу стене неглубокой палеолитической пещеры, возрастом около от 13 000 до 11 000 лет до н.э. в Англ-сюр-Англен (Вьенна) находится высеченная в скале большая композиция из огромных животов, массивных поясниц и верхней части бедер трех колоссальных женских фигур, ярко выраженных сексуальных треугольников, парящих в виде огромной триады над рогатой головой быка. (61) И примерно 10 000 лет спустя на каменном галло-римском алтаре, раскопанном на месте нынешнего Собора Парижской Богоматери и сохранившемся в подвале близлежащего Музея Клюни, высечено изображение быка под деревом, на котором видны три журавля. Надпись гласит: Tarvos Trigaranus, “Бык с тремя журавлями’, причем журавль был птицей, символизировавшей в то время кельтскую тройственную богиню. (62)

“Священность быка, - замечает Гимбутас при обсуждении неолитических символических форм, - выражается, в частности, через акцент на рогах. Иногда они бывают размером с целую фигурку животного. Наделенные таинственной силой роста, рога стали лунным символом, который, как предполагается, возник в ориньякском периоде верхнего палеолита, когда начали появляться рельефы обнаженных женщин, держащих в руках рог. (63) Великолепная женская триада из Англ-сюр-Англен, парящая над рогатой головой (или маской) быка внутри того, что, несомненно, было священным гротом, является (я полагаю) самым ранним из известных изображением триады любого рода в истории искусства. Дата, около 13 000-11 000 лет до н.э., примерно на десять тысяч лет позже, чем у Венеры из Лозселя, Женщины с рогом.

Еще пять тысяч лет, и в Малой Азии, среди многочисленных святилищ, раскопанных в Чатал-Хюйюке, неолитическом городище, изящно описанном и проиллюстрированном Джеймсом Меллаартом (64), найдены несколько женских фигур, изображённых рожающими быков, стены украшены триадами бычьих голов, а также массивами бычьих рогов и, кроме того, очевидна ассоциация символа бычьей головы с человеческим черепом. Еще пять тысяч лет, и на острове Нотр-Дам-де-Пари на реке Сена появился галло-римский алтарь в виде трех журавлей, сидящих на дереве над фигурой большого стоящего быка.
Таким образом, имеются последовательные, обширные и безошибочные свидетельства доисторической преемственности, насчитывающей не менее двадцати тысяч лет мифологии о женском теле как матрице того, что Платон в “Тимее" назвал "теми состояниями, которые влияют на движущиеся и чувственные вещи и причиной которых являются...: формы времени, которое имитирует вечность и вращается в соответствии с законом чисел".

Уже в фигуре Венеры из Лозселя есть свидетельства интереса к числу; число ассоциируется, кроме прочего, с циклом Луны, а полумесяц ассоциируется с рогом или рогами быка. Левая рука фигуры, прижатая к животу, предполагает, что уже была признана взаимосвязь между женским менструальным циклом и увеличением и убыванием Луны, что, в свою очередь, подразумевает начало признания некоего рода идентичности, координирующей земные и небесные числа.

Маршак в книге "Корни цивилизации" продемонстрировал интерес людей верхнего палеолита к подсчету дней. Исследуя с помощью микроскопа ряды зарубок, последовательно вырезанных на стержнях из рога, слоновой кости или бивня, он обнаружил, что в каждом случае последовательные зарубки были вырезаны разными инструментами, предположительно в разное время, и он назвал их артефактами “учета времени”. Более того, значительное количество записей соответствовало лунным циклам, из чего следует возможный вывод о том, что женщины следили за своими менструальными циклами наблюдая за фазами Луны. Фаз Луны четыре: три видимые (растущая, полная и убывающая) и одна невидимая (три темные ночи). Персефона, похищенная в преисподнюю Гадесом / Плутоном, стала — пока была невидима для живых — королевой преисподней смерти и возрождения. Такое отождествление тайны зарождения со смертью и жертвоприношением, по аналогии, ассоциируется с четвертой, невидимой фазой лунного цикла, которая в элевсинской легенде приравнивается к ночи бракосочетания Персефоны и Плутона. Классические изображения триады богинь, Афины, Геры и Афродиты, в сцене Суда Париса показывают, что их сопровождает Гермес в качестве четвертого, который, фактически, вызывает Париса на противостояние. Два мифических эпизода относятся к одному и тому же мифологическому словарю. И в том, и в другом случае обозначение соединения мужского и женского так или иначе связано по ассоциации с идеей четвертого по отношению к трем.

Триада Англ-сюр-Англен, связанная с быком в качестве четвертого, является палеолитическим аналогом античной триады с присутствием Гермеса. Ибо, как указывает Мария Гимбутас, “Первоначально бог-мужчина был явлен в виде быка”. И, как она замечает далее, “Человеческая голова, приделанная к телу быка, достигает кульминационной силы благодаря симбиозу: мудрость и страсти человека сливаются с физической силой и могуществом быка”. (65) “Бог-бык жил”, - напоминает она нам, во многих районах Греции, особенно в Македонии во времена Еврипида, чьи "Вакханки" изобилуют эпифаниями быков:
Был найден Рогатый Бог И Бог в короне из змей
(Еврипид, "Вакханки", 99)
В орфической мистерии поклоняющийся съедал сырое мясо быка, прежде чем стать “Вакхом”. Ритуал Диониса во Фракии включал в себя мимов с “бычьими голосами”, которые ревели к богу. Схолиаст в "Александре" Ликофрона говорит, что женщины, поклонявшиеся Дионису Лафистиону, сами носили рога в подражание богу, поскольку он представлялся быкоглавым и таковым представлен в искусстве. . . . Дионис также явил себя как бык Загрей, в обличье которого он и был разорван на куски титанами. (66)

Искусство верхнего палеолита - это самое древнее искусство, о котором мы знаем, предоставляющее нам самые ранние изобразительные свидетельства мифических сюжетов человечества и реальных ритуальных практик. Изображения животных в огромных пещерах храма, очевидно, имели отношение к церемониям охоты; вероятно, также и к инициации подростков в мужчины. Представленных человеческих фигур немного, и они исключительно мужские, в масках или полуживотные по форме. Скульптурное искусство многочисленных женских фигурок, с другой стороны, в основном связано с местами обитания, и в то время как в пещерах человеческие фигуры находятся в действии, выполняя церемонии того или иного рода, статуэтки представляют собой просто обнаженную женскую фигуру. У маленьких фигурок обычно нет ног. Некоторые из них были найдены вертикально врытыми в землю в качестве домашних святынь.
Более того, в отличие от шаманских фигур в пещерах, которые, похоже, всегда выполняют социальные функции, женские статуэтки не находятся в каком-либо действии. Они просто есть, в бытии, маленькие присутствия сами по себе, репрезентации и напоминания (для созерцания) о тайне самого женского тела, которое, по сути, является единственным источником жизни и благополучия того самого жилища, в котором будет установлена маленькая фигурка.

В исключительном примере Женщины с Рогом, датируемом примерно 20 000 годом до н.э., обнаруженном на одном конце длинного известнякового выступа в Лозселе, безошибочно видны основные черты лунной мифологии, выражением которой являются такие статуэтки. И в великой триаде из Англ-сюр-Англен раскрываются дальнейшие мифологические следствия этих основных черт.
Обычно, конечно, неуместно приписывать фигурам двенадцатого тысячелетия до н.э. идеи, которые нам понятны с первого взгляда. Однако, когда словарный запас двух графических документов явно идентичен, трудно утверждать, что художники не могли знать того, о чём говорили. Три женские формы в ассоциации с быком в качестве четвертой! Три главные богини в ассоциации с Гермесом в качестве четвертого! Три грации (“первая движущаяся вещь”) в ассоциации с Аполлоном в качестве четвертого! Три видимые фазы растущей, полной и убывающей луны с невидимой луной в качестве четвертой: ночное невидимое бытие наглядно умирающей, а затем воскресающей Луны!

Существует множество свидетельств того, что люди верхнего палеолита очень хорошо понимали связь полового акта с беременностью.
На том же месте в Лозселе, где была найдена Женщина с рогом, также найдено скульптурное изображение пары в сексуальном союзе. (67) Поскольку поднятый рог с тринадцатью штрихами может быть истолкован (как предположил Маршак) как символ явно растущей луны, в то время как рука женщины на животе связывает это явление с беременной маткой, несомненно, есть намерение быть узнанным в появлении в том же святилище представления того, что Фрейд и его школа назвали “первичной сценой”, которая в терминах лунного символического графика представляет собой таинство четвертой, невидимой фазы.

Рассматривая далее интересную триаду из Англ-сюр-Англен, нельзя не заметить, что сексуальные треугольники, все три, очень хорошо очерчены и что мезиальные бороздки бросаются в глаза. Треугольники, кроме того, отчетливо равносторонние, как пифагорейские тетрактисы, с углублениями, указывающими на точку на вершине тетрактиса как на обозначение невидимого источника, из которого исходит видимая форма — что, возможно, слишком усложняет интерпретацию; и все же аналогию невозможно не заметить.
Более того, такой треугольник совпадает с тем, который в индийской тантрической иконографии используется для обозначения энергии матки, идентичной энергии майи. На пиктограмме палеолита 3 треугольника с 3 сторонами каждый, кроме того, обозначают число 9, которое является числом Муз, манифестирующих в поле пространства-времени энергию (vis) аполлонического разума, опосредованную через Граций — что, возможно, опять-таки слишком пристрастная интерпретация, и тем не менее, это число явно представлено в виде 3 могучих женщин, парящих над маской или головой быка, как четвертого — или, по отношению к 9, как десятого. По отношению к Грациям Аполлон предстает четвертым, а по отношению к Музам - десятым.

Итак, могли ли аллегорические мысли такого рода каким-либо образом присутствовать в умах, ответственных за это шедевральное произведение, сознательно, полусознательно или бессознательно — кто может сказать? Многие художники, которых я знаю сегодня, готовы, даже горят желанием приписать подобные мифологические подтексты своим глубоко вдохновенным произведениям, когда узнают о них от таких ученых, как я. Психоаналитики с их пудендаскопами (слово Джеймса Джойса) легко распознают в произведениях искусства намерения, которых не распознал бы ни один художник. Метод мифологии - аналогия, и то, что художники эпохи палеолита были компетентны в аналогиях, несомненно и очевидно выражено в Женщине с Рогом, где представлена тройная аналогия: (1) растущие рога быка, (2) растущий полумесяц луны и (3) растущий ребенок, eti ventre sa mere.

Образность этого искусства основана не только на точном наблюдении, но и на безоговорочном отождествлении с естественным порядком. И мифологии, происходящие из той первобытной эпохи, были такого же склада. Таким образом, два модуса, искусство и миф, не только дополняли друг друга, но и оставались в согласии с корнем феноменальной жизни, самоутверждаясь через чувство самореализации, которое они внушали.
Однако, по какому совпадению нумерология палеолитического и неолитического лунного счета 3 + 3 + 3, как видимого тела вселенской Великой Богини, были перенесены, и усилены, в древнешумерское нумерологическое прочтение 4 4- 3d- 2, в фактическом соответствии с “Великим”, или “Платоновским” зодиакальным циклом из 25 920 солнечных лет, где 2 + 5 +9 + 2 + 0 = 18, и 1+8 = 9, чей корень, как узрел Данте, - троица?

О ГАРМОНИИ И РАЗЛАДЕ

В тот период, которые некоторые называют “Героической Эрой”, в те столетия варварских вторжений и уничтожения городов, которые воспеты в индоевропейских "Илиаде" и "Махабхарате", а также во всем Ветхом Завете, на историческую сцену выходят два вида кочевников: скотоводы и народы-завоеватели, носители аналогичных, хотя и существенно отличающихся, социально ориентированных мифологических систем, вдохновленных представлениями о морали, в которых главной заботой была не гармония со Вселенной в ее мистериях, а возвеличивание и утверждение некоторых локально-исторических племён или культов. Таким образом был преобразован весь характер, а также функции мифологии; и, поскольку мифы, идеалы и обряды новых порядков оправданного насилия накладывались, где бы они ни возникали, на прежние представления о сущностном мире в сердце Вселенной, история мифологии в значительной части мира за последние три тысячи лет была двухслойным континуумом. В некоторых регионах, особенно в Индии, мифология Богини со временем вернулась и даже стала доминирующей. В конце “Кена-упанишады” (седьмой век до н.э. или около того) описывается примечательная и забавная сцена, где индоевропейские ведийские боги оказываются бессильными и приобщаются к познанию брахмана "женщиной необыкновенной красоты, Умой, дочерью горы Химават". (68) Также и в Греции Великая Богиня вернулась к власти во многих формах, особенно в мистериях Элевсина; а также на Ближнем Востоке, где постоянным библейским рефреном стали цари, “которые творили зло в очах Господа”, как, например, Соломон, который “пошел за Ашторет, богиней Сидонян, и за Милком, мерзостью аммонитян... построил высокое место для Хамоша, мерзости Моавитской, и для Молоха, мерзости Аммонитян, на горе к востоку от Иерусалима. И так он поступил со всеми своими чужеземными женами, которые воскуривали благовония и приносили жертвы своим богам” (1 Царств 11:5-8).
Прочтите безумный рассказ о неистовстве очень доброго царя Иудеи Иосии (ок. 640-609 до н.э.), когда он низложил священников-идолопоклонников, которым цари Иудеи предписали воскуривать благовония на высотах в городах Иудеи и вокруг Иерусалима; также тех, кто воскуривал благовония Ваалу, Солнцу, и Луне, и созвездиям, и всему воинству небесному. И он вынес Ашеру из дома Господня, за пределы Иерусалима, к ручью Кедрон, и разбил ее в пыль, и бросил прах от нее на могилы черни. И он разрушил дома культовых проституток, которые были в доме Господнем, где женщины ткали покрывала для Ашеры. И вывел он всех священников из городов Иудейских и осквернил высоты, на которых священники кадили, от Гевы до Вирсавии; и разрушил высоты ворот, которые были при входе в ворота Иисуса Навина, правителя города, которые были слева от городских ворот. Однако священники высот не подходили к жертвеннику Господню в Иерусалиме, но ели опресноки среди своих братьев. ... (2 Царств 23:5-9)

Таким образом, сила нижележащего слоя, даже там, где она официально подавлялась или, по-видимому, забывалась, оказывала свое влияние, часто тонкими путями; как, например, в уже известном примере числа 86 400, скрытого в числе лет библейского допотопного века. Уже в четвертом тысячелетии до нашей эры индоевропейские скотоводческие патриархальные воинственные племена захватили и преобразовали цивилизацию Европы. (69) На протяжении веков волны вторжений следовали за волнами, и с каждой из них на поле мировой истории появлялся новый аспект того, что Жорж Дюмезиль во многих томах представил как прототипическую структуру индоевропейской мифологии, отражающую трехклассовую структуру социального порядка крестьян и скотоводов под руководством жаждущих битв вождей-воинов и магов-жрецов. (70)

На Ближнем Востоке происходило почти то же самое, поскольку патриархальные семитские племена из Сироарабской пустыни, занимавшиеся выпасом коз и овец, также под руководством вождей-воинов и жрецов-магов, во имя своих богов одерживали сокрушительные победы над такими древними городами как, например, Иерихон (Иисус Навин 6). (71) Так что, как следствие поражения этим поистине невыразимым насилием и варварством огромной части цивилизованной части Европы и Азии (только Египет на пустынном и охраняемом богом Ниле оставался на протяжении этих тысячелетий нетронутым), историк мифологии повсюду, от Британских островов до Равнины Ганга обнаруживает последовательные образцы (сохраняемые в религиях по сей день) двух совершенно противоположных порядков мифического мышления и символизации, соединенных вместе, грубо состыкованных и представленных будто бы чем-то единым.

Старшая из этих двух, безусловно, принадлежала Великой Богине неолита, самые ранние известные изображения которой, как указывает Гимбутас, относятся к Древней Европе, около 7000-3500 гг. до н.э., однако предшествующие им относятся к периоду верхнего палеолита, датируемому примерно 20 000 или более лет до н.э.. И критический момент, на который здесь следует обратить внимание, заключается в том, что фокус мифов более раннего порядка был сосредоточен на природе, и в частности на природе женского тела как дающего жизнь и, следовательно, имеющего строение аналогичное вселенной. Великая Богиня предстает как птица, как рыба, как утка, как олениха, как лягушка, даже как вода: во многих формах, если уже не во многих именах.

Здесь, возможно, уместно заметить, что в каждой из жизней есть период, когда мать, и особенно женское тело матери, фактически является вселенной.
Можно было бы даже утверждать, что первоначальное восприятие младенцем матери как вселенной, трансформированное в дальнейшей жизни в ощущение вселенной как матери, следует признать первичным импульсом любой мифологической символизации вообще. В любом случае, в искусстве неолитической стадии, не только Древней Европы, но и всех известных нам народов мира, мистерия трепета и очарования самой жизнью как материнством и рождением, ростом и трансформацией, заканчивающейся возвращением к матери в смерть, источник, из которой возникает новая жизнь, является на данном этапе цивилизации, универсальной, всеобъемлющей, первой и последней заботой. Среди останков народов на этой стадии развития цивилизации я нигде не вижу свидетельств чего-либо подобного тому принуждению, которое было признано Дюмезилем основным мотивом индоевропейской мифологии, проецирующей на вселенную условия собственного социального порядка. Напротив, принуждение заключается, скорее, в том, чтобы адаптировать общество к условиям, продиктованным настолько это возможно глубоким пониманием Вселенной. И в последующую эпоху этой биологически обусловленной традиции мифологической символизации, в которой доминировала Богиня-Мать (а именно ранне-шумерского образца, третьего тысячелетие до н.э. или около того, математически измеримого универсального порядка циклических эонов продолжительностью 43 200-432 000 или 4 320 000 лет), главной заботой оставалось стремление привести ныне сравнительно сложную социологию созвездия городов-государств, поддерживаемых сельским хозяйством, в соответствие с порядком Вселенной.

РАГНАРЁК

Глас пророчицы Вёльвы, призванной Ничем подняться с земли и поведать о судьбе богов:
Сидел на холме, на арфе играл пастух великанши, Эггдер веселый; над ним распевал на деревьях лесных кочет багряный по имени Фьялар. Запел над асами Гуллинкамби, он будит героев Отца Дружин; другой под землей первому вторит петух черно-красный у Хель чертога. Гарм лает громко у Гнипахеллира, привязь не выдержит — вырвется Жадный. Ей многое ведомо, все я провижу судьбы могучих славных богов. Братья начнут биться друг с другом, родичи близкие в распрях погибнут; тягостно в мире, великий блуд, век мечей и секир, треснут щиты, век бурь и волков до гибели мира; щадить человек человека не станет. Игру завели Мимира дети, конец возвещен рогом Гьяллархорн; Хеймдалль трубит, поднял он рог, с черепом Мимира Один беседует. Трепещет Иггдрасиль, ясень высокий, гудит древний ствол, турс вырывается. Гарм лает громко у Гнипахеллира, привязь не выдержит — вырвется Жадный. Ей многое ведомо, все я провижу судьбы могучих славных богов. (72, Перевод А. И. Корсуна)

Разлад в конце времен игры теней, пар противоположностей: Армагеддон, библейская версия того дня, о котором также пророчествовал Иисус, когда “брат предаст брата на смерть, а отец - своего ребенка, и дети восстанут против родителей и предадут их смерти” (Марка 13:12 и др.). И даже троекратное пение петуха, которое услышал Петр, к своему стыду. . . . (Матфея 26:73-75; Марка 14:66-72 и пр.) В этот день волк Фенрир должен проглотить солнце и с разинутой пастью ринуться на землю, его нижняя челюсть упрётся в землю, а верхняя - в небо. Мировой Ясень, Иггдрасиль, задрожит, деревья разлетятся в щепки, скалы превратятся в щебень. Море хлынет на сушу, и корабль Нагльфар (сделанный из ногтей мертвецов) направится к суше, неся на борту Локи и Ледяных Великанов. Мидгардский Змей, который окружает землю, будет на стороне Фенрира, источая яд, за ним последуют все герои Хель. И небеса расколются с грохотом. Тогда Хеймдалль, который сидит на краю небес, охраняя Бифрост, Радужный мост (он одинаково хорошо видит ночью и днем, слышит, как растет трава на земле и шерсть на овцах, нуждается во сне меньше, чем птица, и уютно сидит в своем зале, с удовольствием попивая хороший мед), мощно затрубит в Гьяллархорн; тогда все боги, пробудившись, соберутся на совет, надев боевые плащи и, дерзнув пройти по 800 через каждую из дверей Вальхаллы, 432 000 присоединятся к демонам Хель на празднике взаимной резни. (73)

“Моя гипотеза предполагает, — говорит исландец Эйнар Палссон в своей семитомной трактовке ”Корней исландской культуры" (74), — что картина мира языческой Исландии - вселенная викингов - была такой же, как у римлян и греков, измененная временем, скандинавскими языками и христианскими течениями. ...Но чего я НЕ нашел за 35 лет изучения корней исландской культуры, так это чего-либо, что указывало бы на отдельную "нордическую" или даже "германскую" религию, отличающуюся от религии Шумера, Египта, Греции и Рима” (75).

Северное заселение острова в течение шести десятилетий 830-890 годов н.э. осуществлялось семьями викингов двух разных родов: кельтскими христианами с Британских островов и язычниками непосредственно из Норвегии. Признание Палссоном контекста позднеантичных (неоплатонических) идей в кельтском христианстве Исландии недавно получило археологическое подтверждение благодаря сенсационной находке в Дагвертарнсе, на западе Исландии, на берегах Брейтафьордура, останков, которые были описаны как "сильно напоминающие кельтские жилища, раскопанные в Британии” с "десятью резными камнями... включая пирамидальный камень [тетраэдр] и то, что кажется каменным крестом”. (76) Раскопки были проведены археологом Торвальдуром Фридрикссоном из Гетенбургского университета на участке, который уже был идентифицирован Палссоном как имеющий значение тетраэдра в кельтской христианской идеологии, а именно как означающий освящение при заселении земли. Первоначально объявленная дата была почти на два столетия раньше, но исправленная полностью соответствует дате Палссона, после 870 года н.э. Кельтское христианство, которое таким образом было перенесено в Исландию, было прямым продолжением миссии святого Патрика, традиционной датой прибытия которого на Британские острова считается 432 год нашей эры (!).

За год до этой даты на византийском церковном соборе в Эфесе (самом важном в то время ближневосточном городе-храме Великой Многоименной Богини) Мария была объявлена Богородицей, “Матерью Бога”. И в течение полувека после этой эпохальной даты распада Христианской Римской империи вся Европа, за исключением Ирландии, была захвачена языческими германскими племенами (захватчиками Британии были англы); и в течение следующих трех-четырех столетий задача рехристианизации Британии и континента была главной заботой ирландских монахов. Основание святым Колумбом на острове Иона, во Внутренних Гебридах, в 563 году н.э. церкви и монастыря, посвященных продолжению работы в Шотландии, и амбициозная миссия святого Колумбана с двенадцатью спутниками в Швейцарию, Бургундию и Италию, ок. 598-614, являются двумя наиболее известными из этих начинаний.

Два столетия спустя, при дворе Карла Лысого, близ Лаона, ирландский монах Джон Скот Эригена (ок. 810-877) переводит с греческого писания псевдо-Дионисия Ареопагита, святого Григория Нисского, святого Епифания и святого Максима Исповедника, помимо составления двух собственных философских трактатов: "О предопределении" (в 851 году) и "О естественном разделении" (862-866), которые были немедленно осуждены за подтекст не только пантеизма, но и реинкарнации. Ибо церковь Святого Петра в Риме тем временем восстановила авторитет, и уже в 664 году на Синоде в Уитби в Нортумбрии ирландские монахи с их неоплатонической теологией, основанной на Книге Откровения и Евангелии от Иоанна, подкрепленной собственным мистическим опытом в традиции медитации непревзойденной по суровости, за исключением Индии, были вынуждены удалиться из Англии, уступив римской партии поле, которое возделывали. Таким образом, работы Эригены, написанные два столетия спустя, в период, непосредственно предшествовавший заселению Исландии, были посвящены традиции, которая на континенте уже ушла в подполье и была тайно представлена в символическом языке алхимии и, особенно в течение двенадцатого и начала тринадцатого веков, в манихейской (Альбигойской) ереси и по сути кельтской легенде о Святом Граале. Только после основания Козимо де Медичи своей академии во Флоренции греческий язык, несущий в себе наследие неоплатонической и пифагорейской мысли, получил признание на Латинском Западе.

То, что предложил Эригена в труде "О разделении природы", было примирением христианской доктрины творения Богом-творцом с неоплатонической доктриной эманации, синкретизацией, изящно выраженной им в определении четырех космогонических принципов:
1. Несотворенный творящий
2. Сотворенное творящее
3. Сотворенное нетворящее
4. Несотворенное нетворящее
из коих первое и последнее принадлежат Богу, как начало и конец, в то время как второе и третье относятся к двум способам существования сотворенных существ: умопостигаемому и чувственно воспринимаемому. Ибо человек, согласно этому гностическому воззрению, является микрокосмом вселенной: с его чувствами, воспринимающими чувственный мир, разумом, исследующим его умопостигаемые причины, и интеллектом, познающим Бога. Через грех преобладает животная чувственная природа. С освобождением от греха начинается возвращение к Богу, а с физической смертью - воссоединение с несотворенным.

Одними из первых кельтских христиан-современников Эригены, прибывших в Исландию (как описано в “Ланднамабоке”, "Книге притязаний на землю"), были два брата и сестра, которые, приплыв предположительно с Гебридских островов, пристали к берегу у южного побережья в районе дельты, ныне известной как Ландейяр, “Острова суши”, где есть тройной холм под названием Бергторшволл, который они, очевидно, считали святым местом. Более ранний поселенец-язычник по имени Кетилл Хоенгр уже открыл, “заявил права” и заселил всю эту часть острова.

Тем временем на западе вторая христианская компания высадилась в окрестностях Дагвертанеса, где в настоящее время обнаружены остатки того, что, по-видимому, было кельтским монастырем. Лидером этой группы была Отр Джупутга, вдовствующая королева короля Дублиншира Олейфра Белого, дочь Кетилля Флэтнефра, вождя Гебридских островов. Четверо из ее братьев и сестер также названы основными поселенцами Исландии: Хельги Бьолан (в Кьяларнесе, недалеко от Рейкьявика), Бьорн Острем (в Снайфелльснесе, на среднем западе), Торунн Хирна (в Эйяфьортуре, на севере) и Йорунн Маннвицбрекка (на юго-востоке, в Киркьюбере, где, как утверждает Ланднама, христианские кельтские отшельники жили до прихода скандинавов). Орлиг Храппссон, племянник этой семьи, воспитанный епископом Патриком на Гебридских островах, получил от своего епископа указание поселиться там, где он найдет “три камня, поднятых вертикально” (77), что наводит на мысль, что епископ Патрик, должно быть, имел в виду каменный памятник, уже известный благодаря рассказам о более ранних кельтских христианах.

Появление в любом ландшафте намека на число 3 — в частности, 3 скалы — было для этих людей значимым признаком, указывающим на святое и подходящее для христианского поселения место. Ибо смысл термина landnam, “притязание на землю”, заключался в духовном притязании, а также в физическом захвате недавно открытой земли. Распознав в её естественных очертаниях символические черты, поселенцы получали возможность придать видимому ландшафту очертания понятного, но невидимого ландшафта, напоминающего о мифологии, которую они принесли с собой в своих головах; так что, когда работа была завершена, все их поселение стало для них иконой Нового Иерусалима.

Итак, мы узнаем, что примерно в тридцати милях вглубь страны, к северо-востоку от Ландейяра, есть гора с тремя вершинами, которая в древнейший период почиталась как Святая Гора по аналогии с Голгофой и ее тремя крестами: каждый крест ассоциировался с пятью ранами Христа, и 5x3 = 15, с 15 мистериями его Матери, Девы Марии: 5 радостных мистерий (Благовещение, Посещение (Елизаветой), Рождество, Сретение в Храме и обретение Ребенка, обучающего в Храме); 5 скорбных мистерий (агония в Гефсиманском саду, бичевание, Терновый венец, Несение Креста и Распятие); 5 мистерий славы (Воскресение, Вознесение, сошествие Святого Духа на апостолов, Вознесение Девы Марии на Небеса и Ее коронация там Сыном).

Название святой горы Трихирнингур означает “Три рога”, что, по словам Палссона, может быть понято также как “треугольник”. “Большинство современных исландцев, - добавляет он, - считают само собой разумеющимся, что название означало ‘три вершины’ "(78).
“Три рога” предполагает лунную ассоциацию, которая в ранний кельтский языческий период имела бы отсылку к великой кельтской тройственной богине бесчисленных форм и имен — Дану / Ану / Ана; Морриган / Бадб / Мача; и так далее — которая в фольклоре известна как королева Маб из вездесущих Волшебных Холмов.

Кельтское воображение охотно ассоциирует безмолвие холмов с тайной вечности (“несотворенное созидание” и “несотворенное несозидание” Эригены), из которой возникают и проявляются эфемеры пространства-времени и в которой они обратно исчезают. Ряд наиболее известных легенд средневековья повествует о приключениях в горных крепостях, например, о Тангейзере в Венусберге или о Парцифале в горном замке Грааля. Палссон указывает на ассоциацию горы Трихирнингур с хранителем Грааля и с легендой о Граале. (79) Мифологически такие священные горы служили образами, символизирующими ось мира, ту универсальную неподвижную точку, вокруг которой зарождается движение, и в каждой части древнего мира они ассоциировались в этой функции с бытием и присутствием той или иной формы Великой Богини: могущественная критская богиня на вершине своей горы; Ки и Нинхурсаг древнейшего Шумера; Парвати в Индии, как невеста Шивы и дочь заснеженных Гималаев. Изображение треугольника, направленного вверх, подразумевается в таком образе, а это, в свою очередь, наводит на ассоциацию с пифагорейским тетрактисом и тантрическими янтрами, направленными вверх, символизирующими триаду, из которой разворачивается 9, с десятой точкой, бинду, в центре.

Первоначальное жилище Кетилля Хоенгра, первого языческого поселенца южного региона, находилось в месте под названием Хоф, что означает “Храм”, которое затем стало точкой, от которой отсчитывались символические размеры земли. Линия, проведенная с северо-востока на юго-запад через Хоф, к точке на северо-востоке восхода солнца в середине лета (22 июня, летнее солнцестояние) и противоположной точке на юго-западе заката в середине зимы (22 декабря, зимнее солнцестояние, Йоль или Рождество), простирается на северо-восток до места под названием Стонг, “Полюс,”“палка”, или “Посох”, и на юго-запад, через тройной холм Бергторшволл и за его пределы, в море к тройной скале, Тридрангару, поднимающейся из вулканического шельфа, который все еще активен и мифологически ассоциируется с воротами или порталом во вневременную сферу primum mobile, или девятого неба. (80) Тогда расстояние от Бергторшволла до Стонга, измеряемое в римских футах (как выяснил Палссон), составляет 216 000 футов, или половину от 432 000 (1 римский фут = 29,69 см: 216 000 римских футов = приблизительно 64 километра, или 40 миль). В центре этого отрезка находится Стейнкросс, где, предположительно, когда-то стоял каменный крест, вокруг которого предполагался огромный географический круг диаметром 216 000 римских футов как земная копия небес. [Обратите внимание, что 216 000 = 603, что подтверждает тезис Джозефа Кэмпбелла еще одним вавилонским / шестидесятеричным сходством. Ч. M.] Стейнкросс в центре, таким образом, был аналогом полярной звезды, центра Вселенной, в то время как сам круг, аналог Зодиака, был разделен на 12 “домов”. Известное как Колесо Рангархверфи, это схематическое отражение небес служило моделью духовно обоснованной социальной организации, которая представлена в оригинальной исландской конституции 930 года н.э., согласно которой 36 “королей-жрецов”, или Готар, по 3 в каждом из 12 “домов”, правили островом как одновременно его светские и духовные авторитеты. Царствование, с этой точки зрения, имело “сакральный характер”, как заявляет Палссон, “оно было частью общей вселенной... она проникла в скрытые глубины природы и силы, которые управляют природой. Функцией короля было ”поддерживать гармонию" интеграции между человеком и Космосом". (81)

В этом, как мы уже выяснили, заключался весь смысл древнешумерского, а также более позднего пифагорейского внимания к упорядочивающим тайнам чисел.

Соответственно, от Стейнкросса линия, проецируемая на северо-запад на 432 000 римских футов, касалась края второго символического круга диаметром 216 000 римских футов, которым был окружен регион первоначального, западного, кельтско-христианского поселения. И точно посередине этой символической линии находится Тингвеллир (великолепное место с вулканическим ландшафтом и прилегающей равниной), где было определено центральное место собрания Альтинги, политического органа острова.

Исторический источник этой концепции общества как мезокосмической координирующей силы, настраивающей человеческую жизнь на математически структурированный естественный порядок, не следует искать ни в одном из первобытных индоевропейских племенных пантеонов, где, как продемонстрировал Жорж Дюмезиль, мифология и религия отражают трехстороннюю структурную схему индоевропейской социальной иерархии (1) священников, (2) воинов и (3) производителей (скотоводов и земледельцев). То, что мы находим здесь, напротив, - не мифология, отражающая социальный порядок кочевого племени, а социальный порядок, отражающий пифагорейскую концепцию математически структурированного макрокосма. Более полутора столетий германские ученые оспаривают противоположные утверждения тех, кто интерпретирует германский миф как креационистский, и тех, кто считает, что на него оказали значительное влияние эллинистические и даже раннехристианские модели. Обнаружение Эйнаром Палссоном в Исландии девятого и десятого веков несомненных признаков математически структурированной пифагорейской философской основы, которая во всех существенных чертах идентична флорентийской академии Козимо Медичи XV века, раз и навсегда подтверждает правоту тех, кто вместе с Альфонсом Допшем, Wirtschaftliche und soziale Grundlagen der europdischen Kulturentwicklung aus der Zeit von Caesar bis aufKarl den Grossen (2 тома. [Вена, 1918-20; 2—е изд., 1923-24]), и Францем Рольфом Шредером, Germanentum und Hellenismus (Гейдельберг, 1924), Die Parzivalfrage (Мюнхен, 1928), Altgermanische Kulturprobleme (Берлин, Лейпциг, 1929) - признают, что на протяжении веков германцы находились в глубоком контакте с цивилизациями Греции, Рима и Ближнего Востока, и под их влиянием.

В частности, главные центры контактов находились на Западе, вдоль Рейна, где, начиная с периода завоевания Галлии Цезарем, непрерывные галло-римские влияния, сначала языческие, затем христианские, влияли на германскую культуру, и на Востоке, на северном побережье Черного моря, где, начиная со второго века нашей эры, готы делились с иранцами и греками богатым наследием эллинистического искусства, науки, философии и религии. До четвертого века нашей эры, пока около 370 года гунны не разгромили Готскую империю, простиравшуюся от Черного моря до Балтийского. Перевод Библии Ульфилы на готский язык в четвертом веке был сделан для вестготов, живших в низовьях Дуная. Существуют фрагменты готского комментария к Евангелию от Иоанна, а также обмена письмами относительно текстовых интерпретаций между готскими христианами (которые принадлежали к арианской ереси) и Иеронимом (святой Иероним, ок. 347-419). Шредер также обращает внимание на находку в египетской пустыне двуязычной (готический / латинский) страницы из Библии, возможно, готского офицера римской армии; или, если позже, периода христианской империи, либо арианского еретика в изгнании, либо некоего готского монаха, который удалился для медитации в пустыню.

Еще раньше, чем на Готском Востоке, христианская миссия процветала в Рейнской области. Уже в третьем веке были созданы епархии в Треве, Меце и Кельне. Более того, почти все языческие, классические и восточные мистические религии к тому времени давно утвердились и процветали как в галло-римской, так и в германо-римской зонах. Были представлены египетские Исида и Серапис, сирийские Аттис и Кибела, персидский Митра, фракиец Сабазий, Орфей, Юпитер, Долихен и многие другие. Целые общины променяли свои родовые божества на этих, в поклонении которым они испытывали более глубокое удовлетворение. А сами местные культы тем временем постепенно трансформировались под влиянием этих источников. (83)

Знаю, висел я в ветвях на ветру девять долгих ночей, пронзенный копьем, посвященный Одину, в жертву себе же, на дереве том, чьи корни сокрыты в недрах неведомых. Никто не питал, никто не поил меня, взирал я на землю, поднял я руны, стеная их поднял — и с древа рухнул. Стал созревать я и знанья множить, расти, процветая; слово от слова слово рождало, дело от дела дело рождало. (84)

То, что было описано как “христианско-языческий синкретизм” раннего Средневековья — предшествующий (или, как в Исландии, выходящий за рамки запрета) нетерпимому вероучительному эдикту Феодосия I Великого (издан 28 февраля 380 года; подтвержден в 381 году на втором Вселенском соборе за десять лет до сожжения александрийского Мусейона) — явно выражено в этом изображении Одина, повешенного на 9 ночей на “ветреном дереве” Мирового ясеня Иггдрасиль (Христос: 3 часа на Святом Кресте); сам себе жертва (Сын своему единосущному Отцу); пронзенный копьем (Лонгина). Отождествляемый с Меркурием, Один (Вотан) был покровителем четвертого дня александрийской планетарной недели в последовательности Солнце, Луна, Марс, Меркурий (= среда: день Водана), Юпитер, Венера и Сатурн, и, таким образом, отождествлялся не только с распятым Христом, но также с Гермесом / Меркурием / Тотом, эллинистическим Гермесом Трисмегистом (покровителем герметических наук, алхимии и т.п.), а также с небесной сферой.

Аналогичным образом, в ирландской Келлской книге (конец восьмого - начало девятого века) символически названная "страница Tunc", содержащая текст Матфея 27:38 (Tunc crucifixerant XRI cum eo duos latrones, “Тогда были распяты с ним два разбойника”), добавляет к идее распятого Христа ряд мифологических тем явно языческого, неоплатонического и, возможно, даже восточно-тантрического толка.

“Орнаментальный звериный стиль” идентичен, например, языческому скандинавскому, который, в свою очередь, является всего лишь северным отражением древнегерманского развития сарматско-скифского звериного стиля готического Причерноморья, происхождение которого было прослежено, с одной стороны с одной стороны, через Ассирию в Шумер и, с другой, в Туркестан, откуда, будучи перенесенным на восток, он превратился в звериный стиль чанского Китая. (85) Поэтому не случайно (в результате того, что антропологи называют “конвергенцией”), что те же двойные и тройные символы инь-ян, которые появляются на головках двух барабанов, расположенных по бокам алтаря синтоистского храма Ясукуни в Токио (посвященного японцам погибшим на войне), также появляются на некоторых страницы Келлской книги.
Всеохватывающий змей с кошачьей головой на странице Тунк, изображенный глотающим огонь из собственного хвоста, является аналогом скандинавского змея Мидгарда как ограничивающей силы макрокосма, как пространства (вода), так и времени (огонь). Платон в "Тимее", в своем сбивающем с толку обсуждении четырех элементов, отождествляет огонь с формой четырехгранной пирамиды (Тимей 55b) и пишет об огне как о начале и конце творения. Итак, мы находим, что здесь представлены как начало, так и конец эона. Обнаружение в Исландии каменной пирамиды среди остатков того, что, по-видимому, было кельтско-христианским монастырем, подтверждает то, на что Палссон уже указывал как на вероятную символическую форму, связанную с таким местом, означающую сотворение огнем, разрушение огнем, конец одной эпохи, начало другой. другой, и освящение огнем земли.

Всеохватывающие изгибы змея огибают 3 панели, на каждой из которых изображено по 5 персон, напоминая о крестах размером 3 Х 5 = 15, которые в Исландии ассоциируются с 3 вершинами горы Торфхирнингур и 5 радостными, 5 печальными и 5 славными таинствами Девы Марии; в то время как извилистое животное во главе страницы, представляющее Христа как микрокосм, соответствующий макрокосмическому уроборосу, по-видимому, либо проглатывает, либо извергает двух змей со звериными головами, у одной голова лисы, у другой - кошки. По цвету одна синяя, другая красная. Не могут ли они соответствовать каналам ида и пингала тантрического лунного и солнечного дыхания?

В Монастербойсе (графство Лаут) находится монументальный ирландский каменный крест, известный как Крест аббата Муйердаха (умершего в 844 году), на одной из сторон которого выгравированы две змеи, одна повернута вверх, другая вниз, чьи переплетающиеся кольца обрамляют три человеческие головы (которые могут относиться к чакрам 4, 5 и 6), с большой человеческой правой рукой наверху, тянущейся вверх, чтобы опереться на ореол. (86) Известное как Dextra Dei, “Десница Божья”, такое украшение, появляющееся на кресте Распятого Христа, не могло быть лишено смысла. Но кто теперь скажет, в чем мог заключаться этот смысл? Один 9 дней висел на “ветреном дереве", благодаря этой жертве он обрел знание рун: Христос, 3 часа на Святом Кресие, благодаря этой жертве, которую он принес для человечества, оно было избавлено от смертных последствий греха Адама и Евы.

Элейн Пейджелс в своей иллюстрированной книге "Гностические евангелия", интерпретирующей свод еврейских и христианских гностических текстов, недавно обнаруженных в керамическом сосуде, извлеченном из египетской пустыни (где он был захоронен для сохранности, по-видимому, примерно во время разрушения александрийского Мусейона), указывает, что Иисус гностических евангелий, как и Гаутама Будда, говорил не о грехе и искуплении, а о иллюзии и просветлении (майя и ходхи). (87)

Один пожертвовал одним глазом ради знания рун. На Голгофе один вор смотрел внутрь себя, другой - вовне, привязанный к миру феноменальности. Две переплетающиеся змеи, красная и синяя, на "странице Тунк" Келлской книги, очевидно, имеют одинаковое значение: одна - внутреннее знание о вечной жизни, другая - внешнее, о временной; в тантрических терминах, соответственно, “солнечное” сознание (канал пингала) и “лунное” сознание (канал ида), “точка покоя” и “вращающийся мир”, нирвана и сансара, которые должны быть познаны тем, кто “освобожден при жизни” (дживанмукта) как одно и то же, нирдвандва, недвойственное.

Это тайна, символизируемая в ее простейшей геометрической форме как точка в центре круга; также как точка в центре треугольника; или, как Гимбутас открыла в статуэтках богини эпохи неолита, точка внутри ромба с четырьмя углами. Христианское признание в 431 году Марии Богородицей, самой Матерью Божьей, представляет собой продолжение в более позднем, патриархальном контексте той же идеи недвойственной богини-творительницы богов и всего сущего, “двуполой, абсолютной и единственной в своей порождающей роли”, создающей (подобно паутине) материю мира из собственной субстанции. Эта идея представлена в индийском (джайнском) искусстве в образе Вселенной в форме женщины, с земным планом на уровне ее талии, небесами последовательно до макушки ее головы и преисподнями до подошв ее ног.

В Музее Клюни в Париже есть прелестный маленький портрет молодой матери, сидящей с младенцем Христом на руках. (88) Ее тело можно открыть как шкаф, чтобы узреть внутри не только ее сына, уже распятого, но и лик Бога Отца, а также Бога Святого Духа в виде голубя вместе с небесным хором святых и ангелов. И из того же периода позднего средневековья (Марсельская) Колода Таро (самые ранние сохранившиеся образцы которой взяты из элегантной колоды, изготовленной около 1392 года художником Жакменом Грингоннером для короля Франции Карла VI), кульминационный символический образ, отображенный на козыре номер 21, изображает “Мир”, Le Monde, в виде танцующей обнаженной женщины (алхимическая женщина-андрогин), обрамленной мандорлой из 3 цветов, желтого, красного и синего (Отец, Сын и Святой Дух), и изображающая в каждом из 4 углов карты один из зодиакальных знаков 4 Евангелистов. Сравните западный портал Шартрского собора двенадцатого века, где, однако, кульминационным духовным символом является не танцующая Богиня-Вселенная, а Христос Второго Пришествия в конце времен.
В этом контрасте представлены две противоположные точки зрения: точка зрения глаза и разума феноменальности и темпоральности, предвосхищающая конец света как историческое событие, и точка зрения гностической трансформации сознания, посредством которой обычно воспринимаемый мир растворяется на пути реализации, описанном Блейком в "Браке Рая и Ада": “Если бы двери восприятия были очищены, каждая вещь предстала бы человеку такой, какая она и есть, бесконечной”. Аналогичное высказывание Иисуса мы находим в гностическом Евангелии от Фомы (которое, подобно джинну из "Тысячи и одной ночи", вышло из того погребенного египетского сосуда): “ученики спросили Его: Когда придет Царство Небесное? Иисус сказал: Оно не придёт по ожиданию; не скажут: "Смотри, оно здесь" или "Смотри, оно там". Но Царство Отца распространено по земле, и люди не видят его” (Логион 113). И еще: “Ибо Царство внутри вас и оно вне вас” (Логион 3). (89)

Таким образом, Один, пожертвовав одним глазом, получил возможность вызвать видение пророчицы, из которого он узнал не только о конце своего эона в 432 000 лет, но и о местонахождении как Гьяллархорна (звуком которого должен был быть объявлен момент растворения), так и глаза, который он дал в залог Мимиру, духу вод, за дар прозрения.

Знает она, что Хеймдалля рог спрятан под древом, до неба встающим; видит, что мутный течет водопад с залога Владыки, — довольно ли вам этого? Знаю я, Один, где глаз твой спрятан: скрыт он в источнике славном Мимира! Каждое утро Мимир пьет мед из залога Владыки — довольно ли вам этого? (90)

Звучание Гьяллархорна следует понимать в гностических / пифагорейских терминах как предвестие пробуждения, а Хеймдалль, от дыхания которого исходит звук, является Пробуждающим.“Его называют Белым Богом”, - говорит Снорри. “Он велик и свят; 9 служанок- сестер, родили ему сына [сравните 9 муз с Аполлоном в качестве 10-го]. Его называют также Халлинскиди [“Агнец”] и Гуллинтанни [“Златозубый”]; его зубы были из золота; его коня зовут Златоверхий; и он обитает недалеко от Бифроста [радужного моста с земли в Валгаллу], в месте, называемом Химинбьёрг [Небесная гора]. ” (91)

Другими словами, он - нордический Антропос. Шредер сравнивает его с Митрой, иранским владыкой победы света, рожденным в ночь зимнего солнцестояния из девственной материнской скалы. (92) Его также можно сравнить с Христом, “Жертвенным агнцем”, рожденным в ту же ночь его матерью-девственницей в пещере. Подразумеваемая ассоциация Хеймдалля с Агнцем связана с первым знаком Зодиака, Овном, и весенним равноденствием, а именно с Пасхой. Палссон подчеркивает, цитируя в качестве авторитета Эрнеста Г. Макклейна в "Мифе о неизменности", что Клавдий Птолемей (Александрия, н.э. 127-148), соотнес 12 знаков зодиака с 15 греческой 2-октавной “Более совершенной системой” таким образом, что Агнец (Овен) обозначал основной тон, Просламбаномен (см. диаграмму Гафуриуса, рис. 2,), а также “предельный тон,”Чистую гиперболу, на две октавы выше. (93) Тогда, по пифагорейскому счету, число вибраций Среднего А, Просламбаномена, равно 432 (современные настройки, как правило, выше). На одну октаву ниже - 216; на две октавы ниже - 108. Все это числа Великой Богини, рожденные, так сказать, из 9.

“В конце и, предположительно, в начале мира, - утверждает Палссон, - Хеймдалль трубит в свой рог.... Сивилла знает, где скрыт звук Хеймдалля:
Под раскидистым деревом. Звук Хеймдалля скрыт под измерительным стержнем вселенной... Ясенем Иггдрасиль.... Волуспа ясно дает понять, что звук раздается в старом дереве: Иггдрасиль трясется, и дрожат высоко древние ветви.
“Похоже, древние знали, - продолжает Палссон, - что определенная нота заставляет вещь звучать через такое же количество вибраций в объекте. Если это так, то это дало бы идеальный ответ на вопрос, почему, когда Хеймдалль трубит в свой рог, резонирует Ясень (“ymr”). Это резонанс чисел 108-216-432, определяющий физический мир от начала до конца”. (94)

Давайте здесь вспомним уже отмеченную в индийских Ведах идею звука, шабды, как генератора воспринимаемой вселенной. “Так кричит вселенная, которая неотличима от самой себя. . .. Вот что такое нада, "вибрация". Вот что подразумевается под высказыванием: ”Звук (шабда), имеющий природу нада, пребывает во всех живых существах".
И конфуцианского философа Тун Чжун-шу: “Настроенные на тон Неба и Земли, жизненные духи человека выражают все колебания Неба и Земли, точно так же, как несколько кифар, настроенных на Кунг [тонику], вибрируют, когда звучит нота Кунг. Факт гармонии между Небом, Землей и Человеком проистекает не из физического союза, не из прямого действия, а из настройки на одну и ту же ноту, производящую вибрации в унисон. ... Во вселенной нет опасности, нет спонтанности; все есть влияние и гармония, согласие, отвечающее согласию” (95).

Это именно то, что на Западе известно как Гармония Сфер, представленная в схеме Гафуриуса лютней, которую Аполлон держит в вытянутой левой руке, в то время как его правая указывает на Граций. И таким образом, мы действительно обнаруживаем, как утверждал Палссон, что “картина мира языческой Исландии — вселенной викингов — была ТАКОЙ же, как у римлян и греков”. Она была той же самой, что и в Индии и Китае: картина мира гармонии и созвучия в живом теле Матери-Вселенной, которая, как показывает работа Марии Гимбутас, была представлена в самых древних произведениях неолитического искусства Старой Европы, 7000-3500 гг. до н.э., как единая “Великая Богиня Жизни, Смерти и Возрождения”.

Признание математической закономерности 60 Х 432 = 25 920 пульсом тела этой вселенской сущности (так сказать, великой диастолы и систолы ее сердца), который, по-видимому, был впервые зарегистрирован в Шумере, около 3500 г. до н.э., к 1500 г. до н.э. породило, от Нила и Тигра-Евфрата до Индии и Хуанхэ, четыре структурно гомологичных монументальных цивилизации, сформированных в соответствии с мифологическими метафорами о высшей внутренней жизни, наполняющей все сущее; которые в шестом веке до н.э. стали ассоциироваться Пифагором (греческим современником Будды) с математическими законами одновременно музыки, геометрии, астрономии и медитации.

Как языческая нордическая, так и ранняя кельтско-христианская теологии Европы были основаны на научных открытиях этого фундаментально гностического, пифагорейского способа понимания и символизации, который в других странах Латинского Запада систематически и наиболее жестоко подавлялся защитниками исторического института, который Джеймс Джойс где-то охарактеризовал как “заговор клинических холостяков". Неудержимо, несмотря на это, время от времени прорываясь в более широкой перспективе — в кельтской и пелагианской ереси, размышлениях Скотта Эригены, рыцарских романах, "Легенде Грааля" и колоде Таро. В "Божественной комедии" Данте он представлен открыто, а благодаря неоплатонической флорентийской академии Медичи получило широкое распространение — просто благодаря признанию того, что все формы теологического дискурса являются метафорой духовных ценностей, которые не следует понимать как вещи в себе.

“Последней и высший отказ человека, - провозгласил мистик Мейстер Экхарт, - это отказ от Бога ради Бога” (96), оставление исторически обусловленной идеи Бога и веры в него ради “того [цитируя Упанишады], к чему не относятся ни речь, ни разум” (Кена 1.3).
Однако в области мифической мысли как метафорически (что известно природе человека), так и исторически (что демонстрирует Гимбутас (97)) Бог за пределами Бога - это Божья Матерь. (98)

примечания

1. Grimnismal 23, translated by Henry Adams Bellows, The Poetic Edda
(American-Scandanavian Foundation, Oxford University Press, 1923), 93.
2. Voluspa, 59-62; Bellows, Poetic Edda, 24-25, abridged.
3. Сведениями об этом числе в Книге Откровения, я обязан исландскому ученому Эйнару Палссону, Roetur islenskrar menningar, ( The Roots of Icelandic Cuture, 7 vols. [Reykjavik: Mimir, 1969-85]) утверждающему, что культура языческой/кельтско-христианской Исландии в период ок. 870-1000 гг. н.э. была частью культуры современной средневековой Европы, а не, как это обычно предполагалось, имела отдельный и отчетливый, специфически скандинавский источник и контекст. Его аргументы были обобщены на английском языке в трех кратких монографиях:: The Dome of Heaven: The Marking of Sacred Sites in Pagan Iceland and Medieval Florence (Reykjavik: Mimir, 1981), Hypothesis as a Tool in Mythology, (Mimir, 1984), and Celtic Christianity in Pagan Iceland (Mimir, 1985).
4. О датировке таблички см Samuel Noah Kramer, Sumerian Mythology (Philadelphia: American Philosophical Society, 1944), 9.
5. Я следовал главным образом Arno Poebcl, Historical Texts (Philadelphia: University Museum, Publications of the Babylonian Section, vol. 4, no. 1, 1914), 17-20, но со значимой помощью более поздних переводов Стивена Герберта Лэнгдона, Semitic Mythology, vol. 5 of The Mythology ofAll Races, 13 vols. (Boston: Marshall Jones, 1931), 17-20, and Samuel Noah Kramer, From the Tablets of Sumer (Indian Hills, CO: Falcon’s Wing Press, 1956), 179-81.
6. Julius (Jules) Oppert, “Die Daten der Genesis,’’ Kdnigliche Gesellschaft der Wissenschaften zu Gottingen, Nachrichten, no. 10 (May 1877): 201-27.
7. Samuel Noah Kramer, The Sumerians (Chicago: University of Chicago Press, 1963), 42.
8. Ibid., 59.
9. Ibid., 59-68.
10. Ibid., 144-45.
11. Ibid., 42.
12. Alain Danielou, Shiva et Dionysos (Paris: Librairie Artheme Fayard, 1982); English translation by K. E Hurry, Shiva and Dionysus (New York: Inner Traditions International, 1984), 20-23.
13. Kramer, Sumerians, 40-41.
14. Marija Gimbutas, The Goddesses and Gods of Old Europe, 7000-3500 B.c. (Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1974), 195.
15. Ibid., 196.
16. Danielou, Shiva and Dionysus, 32.
17. Apuleius, The Golden Ass, translated by W. Adlington, book 11.
18. Kramer, Sumerians, 122.
19. The Gospel of Sri Ramakrishna, translated by Swami Nikhilananda
(New York: Ramakrishna-Vivekananda Center, 1942), 336.
20. Gimbutas, Goddesses and Gods, 196.
21. Mundaka Upanishad 1.1.7.
22. Vedantasara 56.
23. Gimbutas, Goddesses and Gods, 38.
24. Ibid., 89.
25. Ibid., 236.
26. Ibid., 19-34.
27. Ibid., 85-87.
28. Kramer, Sumerians, 93.
29. Ibid., 94.
30. Kenneth H. Cooper, M.D., M.PH., Aerobics (New York: Bantam Books, 1968), 101.
31. Arthur Avalon (Sir John Woodroffe), The Serpent Power, 3d rev. ed. (Madras: Ganesh, 1931), 215.
32. H. V Hilprecht, The Babylonian Expedition ofthe University of Pennsylvania, Series A: Cuneiform Texts, vol. 20, pt. 1 (University of Pennsylvania, University Museum, 1906), 31.
33. Alfred Jeremias, Das Alter der babylonischen Astronomie (Leipzig: J. C.
Hinrechs’sche Buchhandlung, 2 AufL, 1909), 68, note 1.
34. Ibid., 71-72.
35. D. R. Dicks, Early Greek Astronomy to Aristotle (Ithaca, NY: Cornell
University Press, 1970), 62-63.
36. Alain Danielou, Introduction to the Study of Musical Scales (London: India Society, 1943), 7. Text italics, mine.
37. Li Chi 28.97-99, translated by Derk Bodde, in Fung Yu-lan, A History of Chinese Philosophy, 2 vols. (Princeton: Princeton University Press,
1952), 1:343.
38. Tung Chung-shu, translated by Danielou, Introduction to the Study of Musical Scales, 6-7, Andre Preau, “Lie Tseu,” in La Voile d’Isis (Paris: Chacornac), no. 152-53 (1932), 554-55.
39. Danielou, Introduction to the Study of Musical Scales, 12.
40. Tao Te Ching 42, translated by James Legge, Sacred Books of the East, edited by E Max Muller, vol. 39, The Texts of Taoism, part 1, p. 85.
41. La Vita Nuova II, III and XXX, abridged, translated by Charles Eliot Norton, The New Life of Dante Alighieri (Boston and New York: Houghton Mifflin, 1967), 1-2, 3-4, and 65-66.
42. Gimbutas, Goddesses and Gods, 205.
43. Theogony 116-34, abridged, translated by Richard Lattimore, Hesiod (Ann Arbor: University of Michigan Press, 1959), 130-31.
44. See The Jerusalem Bible (Garden City, N. Y: Doubleday, Imprimatur, 1966), 943, note h.
45. Dom Gaspar LeFebure O. S.B., Daily Missal with Vespers for Sundays and Feasts (Lophem-near-Bruges, Belgium: Abbey of St. Andre; Saint Paul Minnesota: The R.M. Lohmann Co., 1934), 187.
46. Они записаны в каменном эдикте Ашоки XIII. Cf. Vincent A. Smith, The Edicts of Asoka (London, 1909), 20. Это чрезвычайно редкая книга, было напечатано всего сто экземпляров. В ней пересматриваются переводы, приведенные автором в его предыдущей работе, Asoka: The Buddhist Emperor ofIndia (Oxford, 1901).
47. Conclusiones . . . de modo intelligendi hymnos Orphei, no. 8, as cited by Edgar Wind, Pagan Mysteries in the Renaissance, rev. and enlarged ed. (New
York and London: W. W. Norton, 1968), 36.
48. Wind, Pagan Mysteries, 36.
49. Ibid., 37-38 and note 9.
50. Wind, Pagan Mysteries, 259.
51. Ibid., 266.
52. Shatcakranirupanam 49; Avalon, The Serpent Power, 448.
53. Wind, Pagan Mysteries, 38, note 9, citing Proclus, Elements of Theology, prop. 35 (ed. Dodds [1933], 18f).
54. Wind, Pagan Mysteries, p. 38, note 9.
55. Ibid., 43.
56. Translation byj. L. Stocks, in The Complete Works of Aristotle, edited
by Jonathan Barnes, Bollingen Series LXXI> 2 (Princeton: Princeton University Press, 1984), 1:447.
57. B. Jowett translation, 4th ed., revised, 1953; 1st ed., 1871.
58. Gimbutas, Goddesses and Gods, 93.
59. Joseph Campbell, The Way of the Animal Powers, vol. 1 of Historical Atlas of World Mythology (New York and San Francisco: Harper & Row, Alfred van der Marck editions, 1983). See figs. 66 and 109, “The Woman with the Horn.”
60. Alexander Marshack, The Roots ofCivilization (New York: McGrawHill, 1972), 335 and note 17.
61. Campbell, Animal Powers, fig. 111.
62. Ibid., fig. 112.
63. Gimbutas, Goddesses and Gods, 93.
64. James Mellaart, (fatal Hiiyiik: A Neolithic Town in Anatolia (NewYork: McGraw-Hill, 1967).
65. Gimbutas, Goddesses and Gods, 224.
66. Ibid., 227.
67. Campbell, Animal Powers, fig. 110.
68. Kena Upanishad 3-4.
69. See Marija Gimbutas’s fundamental articles on this subject in The Journal of Indo-European Studies, vol. 1, no. 1 (Spring 1973), “Old Europe c. 7000-3500 B.c.: The Earliest European Civilization before the Infiltration of the Indo-European Peoples”; and vol. 1, no. 2 (Summer 1973), “The Beginning of the Bronze Age in Europe and the Indo-Europeans 3500-2500 B.c.”; also, vol. 8, nos. 3 and 4 (Fall/Winter 1980), “The Kurgan wave #2 (c. 3400-3200 B.c.) into Europe and the Following Transformation of Culture.”
70. For an introduction to the works and career of Georges Dumezil, see Edgar C. Polome, ed., “Homage to Georges Dumezil,” Journal of IndoEuropean Studies, monograph no. 3 (1982).
71. The earliest archaeological strata of this important site date back to ca. 8000 B.c. See
85. A critical review of the scholarship of this subject appears in Schroder, Altgermanische Kulturprobleme, 21-39.
86. Campbell, The Mythic Image, fig. 308.
87. Elaine Pagels, The Gnostic Gospels (New York: Random House, 1979), xx and passim.
88. Campbell, Mythic Image, figs. 53 and 54.
89. The Gospel According to Thomas, Coptic text established and translated by A. Guillaumont, H.-Ch. Puech, G. Quispel, W. Till, and Yasah abd al Masih (Leiden: E. J. Brill; New York: Harper & Brothers, 1959), 55, 57, and 3.
90. Voluspa 27 and 28/29 combined and abridged. Bellows, Poetic Edda,
12-13.
91. Snorri Sturluson, Gylfaginning 27. Brodeur, The Prose of Edda of Snorri Sturluson, 40.
92. Schroder, Altgermanische Kulturprobleme, chap. 17.
93. Palsson, Hypothesis as a Tool in Mythology, 31, citing Ernest G. McClain, The Myth of Invariance (New York: Nicolas Hays, 1976), 104-5.
94. Ibid., 32-35*
95. Quotations from Danielou, Introduction to the Musical Scales, as cited earlier.
96. Sermon on “Riddance” in Franz Pfeiffer, Meister Eckhart, translated by C. de B. Evans, 2 vols. (London: John M. Watkins, 1947), sermon 96, vol. 1, p. 239.
97. И другие, наиболее заметными среди которых являются Johann Bachofen ( Matriarchy and Primordial Religion [Mutterrecht und Urreligion, 1861]); Hermann Wirth (“Die Symbolhistorische Methode,” in Zeitschrift f. Religionswissenschaft
[Munster, 1955]); Louise Hagberg ( Easter Eggs and their Pre-Christian Origin
[Fataburen 1906]); and Franz Hancar (“The Problem of the Venus-statuettes in
the Eurasian Paleolithic” in Praehistorische Zeitschrift, 30-31 [1939-40]: 128).
Герман Вирт цитирует Ханкара и был первым, кто еще в 1955 году отметил, что “эти культовые птицы с их символическими украшениями - те же
птицы-компаньоны полностью стилизованной статуэтки Великой Богини-матери ‘Стара
Баба“ [т.е. ”Древняя мать", Ч.М.] из Сибири, найденная в Костенках и
Гагарино в Донской области, а также в окрестностях Виллендорфа в Нижней Австрии: статуэтки, родственные также юго-западным статуям богини-матери из Ментоны, Брассемпуи и Лаусселя.” Ч.М.
98. Древний Египет однозначно сформулировал бы это так: “Гор
за Осирисом — это Исида, Мать Гора” - ’Осириса” и “Гор” обозначают
две стадии роста божественности. Ч.M

Перевод: Инвазия , 20.03.2023